Цивилизация
Художник не обязан развлекать, но имеет право вывернуть перед зрителем свой внутренний мир и продемонстрировать его исключительные глубину и богатство. Такие крамольные мысли приводят и к появлению шедевров, и к заунывному самокопанию. Патрис Шеро, режиссер «Королевы Марго» и «Интимности», вроде бы не относится к натурам одномерным и скучным, его подсознание изначально кажется любопытной шкатулкой с сюрпризами. Кроме того, «Его брат» (Son frere) получил на последнем Берлинском кинофестивале «Серебряного медведя», что тоже обнадеживает.
Однако сюрприз оказался не из приятных. Шеро обнаружил пагубную страсть к патологоанатомическим упражнениям. Он внимательно исследует влияние смерти на душу и тело пациента. А так же скрупулезно воспроизводит ощущения человека, вынужденного присутствовать при медленном умирании обреченного родственника.
Болезнь Тома (Бруно Тодескини) смертельна, но не скоротечна. Его мучения могут тянуться месяц, год или десять. Тело медленно, но неотвратимо тает, покрывается кровоподтеками и нездоровыми пятнами.
Врачи ничего не могут поделать. Лечение напоминает суету неумелого повара, который не знает, как подступиться к чистке рыбы.
Но еще прежде, чем началась эта каторга, Тома, едва узнав о своей участи, приходит к своему младшему брату Люку (Эрик Каравака) и почему-то именно его, а не родителей и не возлюбленную просит помочь. Некие особенные братские узы, отдаленно напоминающие гомосексуальные отношения, оказываются важнее всех прочих. Хотя ничем особым Люк помочь тоже не может. Он смиренно наблюдает, как брат исчезает. Выслушивает его истерики, шепоты и стоны. Смотрит, как высыхает тело, как ломается воля к жизни. Ведет бессодержательные переговоры с врачами. Бродит по больничным коридорам и повсюду натыкается на смерть, тихую, но настойчивую.
Шеро так отчетливо и выразительно сформулировал суть своей работы, что практически каждый цитирует его слова о натюрморте, в который превращается тело умирающего человека.
Он всматривается в смерть слишком пристально, чтобы испугаться, но достаточно, чтобы заработать депрессию. Муки Тома не вызывают ни жалости, ни ужаса. Их безучастная фиксация сродни работе зоолога, подбиравшегося к хищникам, установившего камеру и долго-долго наблюдающего, как они пожирают свои жертвы. И судьба каких-нибудь бедных симпатичных оленей совершенно не трагична, потому что это закон природы, объективное положение вещей.
Наверное, Шеро все-таки не устраивала такая позиция. Именно поэтому он ввел в композицию натюрморта брата. Вместе с ним пришла гомоэротическая тема и возникла возможность драматических переживаний. Однако реализованы они весьма скупо. Для Шеро важнее не заставить Люка лить сострадательные слезы, а пробудить в нем детские воспоминания и какие-то загнанные в подсознание переживания, попытаться понять корни, в том числе и сексуальные, братской привязанности.
Сам Шеро тоже был в семье младшим братом. Поэтому он несколько изменил фабулу романа Филиппа Бессонна, в котором умирал младший, а старший о нем заботился. Чтобы убедительно воспроизвести отношения, Шеро необходим собственный опыт.
Достоверность для него — главная задача. Он действует по методу документального театра – жизненные разговоры, обыденные ситуации, нехудожественные поведение и эмоции. И в результате он достигает полного успеха — фильм скучен, как сама жизнь, и мрачен, как жизнь на пороге смерти.
Постоять на пороге можно в кинотеатре «МДМ-кино» с 18 сентября.
