Цивилизация
11 ноября в Москве открывается XVIII Всемирный русский народный собор (ВРНС). Накануне открытия глава собора патриарх Кирилл призвал его участников быть «активными хотя бы вполовину той активности, которую имеют, допустим, защитники ЛГБТ в ООН», и сообщил, что на нем будет обсуждаться Декларация русской идентичности.
Что это за декларация и откуда она взялась? Особой тайны тут нет. Документ под таким названием вышел из недр Экспертного центра ВРНС еще весной и с тех пор ожидал своего звездного часа. Похоже, этот час наступил.
Суть декларации состоит в следующем.
Русский народ имеет сложный генетический состав. В его возникновении поучаствовали и славяне, и угро-финны, и тюрки. Вот и теперь народ этот гостеприимно открыт для представителей других этносов. Для присоединения нужно совсем немного: русский язык, русская культура, осознание общей исторической судьбы и принятие православия.
Последнее крайне важно, потому что «поиск иной религиозной основы национальной культуры свидетельствует об ослаблении русской идентичности вплоть до полной ее утраты».
При этом признание своей «русскости» — вещь сугубо добровольная. Да и о какой принудительной русификации может идти речь, когда на протяжении нашей истории множество иностранцев свободно связывали свою судьбу с судьбой России.
Добро пожаловать, заходите, призывают авторы документа. Остается понять — куда?
Сам по себе такой вариант «мягкого» православного национализма не нов. Он не раз возникал в ходе отечественной истории. Гораздо интереснее другое — почему это случилось сегодня?
На мой взгляд, это связано с крушением доктрины «русского мира», которую долго и любовно пестовал патриарх Кирилл.
Она предполагала единение братских народов на общей основе православия. Сегодня рассуждения о «крещальной купели», из которой вышли братья-славяне, мало кого убеждают. «Духовные скрепы» разбились о кровавую междоусобицу на юго-востоке Украины. А сама доктрина «русского мира» была взята на вооружение теми, кто мечтает о его расширении насильственным путем.
Превращение политико-богословского понятия в идеологему воинственного ирредентизма произошло так стремительно, что должно было бы обескуражить его авторов. Но этого не произошло. Напротив, мы наблюдаем еще одну попытку использовать православие как основу нового интегративного проекта. Уже в рамках отдельно взятой России.
То, что такая попытка натолкнется на серьезные препятствия, видно невооруженным глазом. Русская идентичность, как ее понимают авторы декларации, содержит в себе много противоречий.
С одной стороны, ничто не мешает представителю любого российского этноса принять православие. Универсальное измерение христианства позволяет легко преодолевать этнические и национальные барьеры. Но я совершенно не уверен, что ему при этом захочется стать русским. Легче предположить, что он предпочтет остаться татарином или евреем.
Принятие русского языка и культуры тоже не предполагает отказа от этнических и национальных корней. Да и осознание причастности к судьбе родины вовсе не требует «эмоциональной связи» с теми событиями русской истории, которые авторы именуют главными, — Куликовской битвой или преодолением Смуты. Кому-то ближе петровские реформы или отмена крепостного права. Ну и наконец, есть немало тех, кто осознает себя русским, но при этом не исповедует православие, а то и вовсе не верит в Бога.
Значит ли это, что ему отказано в «русскости»?
Как известно, Россия — страна многокультурная и многоконфессиональная. И у нее есть Конституция, которая помогает ей быть таковой. Согласно Конституции, это страна светская, где церковь отделена от государства и выбор веры является частным делом гражданина.
Гражданин имеет право на свои языковые и культурные предпочтения, его причастность к судьбе России также определяется им самим. Кроме прав у него имеются и обязанности, которые надлежит исполнять. Сочетание прав и обязанностей, позволяющее нам быть законопослушными жителями России, формируется на основе гражданской идентичности. И ее вполне достаточно, чтобы государство находило баланс между национальными, культурными и религиозными предпочтениями граждан.
Зачем нарушать этот баланс, пытаясь заменить гражданскую идентичность «русской», а затем мучительно изобретать понятие «русскости», якобы открытой для всех?
Конечно, можно предположить, что эксперты ВРНС возмечтали о создании в России гражданской религии, основанной на православии. Гражданская религия наделяет священным смыслом государственные символы и ритуалы, воспитывая таким образом чувство патриотизма и национальной гордости. Именно так она функционирует в США.
Однако там это происходит в рамках религиозного равноправия.
Попытка создать гражданскую религию в многоконфессиональной стране на основе одной конфессии заведомо обречена на провал.
Внутренняя противоречивость и избыточность Декларации русской идентичности вряд ли позволит ей найти себе какое-то практическое применение. И очередная попытка приспособить православный национализм для нужд государственно-церковного партнерства окончится ничем. Однако возможны и другие варианты.
По своей природе декларация напоминает доктрину «русского мира», которая пыталась снять национальные противоречия за счет православного единства. Декларация русской идентичности претендует на то же самое. Но и там, и тут активную роль играет понятие «русский», имеющее ярко выраженную национальную окраску. Это не снимает противоречий, а, напротив, разжигает их. Поэтому нисколько не удивительно, что лозунг «русского мира» теперь вдохновляет вооруженных ирредентистов.
Так и «мягкий» православный национализм декларации может легко превратиться в «жесткий» и обернуться против тех, кто по каким-то причинам не захочет признать свою «русскость». Или им будет отказано в таковой.
