Люди и кошки

К сожалению, мы очень часто путаем культуру и искусство. Говоря о культуре, мы говорим о Рафаэле, Достоевском и Чайковском. Говоря о кризисе культуры, мы говорим о Мадонне, Бренере, группе «Рамштайн». На самом деле тут ведь речь идет не о культуре, а об искусстве и о людях (коллективах, течениях), которые ломают его каноны.

Искусство — крем на торте культуры, а культура — это система норм, преобладающих в обществе. Это бесконечные «не, не, не». Такова, кстати, традиция культуры — традиция запрета, а не разрешения. Можно долго лить слезы по этому поводу, но другой структуры культуры у меня для вас нет. Пока нет. Она появляется — болезненно, иногда омерзительно, но тоже, кстати говоря, в виде запретов.

«Запрещается запрещать!» — это ведь тоже не разрешение, а запрет.

Даже разрешая, к примеру, гей-браки, правительства всего лишь отменяют предыдущие запреты и вводят новые — запрещают дискриминировать геев и их семьи. «Культура разрешения» вместо «культуры запретов» еще далеко впереди на путях развития человечества. Если, разумеется, человечество до этого дойдет — и, боюсь, вовсе не глобальное «похолотепление» будет главной помехой на пути к толерантному раю. Впрочем, мы — читатели этих строк вместе с автором — этого не увидим.

Итак, нормы. Все многообразие норм культуры держится на системе взаимоотношений полов и поколений. Грубо говоря, на разнице ролей старших и младших, женщин и мужчин.

Главным событием ХХ века стала не атомная бомба, не самолет и даже не интернет, а легализация однополых браков.

Один из главнейших — если не самый главный — столпов, на котором держалась культура последние две с лишним тысячи лет, зашатался и вот-вот упадет. И это шатание с последующим обрушением закономерно.

Тут главное не жмурить глаза и не затыкать уши, не верещать «Сама природа велела!» и «Противоестественный порок!». Того, кто и вправду считает про «природу» и «порок», надо просто пожалеть. Или вежливо попросить помолчать, если он верещит слишком громко, мешая спокойно беседовать почтенным гражданам.

В основе всего, разумеется, изменение структуры занятости, масштабное вовлечение женщин в производство. Это в конечном итоге привело к эмансипации женщины. А эмансипация женщины повлияла на так называемое размазывание первородящих по когорте, что неминуемо повлекло за собой гетерогенность когорты по возрасту родителей. Проще говоря, сейчас у ребят-ровесников мамы разных возрастов, причем часто очень разных. А это существенно сбило плавный ритм передачи культуры от поколения к поколению и затрудняет формирование общего языка внутри поколения.

Кроме того, эмансипация женщины привела к общему раскрепощению сексуальности, к расширению диапазона приемлемости различных форм сексуального поведения, что привело сначала к моральной, а там и формальной легализации гомосексуальности, бисексуальности и т.п.

Не столь важны причины, сколь результаты. А

результаты размывают традиционную семью. Но не только в смысле отношений мужчины и женщины.

Сегодня ставятся под вопрос вроде бы «вечные», вроде бы «определенные самой природой» отношения детей и родителей, их взаимные обязательства и долговременные связи.

Когда женщина слишком страстно защищает или слишком пылко опекает свое уже довольно взрослое, прямо скажем, далеко не грудное дитя, мы привычно сравниваем эту женщину с волчицей или кошкой. Когда мужчина упрямо пристраивает своих детей и племянников на теплые местечки, мы тоже говорим, что в его заботе о «родной крови» есть нечто животное.

Но мы не правы.

Пресловутый «зов крови» для животных не имеет никакого значения. Подавляющее большинство животных, дорастив своих птенцов, щенков, котят, ягнят и т.д. до определенного возраста (роста и веса зрелой особи, как правило), немедленно теряют к ним всякое родственное чувство. Для кошки ее котенок годовалого возраста — это всего лишь другая кошка или кот.

Только люди построили свое общество на основе кровнородственных связей.

Только люди научились считать степени родства, придумали для них названия, ввели многочисленные правила и запреты, касающиеся не только браков, но и вообще отношений между людьми в зависимости от их родства, а значит, между старшими и младшими.

Теперь этот фундамент социальной структуры начинает колебаться.

Расширение прав ребенка, само по себе гуманное и прекрасное, предупреждающее отвратительное насилие над детьми, вместе с тем приводит к явной односторонности обязательств. Получается, что у ребенка значительно больше прав, а у родителя — значительно больше обязанностей.

