Цивилизация
— Как вы охарактеризуете российский венчурный рынок? В чем его отличие от западного?
— Наш «рынок» отличается тем, что, на мой взгляд, его в полной мере нет. Нормальный венчурный рынок – это законченная модель от стадии идеи до выхода компании на IPO или покупки ее глобальной корпорацией. Венчурная экономика есть в США, Европе и Израиле, где компании ориентируются на американский рынок, а также в Азии, где рынок ориентирован на Китай.
— А у нас?
— У нас полно людей с идеями, есть какие-то механизмы их поддержки, можно найти деньги на прототип. Дальше идет пропуск: фондов и структур, которые готовы инвестировать на посевной стадии, раунде А, почти нет. Институты развития выталкивают проект – а дальше греби, как можешь, хотя на следующей стадии проекту обычно нужно не меньше $1 млн. Здесь есть пара десятков частных лиц — «бизнес-ангелов», — а также полтора десятка фондов, включая наш. Капля в море в масштабах страны. Следующее звено – поздний раунд А или раунд Б — тоже отсутствует, потому что необходимо привлекать деньги в проекты, работающие в минус. Для мировой стартап-экономики это нормально! Больше того, например, в США считается плохим тоном, когда компания, которая выходит на IPO распределяет дивиденды. Это значит, что деньги не идут на развитие. Обычно проекты с капитализацией в $1-2 млрд в Штатах радикально убыточны, и почти все они находят деньги. У нас же ситуация обратная. По сути, единственный выход для наших проектов внутри страны – продажа отечественным гигантам, коих мало, поэтому такие сделки можно пересчитать по пальцам. Вот и получается, что для отечественных венчурных фондов эффективнее взять проект, переориентировать его на заграницу и там продать.
— Эту утечку мозгов можно предотвратить?
— Это не утечка мозгов. Это вопрос финансовой эффективности. У нас была прекрасная история. Мы с ноля «подняли» компанию NtechLab, которая создала уникальную технологию распознавания лиц. К нам пришел Артем Кухаренко, молодой одаренный программист с даже еще не совсем оформившейся идеей «распознавать что-нибудь», и мы решили поиграть в игру «русский стартап от начала до конца». Мы дали денег, и всего за несколько месяцев трое ребят в одной комнате без кондиционера написали алгоритм, который выиграл международный чемпионат по распознаванию лиц в Вашингтоне. Дальше мы сделали приложение Findface, которое определяло на улицах пользователей «Вконтакте» за доли секунды. И весь мир сошел с ума, по сути, мы начали настоящую мировую революцию в распознавании лиц. В Америке такой проект рвали бы на части. Понимая это, мы начали активно его развивать, вкладывать свои деньги, пошли с роуд-шоу по российским фондам и столкнулись с тем, что никто не хочет инвестировать – проект-то без выручки! Уникальность прорывной технологии, колоссальные перспективы — в нашей стране это мало кого интересуют.
— А вы как отбирали проекты для своего портфеля и какая стратегия развития?
— Модель «взять проект и перетащить его на Запад» нам не интересна. Мы себя видим чем-то средним между фондом и управляющей компанией. В этой связи мы почти всегда претендуем на значимые доли (25% и более) и хотим активно участвовать в управлении. На примере NtechLab мы показали, что умеем тащить проекты.
Венчур по-русски – это трактор или лошадь, тянущая за собой стартаперов.
А если говорить о направлениях деятельности, то сегодня самой перспективной зоной в России нам видится телеком.
— Почему такой фокус?
