Цивилизация
Падают кисейные занавесы, горит огонь, меняется свет. Вот серое небо в канун осеннего шторма, вот майское голубое, вот октябрьский злой закат в зеленоватых тенях. Но это всегда — небо Севера и горизонт побережья.
Ходят черные широкие полосы, кадрируя все это. Взвивается кисея. Справа застыли лощеные юноши во фраках. Один держит горящую свечу, другой — чучело голубки. Три девушки в псевдоклассических розоватых платьях Граций поднимают над собой зеркальный шар, сюрреалистический глобус в огнях.
Режиссер Григорий Дитятковский, сценограф Эмиль Капелюш и художник по свету Глеб Фильштинский выбрали «темную», самую аллегорическую пьесу Стриндберга. На сцене — почти живые картины в духе живописи неоромантизма и декаданса, ныне почти забытой. Мизансцены меняются: прерафаэлиты или мэтры мюнхенских Сецессионов? Или французы — Гюстав Моро, Пюви де Шаванн? Или модный тогда Мейсонье?
В мистической притче Стриндберга Агнес, дочь бога Индры, раздвигая покрывала Майи и прочую философскую бутафорию югендштиля, спускается к людям. Их жизнь невыносима... Туманная символистская Скандинавия 1902 года являет нежной Агнес все свои трагедии.
Щеголеватый офицер упрекает умирающую мать: в детстве его строго наказали за пропажу монетки. А он монетки не брал. Вся жизнь под гнетом несправедливости пошла вкось! Но мать, в дальнем сиянии смертного одра, напоминает: он когда-то порвал и спрятал в ореховом шкафу книгу «Швейцарский Робинзон», а наказан был его брат. Теперь карма в равновесии.
А вот Влюбленный: семь лет он ждет у Оперы с букетом белых свадебных лилий певицу Викторию. Она обязательно к нему выйдет... А вот Старый Поэт. Он знает, что безмерно грешен. Верный своему дару, он не стал ни купцом, как мечтал отец, ни пастором, как хотела мать. И тем разбил обоим сердца.
«Жалко людей!» — нежным девичьим голосом плачет Дочь Бога. (Агнес играют Мария Скосырева, Ксения Лаврова-Глинка и Наталья Благих. Здесь все амплуа в логике туманного сна поэта переходят от актера к актеру.) И вот Агнес покорно входит в череду людских страданий: она полюбила и вышла замуж. Родился ребенок, и он почему-то часто плачет. В маленькой квартире Небесной Странницы пахнет капустой. Пол нечист: Лина, единственная служанка, не справляется со всей работой. Муж, молодой адвокат, хмур, озабочен, экономит на угле и рыбе. Агнес была готова к чистой и гордой бедности, к самоотверженному служению ближним... Но к такому вот ужасу филистерства, конечно, нет.
Текст пахнет своим 1902 годом, как старый «Чтец-декламатор» с балладой «Сакья-Муни» декадента Мережковского. Новоарбатский зритель 2002 года испытывает странные чувства. «Жалко людей», еще не знающих, что их драмы — драмы идиллического Золотого века Европы. Жалко пылких петербургских читателей Стриндберга 1910-х годов — эти узнают холод и мрак грядущих дней в полной мере. И почти два часа без антракта зритель, не отрываясь, смотрит живые картины — сны мертвых.
В тумане, в сиянии закулисья, на платформе проезжает певица Виктория в кисейном хитоне. Расклейщик Афиш в странном костюме Шута, с зеленым сачком, ловит рыбок... Служанка в белом чепце и фартуке, в зеленоватой квартирной полутьме клеит белые полосы по окнам. Агнес играет огромным темно-синим покрывалом Звездного Неба. В тумане, в сиянии возникает письменный стол Адвоката тех лет (или Поэта) — как он мистически красив со своей телячьей кожей переплетов, перьями, стопами бумаг, мерцанием свечи, тусклым золотом обрезов и латунью чернильниц!
Агнес уходит от мужа и ребенка: грубая простота существования не для Божьих Детей. Вышние сны о вещах и душах, попадая к людям, искажаются в кривых и серых извилинах их мозга... И это не исправить. И вот бедолага Адвокат (Алексей Осипов) в зеленоватом плаще, почти рубище, с растерянно повисшими жидкими усами, смотрит вслед Небесной Страннице, вслед погребальным дрогам жены. Идет дождь. Вся его фигура полна смиренного, обреченного отчаяния. Складки зеленоватой рогожи, слабые локти, сутулые плечи заменяют строки монолога.
Звенит смех в Небе: Вышние Существа играют зеркальным шаром земли.
Режиссер, по Мейерхольду, может ставить и телефонную книгу. Петербуржец Дитятковский ставит телефонную Книгу мертвых: все «проклятые вопросы» туманной пьесы проверены цензурой и вычеркнуты ХХ веком. Декадентская мистерия 1902 г. наивна, как книжка «Швейцарский Робинзон».
Одна философема, найденная тогда, осталась. Настоящий театр и вправду есть высокий синтез живописи, пластики, слова. И еще все-таки, «после всего», жив Петербург эпохи модерна. Его особый, северный свет и воздушные пути, ведущие в Скандинавию. Его жизнь «в тени колоссального музея культур» и пристрастие к Старинному театру, к воскрешению целостного стиля ушедших эпох. Его чувство цвета, отточенное осенними сумерками Балтики...
Театр «Et Cetera» представил к своему 10-летию очень достойную премьеру. А сегодня, 4 ноября, на сцене театра кульминация юбилея: премьера моноспектакля по пьесе Беккета «Последняя запись Крэппа». Постановщик — Роберт Стуруа. В роли Крэппа — Александр Калягин.
