Цивилизация
Шесть лет назад, когда фестиваль Нового Европейского театра создавали, его задумывали как альтернативу фестивалю мэтров — Чеховскому. Мол, там вы, конечно, увидите букет великих – спектакли Штайна, Брука, Уилсона, зато здесь – нечто действительно невиданное, никому не известное, шокирующее, скандальное и определяющее судьбы искусства. Чеховский принял вызов достойно и сам, чтобы не закоснеть в шедеврах, стал обзаводиться экспериментальной и молодежной программой. А с НЕТом стала происходить удивительная метаморфоза. Нет-нет, он не ухудшается, наоборот, становится все лучше, но вдруг стало ясно, что он и сам превращается в фестиваль мэтров.
Бывает, конечно, что к организаторам фестиваля — театральным критикам, которым самим недалеко за тридцать, — подходят разочарованные театралы: мол, что это вы нам за фигню показываете? И тем приходится раздраженно отбиваться: «Да это лучший и самый востребованный режиссер в своей стране (к примеру, Словении), можно подумать, вы тут среди одних шедевров живете — ешьте, что дают!»
Но чаще всего резоны в жанре «нет у нас для вас других режиссеров!» оказываются не нужны, и фестиваль катится от знаменитости к знаменитости.
Дело не в том, что он «матереет». Что-то происходит с самим театральным пространством, где в последние годы слава распространяется мгновенно, как электричество.
В Москве уже замечено: в последние пару лет тридцатилетних режиссеров после нескольких поставленных спектаклей стали величать знаменитостями и относить к среднему поколению. Новыми и неведомыми числят только двадцатилетних, еще не окончивших курс. Так что НЕТ, начавшийся главной украинской звездой Андреем Жолдаком и продолжившийся главной российской — Евгением Гришковцом (в программе оставшихся дней есть еще главная польская и латышская), по логике, скоро будет получать презрительные приветы от подростков, куролесящих по клубам и чувствующих себя куда более радикальными.
Конечно, Андрей Жолдак, привезший в Москву целых два спектакля – «Один день Ивана Денисовича» и «Гамлет. Сны», а за пару недель до того объявленный режиссером мюзикла про Тузлу, останется на нынешнем НЕТе главным скандалистом. Правда, в Москве идет один безумный жолдаковский спектакль – «опыт освоения пьесой «Чайка» системы Станиславского», но только сейчас в столице увидели звезду новой украинской режиссуры во всей красе. В «Одном дне…» (который Солженицын проклял за то, что у него не спросили разрешения) Жолдак демонстрировал свою любимую лагерную тематику. Он ее и прежде многократно использовал в самых неожиданных сюжетах от «Трех сестер» до «Тараса Бульбы». Как и раньше, это была песнь о насилии: злые надсмотрщики-санитары, лающие овчарки, клетки, куда загоняют людей, голый человек в ошейнике на цепи и жалобные детки-зайчики в шапочках с ушками.
И полный набор театральной демагогии вроде матери-заключенной, с рыданиями зовущей сыночка и маленького голенького мальчика, которого уводят у нее злые охранники.
«Один день» провалился: половина зрителей, не стерпевших агрессии и оскорбления вкуса, ушла в антракте, и, тем не менее, какие-то из театральных метафор, «пробивали» зал. Когда на дощатый стол перед мужчинами вываливали целые ведра вареных яиц и те принимались их судорожно есть, давя, кроша, роняя на пол и размазывая по лицам и столу, так что запахом яиц наполнился весь зал – это был такой мощный образ изобилия, торжества еды посреди голода, какого нам давно не приходилось видеть.
Зато «Гамлет» прошел с триумфом. Полный зал чеховского МХАТа аплодировал почти после каждой сцены, а в конце вопил от восторга. Второй любимый ход Жолдака — движущаяся живопись а ля Параджанов – оказался беспроигрышным. Стоп-кадры и живые картины, где действовал голый, выкрашенный золотой краской блондин-Гамлет и ослепительно красивая брюнетка-Офелия, были чрезмерны, но захватывающи. Шекспировского (да и вообще какого-либо) текста в спектакле почти не было, но уже само понимание, что речь идет о Гамлете, придавало этому дикому, навороченному действу неожиданный смысл.
Ревнители хорошего вкуса ругали режиссера так яростно, что было ясно, что раздражение относится к Жолдаку-персонажу не меньше, чем к постановщику.
И действительно, куда это годится — здоровенный детина, совсем недавно ходивший с оселедцем, торжественно указывающий на всех программках свое имя: «Андрей Жолдак-Тобилевич IV» (королевскую цифру он объясняет тем, что четвертым в династии занимается театром), не стесняясь, уподобляет себя то Някрошюсу, то Параджанову, то Тарковскому, прозрачно намекает на родство с кем-то из великих, соглашается называть себя гением и любит рассказать о том, как его спектакли потрясают весь мир?
В голове у него какая-то громокипящая каша, на сцене – зашкаливающая претенциозность и чрезмерность. Но никуда не денешься: одаренность его очевидна и нет вопросов, почему спектакли, поставленные в совсем недавно богом забытом харьковском театре, рвутся принимать у себя европейские фестивали. Жолдак – олицетворение той самой идущей с востока витальной силы, которой так ждут западные интеллектуалы, восхищенные русским акционизмом. Только в украинском варианте все еще смачнее: витальность – витальнее, энергия – энергичнее, а красотища слепит глаза.
Главная русская звезда НЕТа — Евгений Гришовец – вчера показавший во МХАТе свою сентиментальную «Осаду», конечно, не мог, да и не хотел спорить с жолдаковской энергией. Он брал точной интонацией, нежным юмором, мерой и вкусом. Но в затылок ему уже дышал Иван Вырыпаев со своим модным «Кислородом», тоже показанным вчера. Вырыпаев гришковцовскую непосредственность и личную интонацию смешивал с бешеным и чрезмерным подростковым напором. Этим заканчивалась первая половина фестиваля. Сегодня – начало второй: знаменитейший в Европе поляк Гжегож Яжина с отчаянной суицидальной пьесой «Психоз. 4.48»
