Цивилизация
«Этери не брала деньги за занятия и отдавала мне одежду»
— Вы говорили, что пришли в фигурное катание только в 11 лет.
— Да, я научился кататься в октябре, когда мне еще было 10, но уже 1 декабря мне исполнилось 11.
— Почему так поздно?
— Я очень хотел стать певцом. У меня был потрясающий голос, я выступал на всех концертах, в своем районе считался лучшим ребенком, хотел в Гнесиных пойти. Но родители не желали, чтобы в доме был певец. Говорили, что это не профессия.
… А потом случайно так получилось, что мама приехала пообщаться к знакомой, которая работала в ЦСКА — заведовала детской группой. Она сказала: «Пускай ребенок идет на каток, не будет же он просто ждать тебя». С этого все и началось. Мне настолько понравилось, что я сказал: «Все, хочу кататься!»
Меня предупреждали, что это очень поздно и ничего толком не получится, но я упертый парень.
Начал заниматься в ЦСКА, но не в группе. Меня туда никто не зачислял, потому что я уже очень старым считался (смеется).
Но поскольку у мамы была там знакомая, то она разрешала мне выходить на лед. А потом я перешел на каток «Серебряный».
— И там работала Этери Тутберидзе?
— Она появилась у нас где-то через год после моего прихода. Только из Америки тогда вернулась.
— Почему вы решили перейти к ней в группу? Потенциал тренера был виден уже тогда?
— Конечно! Там сразу же было понятно — никто так не работал, как она. Этери Георгиевна была очень упертой, поэтому у нее группа начала быстро развиваться, новые дети постоянно приходили… Когда человек работает — это сразу видно.
Она и по сей день такая — жуткая перфекционистка. Дотошно относится ко всему, к каждой мелочи, смотрит на то, на что многие не обращают никакого внимания.
— Каково было заниматься в группе Тутберидзе в то время — до известности и прекрасных условий «Хрустального»?
— Честно говоря, условия у нас тогда были не очень хорошие, потому что весь каток был отдан под хоккейные группы. У нас в день была только одна ледовая тренировка — либо 1 час, либо 1 час 15 минут.
Так что мы о-о-очень много в зале занимались. Общая физическая подготовка (ОФП), кроссы по 2,5 часа…
Льда было мало, поэтому мы не могли тогда догнать лидирующие группы, у которых его было по 2 часа 2 раза в день, — у того же ЦСКА, на «Стадионе юных пионеров», в «Москвиче»…
А 1 час на льду — это не тренировка, особенно когда работаешь с маленькими детьми. Со взрослыми — другое дело, там даже 1,5 часа в день хватит, если все накатано. А с маленькими надо много заниматься.
Сейчас с подкатками дела обстоят намного лучше — катков миллион. А тогда это было очень сложно. Дай бог, 2-3 раза в неделю по часу найдешь — и то радовались.
— Какого прогресса вы добились в группе Тутберидзе?
— У Этери Георгиевны невозможно было не запрыгать. С ее огромным желанием и с тем, как она заставляла тебя работать… Ее не обманешь.
Она всегда чувствует, когда человек полностью отдается своей работе. За 2,5 года я научился достаточно многому — прыгал все двойные, аксель 2,5 оборота, тройные учил. На тот момент это было хорошо, тем более для новичка и за 1 час льда в день.
А в зале я уже все тройные прыгал и даже четверной. Но там исполнять — это совсем не то же самое, что на льду. В зале можно быстро наработать резкость, высоко прыгать, быть шустрым, но на льду у меня так не получалось, поскольку не было базы катания, которая нарабатывается годами. Если ты чувствуешь лед, то совершенно по-другому начинает работать тело.
— Вы говорили, что в тот период у вас иногда не хватало денег.
— Честно, да.
Я из очень бедной семьи, и Этери Георгиевне мы часто не платили деньги. Она даже не брала — знала нашу ситуацию. И не один я такой был. Она даже одевала меня.
— Оплачивала костюмы на соревнования?
