В 1952 году Рэй Брэдбери написал рассказ о значительных последствиях незначительных событий. Назвал его «И грянул гром». Как и его сюжет, сам рассказ (очень короткий, на пару страниц) имел очень и очень значительные последствия для философии и естественных наук. В результате даже появился новый термин «эффект бабочки», означающий принцип, когда незначительное событие имеет огромные непредсказуемые последствия в другом месте в другое время.
Мне запомнилось одно предложение из начала рассказа: «Мы ничего не гарантируем. Кроме динозавров». Так ответил служащий турбюро на вопрос героя рассказа мистера Экельса, вернется ли он с сафари живым. Сохранения жизни служащий не обещал — он гарантировал только, что отправит Экельса в путешествие во времени, на сафари с динозаврами в мезозойскую эру. Только…
Ну какое сафари, в сущности! Одно название. Ни одного динозавра не убей. Ни одну травинку не помни. Ни одну бабочку не раздави. Не дыши. Иначе все, что ты изменишь в прошлом — поломает к чертовой бабушке будущее. Ну герой, ясное дело, как увидел тираннозавра живьем — охнул, шуганулся — раздавил бабочку. Случайно. А в результате тут у нас в нашем времени — черт-те что...
Но вот что именно «черт-те что» — заслуживает отдельного упоминания.
А именно в рассказе у Брэдбери случились две катастрофы: во-первых, люди пишут безграмотно и, во-вторых, вместо демократии — та-дам — диктатура! Сейчас заплачу.
Ох уж эта беда мировая. Чуть бабочку пнул ногой — и уже у власти вместо либеральнейшего милейшего красавчика — диктатор. Чуть, понимаешь, споткнулся, глядь — опять режим на дворе.
«Кто у власти?» — спросил Экельс, поняв, что наделал. И ему ответили, кто у власти: «Дойчер, разумеется! Кто же еще? Уж не этот же хлюпик Кейт! Теперь у власти железный человек!»
Как в воду глядел писатель-фантаст. Там, в 1952 году, что-то ему стало видно наперед. Фамилия победившего диктатора «Дойчер» мне, правда, не нравится. Намекает на немецкое происхождение тоталитаризма, в то время как мы ж не слепые — видим, что бацилла эта международная.
Два есть страшных сна у нашего брата: безграмотность и диктатура. Потому что нам принципиально важно без конца и без ограничений трепаться, и чтоб единственное, что нас законодательно ограничивало, так это сам язык. А у Брэдбери обе беды воплотились.
Пишу я это к тому, что мне неожиданно открылось новое значение эффекта бабочки.
Когда-то давно мы выбрали себе символ победы и день победы. Днем победы выбрали 9 мая, а символом победы выбрали водружение красного знамени над Рейхстагом. И отмечаем. Все вроде верно.
Взятие Рейхстага — это событие, в котором проявляется наше коллективное состоявшееся «мы».
Нация всегда понимает себя через события триумфа и трагедии. А что именно считать триумфом, а что считать трагедией — выбирать надо аккуратно, в этом вопросе очень опасно ошибиться. Национальная символика вещь такая... тонкая... как будто эфемерная, как танец бабочки, а последствия за собой тянет вполне реальные, как в рассказе Брэдбери. Системы чувствительны к малым воздействиям. Особенно если эти воздействия символические.
Автор знаменитой фотографии о водружении флага над Рейхстагом Евгений Халдей был человеком, безусловно, очень талантливым. Он автор большинства знаковых военных фото: не только «Знамени над Рейхстагом», но «Регулировщицы движением военной техники в Берлине». Известно и то, что Евгений Халдей, как и многие другие фотохудожники, работал над снимками. Легко себе представить, как, придя в студию и проявив свои великие фотографии, он ахнул. Причем ахнул дважды. Первый раз он ахнул грустно. Потому что фотография получилась маловыразительной. Ей недоставало драматизма, чтобы стать символом. Решение пришло неожиданно. Для придания драматизма, соответствующего моменту, к фотографии были пририсованы грозовые облака. И все заработало.
