Цивилизация
Хайнер Геббельс был в России много раз. Но поначалу (на заре перестройки, когда можно было все, и кто к нам только ни ездил), он приезжал лишь как музыкант. Немец Геббельс, которого сейчас считают одним из самых интересных и необычных режиссеров в мире (в 2001 году он получил ту же самую европейскую премию «Новая реальность», которую до него получали Васильев и Някрошюс), дальний родственник министра пропаганды, считался тогда композитором-электронщиком и саксофонистом. Сейчас он уже не концертирует, а раньше – дитя 1968 года, левак и марксист — он носил длинные волосы, писал рок-музыку и играл кроме саксофона на самых разнообразных инструментах, включая фортепиано, виолончель, гитару, синтезатор и японскую скрипку. Режиссером он стал позже, когда принялся писать музыку для спектаклей Хайнера Мюллера и попал под его сильное влияние. И теперь уже лет пятнадцать по всей Европе Геббельс ставит спектакли, удивительно сплавляющие вместе музыку и драматический театр с новыми технологиями, оставаясь композитором-поставангардистом.
Так вот, Хайнер Геббельс снова приехал в Москву, снова со спектаклем. В 2001 году на театральной олимпиаде показали его прелестное и легкое представление «Хаширигаки», где три актрисы – длинная, среднего роста и крошка --разыгрывали смешное и абсурдное действо по текстам Гертруды Стайн. В этом декабре он снова приезжал в Москву со сложным музыкальным действом «Черное на белом», посвященным Хайнеру Мюллеру. Теперь на чеховский фестиваль приехал очередной спектакль Геббельса «Эраритжаритжака», что якобы на языке австралийских аборигенов обозначает «вдохновляемый желанием того, чего больше нет».
По форме этот спектакль является надувательством.
В первую очередь это концерт. В нем участвует знаменитый голландский «Мондриан Квартет», который все действие вполне академично, сидя у пюпитров (иногда пересаживаясь или отходя в сторону), играет самую разную музыку, от Баха, Равеля и Шостаковича вплоть до современных композиторов, со связками, написанными самим Геббельсом. Кроме того, это моноспектакль. Немолодой французский актер Андре Вильмс читает тексты нобелевского лауреата Элиаса Канетти, главным образом дневники, состоящие из коротких размышлений о музыке и слове, семье и обществе и обрывков фантазий, описывать которые не имеет смысла. Вильмс совсем не похож на смешных девушек из «Хаширигаки», которые ровными голосами дикторов докладывали тексты, похожие на рассказики из букваря или самоучитель английского. Это настоящий Актер Актерыч, он любуется своим мягким грассирующим голосом с красивыми интонациями, энергично жестикулирует и расхаживает туда-сюда по пустой сцене, сзади которой лишь черный бархатный задник. Независимо от смысла слов нобелевского лауреата речь Вильмса, с ее ритмом, взлетами и падениями – это еще один инструмент, включенный в звучание музыки, а его движения – танец.
В общем, когда зрители уже совершенно привыкли к мысли, что они пришли на концерт с мелодекламацией, актер вдруг надевает шляпу и уходит со сцены прямо через зал. За ним бежит оператор с камерой, и на экран, открывшийся в глубине сцены, проецируются кадры, на которых Вильмс решительно выходит через фойе театра имени Моссовета на улицу, где все приготовлено для вечернего представления «Урбан Сакс» в «Аквариуме». Через кучи перьев проходит на Большую Садовую, садится в машину и выезжает на Тверскую, продолжая вслух о чем-то рассуждать. Титры перевода над сценой по-прежнему идут, оркестр по-прежнему играет, а мы на экране в форме двухэтажного белого домика с четырьмя дырками-окошками, видим, как Вильмс, доехав до места, выходит из машины, открывает подъезд дома в Трехпрудном переулке, поднимается в квартиру и принимается за свои дела. Действо превращается в кино с живой музыкой.
На полках – понятный интеллигентский набор разноязычных книг, видны корешки альбомов, Шкловский, Белый, Державин, на столе лежат «Известия».
Актер идет на кухню (мелькают «Архыз», «Домик в деревне», «Мистер Мускул») и начинает тщательно делать яичницу с луком. Взбивает, режет, перчит, солит (на сковородке скворчит масло).
Над головой у Вильмса часы – на них десять минут девятого. Смотрю на свои: те же восемь – десять.
Дальше происходит многое: он лезет в шкаф за носками (телевизор скандалит голосами какого-то политического ток-шоу), поднимается по лестнице на неведомо откуда взявшийся в старой московской квартире второй этаж. О чем-то рассуждает то спокойно, то раздраженно и с сарказмом. Обнаруживает стремление к одиночеству и страх его. Ведет диалог с каким-то потусторонним женским голосом. Речь актера остается музыкой: он даже берет с полки тетрадь с нотами и напевает то самое, что играют в это время скрипки. Захлопывает тетрадь громко, как финальный аккорд ударных. Камера плутает по большому захламленному дому, актер подходит к окну, поднимает жалюзи, и тут вдруг в доме-экране загораются черные окошки и мы видим в одном из них, на втором этаже – самого Вильмса, держащего шнур от жалюзи. Зал ахает.
Тут спектакль переходит в какое-то совершенно особое качество мультимедийного действа, когда все, что до этого развивалось самостоятельно, сливается вместе. Мы видим героя крупно на экране и мелко – живого, ходящего в глубине освещенной комнаты. В соседнем окне среди квартирного хлама появляются ушедшие со сцены музыканты, мимо них проходит оператор – на экране они появляются крупно, и потом камера едет в глубину дома. Мы понимаем, что там, за сценой, такого большого и разветвленного дома быть не может, но пространство каким-то неевклидовым способом раздвигается, захватывая дух своими превращениями. Скрипки вышедших на авансцену музыкантов звенят пронзительным хором, похожим на птичий гам, и огромное, во весь экран, лицо актера смотрит прямо в зал и говорит слова о какой-то неведомой стране:
«Там кусают быстро и исподтишка». И добавляет: «Это не я ».
На этом спектакль обрывается.
«Эраритжаритжака» идет в театре им. Моссовета 4 и 5 июня в 19.00