Управляющий партнер венчурного фонда Typhoon Digital Development Олег Братишко
Typhoon Digital Development— Все телеком-операторы сейчас срастаются с интернетом, но им пока не хватает digital-экспертизы. Кроме того, эта отрасль в России мирового уровня, здесь мы превосходим большинство стран Европы и почти наравне с Америкой и Азией. Наши телеком-решения тоже передовые. Например, мы недавно купили компанию «Беркут», которая занимается решениями для биллинга, они представлены в 12 странах. Компания с очень большим потенциалом, мы планируем ее активно развивать: у нас есть большой контракт с Tele2, с интересом смотрим на развитие в «Ростелекоме», у которого до сих пор биллинг не централизован, мы можем с этим им помочь. Мы видим возможности и на международных рынках, участвуем в тендерах в Пакистане и Сирии, на подходе ряд африканских стран. Решения мирового лидера в биллингах — американо-израильской Amdocs — для нетоповых операторов стоят космических денег. Наши технологии не хуже и на порядок дешевле
— А какой капитал вашего фонда?
— У нас не закрытый фонд, он увеличивается по мере прихода новых партнеров, необходимости входа в новые проекты. Если говорить о сделках, то по «Беркуту» мы цифры не называем, но могу сказать, что фигурирующая в СМИ оценка – около 4 млрд руб. – недалека от действительности. Это покупка - крупнейшая сделка внутри России на рынке IT в прошлом году. Но в международном масштабе, конечно, немного.
— Фонд открытый, приходят новые партнеры. Иностранцы есть?
— Нет.
— А готовы в принципе пустить иностранцев?
— Думаю, им вряд ли будет интересно. Наш фонд ориентирован на Россию, в то время как, повторюсь, подавляющее число фондов, работающих в нашей стране, заворачивают отечественные проекты за рубеж. Я с большим уважением отношусь к коллегам, но нам такой подход не нравится. Вот поэтому мы и превращаемся, по сути, в управляющую компанию. Это гораздо сложнее, чем классическое венчурное инвестирование, но по-другому добиться серьезного успеха в России мало реально. Будущее цифровой экономики в нашей стране — когда вместо нескольких частных команд, вроде нашей, двигать молодые проекты будут институты развития, госкорпорации, крупные системные игроки. Процесс в этом направлении вроде пошел, но он пока только в самом начале.
— Ваши проекты с крупными госкомпаниями пересекаются?
— С NTechLab все развивается хорошо. Сначала в качестве партнера мы нашли фонд «Импульс» Романа Абрамовича. Им руководят очень приятные люди, верят в яркие проекты, проинвестировали в нашу компанию в нужный момент, помогли вывести ее на новый уровень. Но, что характерно, они тоже смотрели на наш проект как на сугубо международный. А потом мы нашли «Ростех», с которым закрыли большую сделку в конце 17-го года. И это несмотря на то, что нам прислали приглашение из YCombinator – самого большого в Америке и в мире стартап-акселератора, проекты которого расходятся среди инвесторов как горячие пирожки. На тот момент мы начали переговоры с «Ростехом» и решили, что нам здесь комфортнее.
— Сергей Собянин говорил, что в 2019 году уличные камеры видеонаблюдения в Москве оборудуют системой распознавания лиц. Вы будете участвовать в проекте?
— Очень рассчитываем, потому что по качеству распознавания Ntechlab в тройке мировых лидеров. Мы считаем, что в Москве у нас есть неплохие перспективы, мы успешно прошли испытание – «пилот» на 1500 камер.
Наша технология работала в фан-зоне на Воробьевых горах во время ЧМ-2018 — с ее помощью ловили людей, находившихся в розыске. Нам очень нравится все происходящее не только как бизнес, но и потому, что существенно повышается безопасность городов.
— А МВД, которое ведет базы розыска и т.п., не интересуется вашей технологией?
— Здесь интересно. Сервис Findface, который по «Вконтакте» искал совпадения, мы решили дальше не развивать. Это была такая игрушка, наглядная демонстрация работоспособность нашей технологии. Так вот, когда мы его закрыли, из региональных ГУВД стали приходить десятки писем с просьбой дать персонализированный, закрытый доступ к сервису: оказывается, оперативники, которые занимаются розыском, активно его использовали. При этом пока решения о централизованном внедрении распознавания лиц в МВД нет. Думаю, ключевым будет обкатывание системы в Москве. В тот момент, когда все будет настроено идеально, уровень криминала в городах существенно упадет.
