Цивилизация
Вышла первая часть нового романа Виктора Пелевина в двух томах — «Смотритель».
Совсем юный Алекс —
потомок тыняновского поручика Киже (несуществующего офицера, мелькнувшего однажды в документах из-за ошибки писаря, но сделавшего недурную карьеру благодаря указам императора) назначается преемником Смотрителя.
Ему предстоит присматривать за Идиллиумом — иллюзорным миром, который отпочковался от Земли в конце XVIII века усилием воли императора Павла I и Франца-Антона Месмера, изобретателя учения о «животном магнетизме». Со временем их коллективная галлюцинация, подпитываемая неким Флюидом, который, как клей, связывает дух и материю, стала обитаема, обросла деталями и историей и обрела полную самостоятельность.
Правда, во время обряда инициации земной медиум, вышедший на связь с Алексом, втолковывает ему, что никакого Идиллиума не существует, а Смотрителем на протяжении веков был и остается призрак Павла I, который шарахается по Михайловскому замку и воображает себе черт знает что. В том числе и то, что он, юный Алекс, преемник Смотрителя. Это сознание призрака то и дело конструирует и разрушает миры, чтобы сохранить свою уютную иллюзию в целости. Собственно, весь Идиллиум существует лишь в глазах смотрящего на него Павла.
В этом смысле первая часть двухтомника под названием «Орден желтого флага» — это классический во всех отношениях Пелевин, в очередной раз хлебнувший пустоты всего сущего и написавший об этом роман.
Но за последние годы его новые книги, появляющиеся, как с конвейера, каждую осень, стали чем-то вроде гипертрофированной новостной картины дня — склеиванием воедино шуточек из фейсбука и вечерних выпусков Первого канала.
До сих пор социальное звучание литературы измерялось не столько предсказаниями Сорокина, сколько пелевинскими смешками в адрес белоленточников, могущественных цукербринов и сидящих в правительстве вурдалаков. Слегка олитературенная и вывернутая наизнанку реальность твиттера в его книгах наконец принимала завершенные балаганные черты: креаклы делали свою «безопасную» гламурную революцию («Бэтман Аполло»), пока миром заправляли вампирюги («Empire V»).
Скверные анекдоты на злобу дня наполняли его романы ощущением тщеты и непостоянства всего происходящего, но впечатление производили довольно вялое и беспомощное.
В этот раз все, что хоть как-то могло быть связано с сегодняшним днем, было намеренно выброшено автором на «Ветхую Землю» и, соответственно, вытеснено из болезненного сознания героя, глазами которого мы и обозреваем рассыпающийся на крохи идеальный мир. Разве что типаж галлюцинирующего правителя (который, кстати, считает, что главная проблема нашей реальности — «слишком много истории») навевает определенные ассоциации. Но даже ему в первой части романа уделено не так уж и много внимания.
Несовременность этого мира, очевидно, обернется очередным авторским трюком. Особенно учитывая, что первый том романа выглядит как затянувшаяся на три с лишним сотни страниц экспозиция.
В каком-то смысле Пелевин таким образом иронично продублировал свой собственный метод работы с текстом: «Если внушить человеку некоторую иллюзию, в его субъективном пространстве она может стать реальностью». Одна иллюзия сражается с другой в голове испуганного маленького человечка, которому собственноручно взращенные глюки дороже всех истин и Абсолютов. Человечек, будь он хоть призрак императора Павла, хоть папа Римский, все равно сочинит для себя удобный и безопасный сказочный приют — Идиллиум или, может, Внутреннюю Монголию.
И вот вместо подключения к горяченьким инфоповодам автор мастерит подпитывающий сам себя миф — герметичный мирок, не требующий от своего создателя детальной прорисовки.
Этот мир собирается и разбирается, как матрешка, которая, разумеется, всегда остается полой изнутри. Он тоталитарный в силу закрепощенности любого сознания, но, кажется, даже по-своему уютный. Безупречных женщин с «перебинтованной душой» (как перебинтованные ступни у китаянок) здесь выращивают на специальных фермах, культурные ценности — срисовывают с земных, а заправляют всем мудрые ангелы четырех стихий.
Никаких свежих истин об устройстве бытия, впрочем, от Пелевина ждать не приходится. «Совместный галлюцинаторный опыт», на котором построен «Смотритель», и вовсе переехал в новую книгу из «Чапаева и пустоты». Словом, все то же самое, только уже не смешно и даже немного скучно. Хотя
вторичность пелевинской прозы по отношению к самой себе давно стала чем-то вроде его фирменного приема.
Остается ждать, что во второй части романа, которая должна появиться в начале октября, призрак Павла распрощается с иллюзиями и начнет водить экскурсии по современному Петербургу.