Российская общественно-политическая жизнь как будто зависла, словно заевшая пластинка. На поверхности мы видим противостояние двух медийных политических группировок: властной и радикально-протестной, условно «белоленточной». Власть проявляет себя через репрессии против активистов вчерашних протестных площадей, нагнетание истерии против «иностранных шпионов», НКО и т. п. «Белоленточный» лагерь активно выставляет себя жертвой, в апелляциях к обществу делает упор на жестокости переносимых репрессий, в отсутствие широкой общественной поддержки пытается искать внешние инструменты политического возмездия (закон Магнитского и т. п.).
Вся эта борьба носит абсолютно неконструктивный характер, отчего ни одна из ее сторон не в состоянии перетянуть к себе симпатии широких слоев общества. Обе ведут «прошедшую войну» — по сути происходящее есть не что иное, как затянувшееся послесловие к безрезультатной протестной зиме 2011–2012 годов.
Путин, не имея стратегической повестки развития страны, пытается прикрыть ее отсутствие фиговым листом борьбы с надуманным врагом («белоленточные» лидеры не представляют для него серьезной опасности, а никакого реального участия Запада в российской политической жизни просто не существует, это начисто выдуманная тема). А также мстит за испуг годичной давности, когда в воздухе реально запахло революцией. «Белоленточные» лидеры, полностью обанкротившиеся прошлой зимой и не предложившие невиданному по силе протестному движению никакой внятной повестки дня, теперь всячески пытаются замылить этот неприятный для себя исторический момент, выпячивая на первый план уголовные дела и прикрывая ими собственную политическую несостоятельность.
Ни те, ни другие ничего, кроме обмена выпадами «А вы жулики и воры!», «А вы иностранные шпионы!», предложить не могут. Общество это раздражает: хотя усталость от Путина нарастает, симпатий к «белоленточникам» не прибавляется, и их антирейтинги растут. Пустая демагогия среди россиян не востребована, равно как и самокопание в бедах и болячках («ах, нас снова арестовали, посадили, возбудили дело» и т. п.).
Абстрагироваться от борьбы двух мало дееспособных политических группировок сложно: поддерживающие их медиалагеря практически превратились в пропагандистские машины по раскрутке конкретных сил и персонажей из этих противоборствующих лагерей (пул относительно независимых СМИ в этом плане мало чем отличается от стилистики федеральных телеканалов), игнорируя реальные обстоятельства и конструктивную повестку развития страны. Однако конструктивным силам, которые заинтересованы прежде всего думать о будущем страны, крайне необходимо встать на ступеньку выше этой вязкой борьбы текущего момента и обратить внимание на demand side – присутствующий в обществе политический спрос.
Как было верно подмечено в опубликованном почти год назад докладе Центра стратегических разработок по итогам президентских выборов, «российское общество предъявляет в основном идеологически нейтральный, прагматичный и рациональный спрос на изменения». Увлеченные затянувшимся обменом ударами медийные политические лагеря слабо прислушиваются к этим здравым рекомендациям. Однако для того, чтобы выработать правильную стратегию выхода российского общества из сегодняшнего общественно-политического кризиса, необходимо четко осознать природу общественного запроса на изменения и предлагать адекватные ответы.
Мешает этому наслоение чрезвычайно вредных политических штампов, получивших, тем не менее, широкое распространение в последнее время.
Среди этих штампов выделю два: необоснованное разделение общества по линии Москва--провинция («прогрессивная Москва против отсталых регионов») и пустопорожнее перемалывание якобы огромной политической роли «среднего класса» (а еще стали часто говорить о «креативном классе») как основы протеста.
Что касается Москвы и провинции, то тут все просто. В кругах столичной богемы принято считать, что все передовое и граждански сознательное сосредоточено в столице (ну, может, еще в паре крупных городов – Питер, Екатеринбург), а в российской провинции живут отсталые патерналистски настроенные люди, которым только дай подачку из бюджета, и они сразу бросятся в ноги Путину. Эта примитивная картинка в пух и прах разбивается о реальность. На выборах Госдумы декабря 2011 года, например, провинциальные промышленные Ангарск или Рыбинск дали «Единой России» 22–24%, Череповец и Нижний Тагил – 30–32%, а Москва – все 47%. Ну и кто тут Уралвагонзавод? Напомню, что в Москве, например, уровень поддержки мэра Собянина много выше, чем рейтинг действующих губернаторов в большом числе регионов.