— С другой стороны, получается тотальная слежка… Как в Китае.
— После запуска Findface у нас была глобальная дискуссия с мировыми СМИ: что важнее – privacy или безопасность? Мы говорим, что людям, которые не совершали правонарушений, бояться нечего. Кроме того система ведь работает только в общественных местах. А если мужчина к любовнице пошел? Во-первых, если не нарушитель – система не даст сигнал, иди, куда угодно.
А вот если ты в розыске или уклоняешься от призыва, то любовница – не самая большая проблема. В общем, мы считаем, что для подавляющего большинства граждан усиление общественной безопасности – абсолютный плюс.
— Вне сферы общественной безопасности какие ниши может занять эта технология?
— Все, что связано с верификацией. Стандартная история – пропуск по лицу. В Китае к 2021 году все многоквартирные дома должны быть оснащены системами распознавания лиц, которые позволят не мучиться с ключами на входе. Плюс – системы автоматизированного контроля в аэропортах – смартгейты. Еще ритейл, создание баз шоплифтеров, а также использование технологий в таргетированной рекламе: например, показ на экранах в магазинах женщинам одного, а мужчинам – другого. Бесконтактные карты лояльности: к человеку можно привязать его профиль – средний чек, что любит покупать и так далее, а потом предлагать определенные товары. Эти технологии – один из способов обычных магазинов выжить в обострившейся конкуренции с онлайн-ритейлерами.
— В какие потребительские технологии, которые сейчас могут казаться фантастическими, вы лично верите?
— Все, что упрощает жизнь, технологии, связанные с развитием искусственного интеллекта и нейронных сетей. Недавно обсуждали проект – такой «Shazam по вещам»: понравилась тебе платье на ком-то, на подруге, на актрисе в кино, сразу нашел его или похожее по своему вкусу и кошельку. Это очень удобно — такие технологии высвобождают у людей массу времени, которое можно провести с пользой. Именно поэтому за ними будущее.
— Наверняка к вам обращается множество стартаперов. Некоторые эксперты говорят, что в России у людей с идеями есть проблемы с видением рыночной ниши, проработанностью их гипотез. Какие бы вы отметили проблемы?
— Поскольку стартаперы, как правило, молодые люди, чаще всего они переоценивают собственную значимость, придумав что-то, сразу считают себя «новыми Цукербергами».
Но это базовая проблема проектов по всему миру. А вообще, неправильных вещей может быть очень много. Самое первое – слишком шаблонно придуманная «фишка», люди очень любят копировать что-то и почему-то думают, что в их исполнении 101-й проект доставки еды обязательно выстрелит. Второе – идея оригинальна, но никому не нужна – слишком нишевая, например, сервис для вышивальщиц гладью. Даже если таких людей в России живет несколько тысяч и все они полюбят сервис, это все равно не сделает его экономику. Следующее – оценка собственных возможностей, потенциала команды. Идеальная команда стартапа, на мой взгляд, это – три человека: бизнес-лидер, «технарь» и продажник. Стартап с одним человеком чаще всего не взлетает, с пятью – заканчивается бесконечными конфликтами.
Когда у проекта что-то получается, безусловно, важна четкая фокусировка на определенном направлении. И то, что чуть не сложнее всего в России,- поиск денег, обивание порогов, выстраивание взаимоотношений с инвесторами. Должна быть определенная юридическая экспертиза, потому что все фонды заинтересованы в том, чтобы получить больше — можно подписать такой договор, что потом ты полкомпании еще останешься должен. Только пройдя все эти ступени, молодой проект становится по-настоящему состоятельным, и перед ним сразу возникает новая проблема – масштабирование.
В общем, стартап-экономика – дело очень непростое, неслучайно же, что свыше 90 процентов проектов сходят с дистанции на разных этапах. Зато это очень увлекательно и доступно: пример суперталанта — основателя Ntechlab Артема Кухаренко, который за три с половиной года с небольшой нашей помощью сделал мирового технологического лидера на одном из самых горячих digital-направлений, — лучшее тому подтверждение.
