Цивилизация
Кажется, «Чайку» Иосиф Райхельгауз выжал досуха: чеховская психологическая драма в его «Школе современной пьесы» уже поставлена, акунинский детектив тоже, теперь вот оперетта, сразу отработавшая за оперу, балет и цирк. И ведь как экономично получилось: мясо пошло на жаркое, а кости на бульон, да еще для подливки кое-что осталось. Одни и те же актеры играют во всех трех постановках тех же героев. К примеру, Альберт Филозов – Дорна, Ирина Алферова – Аркадину, а Владимир Качан – Тригорина. Правда, теперь, думается, каждый из них будет в драме немного притормаживать, чтобы автоматически после классических реплик, которые используются и в оперетте, не выдать лихого канкану. Но, может, это даже придаст старой «Чайке» новое напряжение.
Либретто для сочинения под названием «Чайка. Классическая оперетта» написал добрейший Вадим Жук – поэт и гений отечественного капустника. Поэтому и действо получилось, конечно, никакой не опереттой и даже не пародией, а развеселым, почти трехчасовым капустником, набитым шутками фирменного «жуковского» разлива. Вроде куплетов на тему «Машу каслом не испортишь – тут смотря какое касло» или «Мыло в шишке не утаишь». А уж чеховская шутка про «мы попали в запиндю» немедленно получает букет откликов вроде «Я уходю (а я немного посидю), я на заре тебя не разбудю…». Аркадина обзывает драматургический опус сына «школой современной пьесы», а Медведенко объявляет свой номер как «ариозо из оперетты «Дни Журбиных».
Чувствуется, что, пока все это сочиняли, очень веселились.
Александр Журбин, патриарх отечественного музыкального театра, славный со времен нашей первой рок-оперы «Орфей и Эвридика» вплоть до недавнего мюзикла «Губы» по Набокову, сочинил для «Чайки» множество веселеньких вальсочков, канканов и куплетов. Но, удивительное дело, какое бы танго ни звучало, эта музыка все время навевает воспоминания о комсомольской эстраде 70-х годов, так и ждешь, что вот-вот что-нибудь грянет про БАМ. Томный рокот самовлюбленного Тригорина в исполнении Качана напоминал Льва Лещенко, а тревожные трели Нины (Анжелика Волчкова) – Анну Герман. Так мне и не удалось понять, что это — природа Журбина, который не в состоянии изжить в себе свои золотые годы, или заказ театра (тогда жаль, что совсем не использованный режиссером, особенно при нынешней моде на советское ретро).
Так вот, спектакль. Есть живой оркестрик, он сидит в глубине сцены на высоком балконе. Есть крошечный, из шести человек, хор и он же кордебалет, который в виде усадебных работников распевает: «Готово все к явлению мировой души» и проч. Есть яркие рисованные задники: то пейзажи с «колдовским озером», то интерьеры (одна из шуток: Тригорин демонстративно «опирается» на нарисованный стул, висящий где-то в перспективе). Нарядные костюмы: сначала у всех в желтых тонах, потом в зеленых, а к концу в черных, дамы все в фестончиках и декольте, мужчины в блестках. Длинный худой Треплев (симпатичный Олег Долин, младший из прославленной семьи, где мама – бард, а брат — кинокритик) в больших воротниках и жабо похож на Пьеро, маленькая Нина носит все прозрачное с разрезами до пупа. Самыми опереточными героями оказываются Медведенко, который из чеховского убогого школьного учителя превратился у Саида Багова в комического фата и конферансье. А еще Сорин – веселый усатый Владимир Шульга, который бодро скачет, задирая ноги, вокруг своего инвалидного кресла.
Впрочем, и остальные безостановочно прыгают, порхают, заламывают руки, жеманничают, гнусавят, выпучивают глаза и вообще ведут себя утрированно по-опереточному.
Свое главное ноу-хау, придуманное в старом хите «А чой-то ты во фраке?» – демонстрацию того, как поют и танцуют не поющие и не танцующие драматические артисты, – Райхельгауз опять использовал по полной программе. Особенно умилительно выглядит Ирина Алферова, которая не просто лишена слуха и голоса, она не может даже вступить вовремя (видно, что дирижер, ловя ее, мобилизуется, как вратарь, перед каждым номером), но относится к этому с милой беспечностью. И зал, поначалу беспокойно ерзавший при каждом выходе Аркадиной на сцену, под конец совершенно расслабился: ясно, что провалов в таком спектакле быть не может, здесь все входит в правила игры. Тем более что второй исполнительницей этой роли будет Татьяна Шмыга, пока в настоящем Театре оперетты отыгрывающая череду бенефисов к своему 75-летию.
Музыки Журбин написал много, но, как всегда бывает в капустнике, музыка здесь не главное.
Вразрез с «настоящей» опереттой, где никому не придет в голову вслушиваться в слова ариетток, литературоцентристская публика «Школы современной пьесы» ловит шутки Жука, которые, как постепенно становится понятно, складываются в весьма лирическое сочинение во славу сцены. И сколько бы Треплев, обличая рутинный театр, не распевал про «притворные рыдания, натужные страдания…», главный чеховский монолог нонконформиста отдан другому и в два счета превращен в оду той самой проклятой сцене, где «люди едят, пьют, носят свои пиджаки».
Ласковый незлобивый Жук, что, конечно, выглядит несколько старомодно, организует счастливый конец. Дорн выбегает, хохоча: «Константин Гаврилыч опять застрелился!», но это только шутка, Костя тут же выйдет об руку с Ниной, разольет всем шампанское и все хором споют: «Чтобы ружье не бабахнуло в акте последнем, / Просто не вешайте в первом на сцену ружья,/ Пусть их стреляют в каком-то театре соседнем./ Будем считать, что у нас здесь трактовка своя».
Хит готов. Сегодня премьера.