С регионами, спору нет, есть масса проблем. Они намного сильнее изолированы от независимых источников информации. Хотя в последнее время все меньше уверенности в том, что от этих независимых источников есть толк, так как они слишком зациклены на мало интересной населению «белоленточной» повестке, тем не менее, интенсивность промывки мозгов государственной пропагандой в регионах, несомненно, выше. Из-за ограниченности масштабов жизни в провинциальных городах существует естественный дефицит людей, готовых открыто выступать против власти политически. Это чревато потерей бизнеса, карьеры, а альтернативные возможности обустроить свою жизнь в регионах вовсе не так широки, как в столицах.
Все это трудности, которые требуют своего решения. Но, тем не менее, в регионах сосредоточен огромный протестный потенциал, и, если не привлечь его на свою сторону, победы в общенациональной политической борьбе не видать как своих ушей – все это мы наблюдали прошлой зимой во время президентской кампании.
Вторая история – по поводу среднего класса: принято считать, что российский протест последнего времени сгенерирован разбогатевшим средним классом, которому теперь недостаточно просто материального благополучия, он требует политических прав. Это чрезмерная примитивизация происходящего. Разбогател средний класс далеко не вчера, однако же политические требования до экономического кризиса 2008 года он не предъявлял, хотя экономические условия по многим параметрам тогда были лучше, а ограничения политических прав уже наступили. Многие исследования среднего класса в России (почитайте хотя бы тексты Татьяны Малевой) показывают, что его отличием от среднего класса в развитых странах является чрезмерно высокая доля людей, работающих на госслужбе или в госкомпаниях, и административно зависимых от – а чаще всего и поддерживающих – Путина.
Есть и прямые противоречия теории о среднем классе как движущей силе протеста: например, согласно опросам, проведенным Левада-центром на митингах на проспекте Сахарова 24 декабря 2011 года и Болотной площади 4 февраля 2012 года, примерно треть участников протестных акций никак нельзя причислить к группе населения со средними доходами («нам хватает денег на питание и одежду, но покупка более дорогих вещей, таких как телевизор или холодильник, вызывает у нас проблемы»), а еще 41% «не могут позволить себе купить автомобиль». Только 24% могут купить себе машину, а 3% «ни в чем себе не отказывают». Число пенсионеров, например, на митинге на Болотной 4 февраля было равным числу студентов.
Вывод здесь простой: протест является следствием накопления негативной энергии во всех слоях общества, неправильно выделять здесь «себе подобных» и формировать повестку дня исходя из узких представлений этой «высшей касты» (а многих аналитиков постоянно клонит именно в эту сторону).
«Креативный класс» — вообще какая-то дурацкая выдумка, не имеющая под собой ни малейших оснований. Приятно, потягивая утром чашечку кофе в модном московском кафе (так как на работу ходить не надо – большинство представителей «креативного класса» у нас «фрилансеры»), причислять себя к некоей высшей касте, творящей историю.
Вывод: конструктивной «третьей силе» не нужно заранее ограничивать поле деятельности исключительно столицами и «средним креативным классом», загоняя себя в необоснованно суженнные рамки и игнорируя лежащую за их пределами огромную страну. Не креативным классом единым.
Без завоевания симпатий массового избирателя, в том числе проживающего в провинции и не относящегося к среднему классу, политику в стране не изменить. Нужно апеллировать ко всем слоям общества.
Конструктивным «третьим» силам, как уже подчеркивалось, придется пробиваться к избирателю через стену отсутствия интереса со стороны крупных медийных лагерей, занятых обслуживанием своих идеологических союзников в политике. Но альтернативы нет: спрос во всех слоях общества на «третью силу» очевидно растет, а лозунг «Долой Путина!» неизбежно канет в лету, хотя пока он и продолжит оставаться у власти. Нам пора думать о том, как мы будем обустраивать Россию после Путина – для этого потребуется нечто большее, чем просто критика, а вакуум идей будет уже не прикрыть политически мотивированными уголовными делами.