В том числе появились обязанности, возникшие как бы по закону Паркинсона — как внешний эффект расширения социальных, в том числе «ювенальных», служб. Я имею в виду, например, такое странное правило, когда в некоторых странах ребенка до 12, а то и до 14 лет нельзя ни на минуту оставить одного в доме или отпустить на улицу. За это могут лишить родительских прав. При этом нет закона, согласно которому старика-родителя после 70 лет запрещено оставлять дома одного и чтобы нарушителя лишали наследства.

Дети, во всяком случае в странах «золотого миллиарда», давно уже перестали быть залогом обеспеченной старости своих родителей. Обеспеченной материально и морально: не только корми-одевай, но и рядом будь, и не ругай выжившего из ума старика. Однако к родителям применяются все более жесткие требования и в материальном, и в моральном обеспечении «счастливого детства», которое в некоторых странах официально длится чуть ли не до 24 лет. После чего дети считают себя свободными.

У некоторых граждан закономерно возникает вопрос: а зачем тогда дети? Зачем их вообще заводить? Если ты почти четверть века их выращиваешь, а потом они тебе делают ручкой?

И действительно, зачем? Только не надо горячих и малоосмысленных слов вроде «плоть от плоти», «родная кровиночка» и тому подобное. Эти выкрики имели смысл век назад в Европе и Америке (или имеют смысл до сих пор в традиционных общинах Африки и Азии), когда существует многопоколенная семья с четкими взаимными обязательствами поколений.

Так зачем же? Кому нужны дети?

Государству? Нет, разумеется. Во всяком случае нашему. Об этом можно судить по реальным делам государства. Там, где пособия на детей нищенские, школы разрушаются, детские сады сокращаются, там дети на самом деле не нужны. Лозунги не в счет. Если человек громко и красиво говорит, что очень вас любит и мечтает соединить с вами свою судьбу, но при этом вчера он занят, сегодня не дозвонился, а завтра уезжает, значит, на самом деле вы ему не нужны.

Обществу? Вряд ли.

Дети уже давно не являются гарантией безбедной старости родителей, заменой пенсии.

Наоборот, мы знаем массу случаев, когда именно стариковская пенсия является источником существования балбесов-внуков и алкашей-сыновей.

Бизнесу? И да, и нет.

Нет — как рабочая сила. Ее проще импортировать, чем выращивать и обучать на месте. Еще проще переносить производство туда, где ее без нас вырастят и подготовят и где она упоительно дешева. Это мы наблюдаем уже довольно давно.

Да — как воронка, через которую посредством «детских товаров» и «молодежной моды» из родителей высасываются деньги на коляски и игрушки, на гаждеты и девайсы, на брюки и футболки, на сладкую водичку с пузырьками.

Остаются родители.

Им-то дети нужны? Да, конечно. Но не как дальняя гарантия обеспеченной старости и какая-то помощь по дому в более близкое время. Это, как уже показал опыт предыдущего поколения, пустые надежды.

Здесь надо оговориться. Я имею в виду самый многочисленный класс «золотого миллиарда» — средний. Очень богатые и очень бедные решают проблему детей по-своему. Очень богатым не нужна забота и поддержка в старости, они внуков-правнуков могут обеспечить, а что касается поддержки моральной, ее тоже можно купить, нанять себе любящих людей (см. знаменитую пьесу Ива Жамиака «Всё оплачено»).

Очень бедные в общем и целом живут в традиционных рамках взаимных обязательств в семье, большими сплоченными многопоколенными и разветвленными семьями — почти что общинами.

А вот среднему классу дети нужны как источник эмоций. Проще говоря, чтобы потетешкаться и погукать. Я не шучу и уж подавно не издеваюсь. Я абсолютно серьезен. Это очень мощный, может быть, самый мощный на свете мотив. Мотив любви, душевной и телесной одновременно. Первая улыбка, первые шаги, первое слово «мама», сияющий обожанием детский взгляд, первый класс, первая тетрадка — за это можно всё отдать!

Но за несколько лет наслаждения родительской любовью к младенцу и беззаветной любовью младенца к родителям приходится дорого платить. И деньгами, и временем, и, главное, последующими разочарованиями, обидами, одиночеством.

«Очень дорого» превращается в «слишком дорого». Почувствуйте разницу.

Односторонние обязательства разрушают любую систему. Собственно, всякий развод и даже всякая революция происходят оттого, что кто-то забирает себе слишком много прав, оставляя своему партнеру — по браку или по нации — слишком много обязанностей.

Так вот о кошках, которые в заглавии.

Не исключено, что в ходе всех культурных переломов произойдет еще один довольно интересный культурный сдвиг. Родители станут воспринимать подросших детей примерно так же, как кошки — подросших котят.

Как совершенно незнакомых кошечек и котиков. Ну, скажем так, знакомых, но не более того.