Но тут Евгений Халдей ахнул во второй раз, на этот раз тревожно. Потому что на запястье у Абдулхакима Исмаилова, который поддерживал Алексея Ковалева, водружающего флаг, красовались вторые часы... Это в сущности невинная вещь — забрать у побежденных (да еще напавших первыми) имущество. Имеет вполне приличное название: «военный трофей». Но все равно как-то не для главной фотографии Второй мировой войны. Часы пришлось заретушировать.
Ну это пустяки, облака нарисованы, часы стерты. Сам флаг тоже не тот, и время не то, и солдаты не те, а случайные, настоящий флаг водружали другие люди 30 апреля. А постановочные фото снимали 2 мая.
Это была обычная практика — снимать не во время боя, а после, и с теми подробностями, которые будут вдохновлять людей, а не смущать.
При этом реальная история, которая стоит за постановочными фотографиями, поучительна и рассказывает про войну гораздо более емко и трагично. Кантария, герой СССР, поднимавший красный флаг над Рейхстагом, беженец из Абхазии, не мог получить квартиру в Москве, очередь на квартиру подошла уже после его смерти. В 65-м получил звание почетного гражданина Берлина. В 92-м был этого звания лишен. Обычная жизнь, скрывающаяся за парадным портретом. Нормально.
Но фотография сработала и стала символом. Штурм Рейхстага, водружение красного знамени. С тех пор каждый год мы берем «рейхстаг». В парке «Патриот» устроили грандиозную историческую реконструкцию штурма.
Одновременно с этим под каждое 9 мая люди, которые считают себя патриотами, клеят наклейки на машинах с латентно-гомосексуальной тематикой со слоганом «можем повторить», где советский символ «нагибает» немецкий символ. Как, как наша победа над фашизмом выродилась вот в это?! Как такое произошло? Ведь это делают неразумные внуки наших солдат, никогда не воевавшие и от армии откосившие... И это первый признак того, что с символикой и с ее пониманием что-то не так.
Люди, нации, лидеры наций очень внимательно выбирают свои даты. Как в аптеке. Чуть не тот день выбрал (не ту бабочку раздавил), не те эмоции потащит за собой событие — вся национальная идентичность насмарку. А как мы знаем по «эффекту бабочки», «ошибки и неопределенность с течением времени нарастают экспоненциально».
Очень важно, какие именно травмы и какие именно победы нация выбирает в качестве знаковых...
В тот же день, когда в парке «Победы» провели реконструкцию штурма «рейхстага», мир отмечал день Катастрофы европейского еврейства. Совпало...
Израильтяне выбирали день Катастрофы очень тщательно. Долго спорили. В то время как мир предложил евреям отмечать Холокост в январе в день взятия Освенцима, сами евреи выбрали конец апреля, день восстания в Варшавском гетто. Бен Гурион, политик от Бога, выбрал эту дату 27 ниссана. Потому что день восстания в варшавском гетто — это день сопротивления. Ты еще пойди посопротивляйся в гетто.
Немецкий подход к решению известного вопроса настолько подавлял и разрушал личность, что восстать было практически невозможно. Но восстали. Не победили, но восстали. Нация сама себя опознает по такому событию.
Давайте все-таки разберемся, что мы конкретно победили в 1945 году. (Россия совместно со всем миром.) Ведь был же Нюрнбергский процесс, международный трибунал. Он по закону (!) — никого не «нагибая» — осудил идеологию, осудил военных преступников. Но уроки мы до конца не извлекли. И сегодня вместо того, чтобы отмечать победу над идеологией, отмечаем победу над людьми, над нацией, над конкретными городами и конкретным зданием. А от этого только больше ненависти.
А ведь в 1945 году мы победили фашизм! Наши деды и бабки его победили, чтоб не сдохнуть всем нам, а жить. И спасли всех нас. И весь мир. И победили фашистскую идеологию. Идеологию того, что одни «нагибают» других. Чтобы больше никогда так не было.