— Нет, Этери Георгиевна мне отдавала одежду — очень классную, брендовую. Кажется, кто-то из-за границы им привозил из родственников. Может, это и секонд-хенд, но я был счастлив носить такой секонд-хенд. Тогда достать что-то было тяжело.
И потом мне рассказывают, что она какой-то жуткий тренер, деспот. Да, в работе она достаточно тяжелый человек, но я считаю, что это правильно. Я сам таким же стал. Если что-то не получается у детей, я их заставляю. Кричу, могу даже подзатыльник дать. Это абсолютно правильно, если ты хочешь добиться результата. А если тренер тебя вечно по головке гладит, то что с тобой будет-то?
В жизни Этери совсем другая. Это человек, которому всегда можно позвонить. Даже когда я в танцы ушел, она со мной была постоянно. Переводила из группы в группу, подыскивала партнерш, все время заботилась. Она мне как старшая сестра была.
— Получается, вы из группы Тутберидзе перешли в танцы?
— Она меня и перевела. В одиночном катании не сложилось, потому что у меня ужасно болели колени из-за того, что поздно начал заниматься. В переходном возрасте они просто не выдержали.
Тем не менее я отпирался: «Нет, никаких танцев, только прыгать!» Я больной был до прыжков. Но Этери отвечала (изображает строгий голос): «Ты красивый парень! Пойдешь в танцы! Будешь кататься». Я: «Нет, Этери Георгиевна, не хочу с партнершей кататься! Не все будет зависеть от меня». Она: «Пойдешь! Ты выглядишь, как парень из интеллигентной семьи. Будешь кататься!» (смеется).
Сама отвела меня в Одинцово, поехала со мной. И всегда была рядом. Если какие-то проблемы с партнершей, надо что-то решить — помогала. Поэтому пускай сказки не рассказывают, что якобы Этери нужны в жизни только деньги.
Что за бред? Она сама готова платить за то, чтобы работать. Она, кстати, всех своих учеников потом куда-то устраивала. Всех пристроила! Даже из моей группы. И тренерами устраивала, и подкатки давала, чтобы можно было заработать. Никто вообще об этом не говорит.
Мне хочется всех собрать и сказать в лицо: ребята, вы что, больные что ли, совсем? Почему только я об этом говорю? Вам сложно признаться, что ли?
И одевала она не только меня. И деньги не брала не только у меня, потому что на тот момент вообще тяжело было. Не все имели финансы в ту пору.
«Думаю, Косторная и Щербакова добьются того же, что Загитова»
— Фигурное катание было очень дорогим видом спорта уже тогда?
— Конечно, не настолько, как сейчас. Еще не было такого количества подкаток, но и такого результата не наблюдалось. Сейчас посмотрите, как все выросли в катании, в прыжках. Требования сумасшедшие, и конкуренция просто чокнутая стала. Без индивидуальных тренировок ты не сможешь вырасти до такого состояния — это просто невозможно.
Сейчас успех берется количеством, часами работы. И, конечно, ты будешь за это платить, если хочешь побед для своего ребенка.
Также хочу сказать, что фигурное катание очень помолодело. В 15 лет спортсмены уже становятся, грубо говоря, миллионерами, известными медийными личностями. Когда такое было? Если только в Америке Тара Липински или Мишель Кван. А у нас такого и не случалось даже.
— В чем причина этого омоложения?
— Да в том, что не выдерживает уже организм взрослых исполнять такие прыжки. Все просто.
— Как вы к этому относитесь?
— Я считаю, что это даже лучше, потому что у детей потом есть шанс пойти нормально учиться, получить какую-то профессию. Много вариантов! Я, честно, избрал бы для себя такой путь. К 18 годам ты закончил со спортом, заслужил все, что можно, заработал деньги, а теперь их можно вкладывать в свое обучение. Ты уже известный спортсмен, все выиграл — я про Алину Загитову говорю.
Но думаю, что Алена Косторная и Анна Щербакова такого же добьются.
Они могут реально позволить себе иную жизнь, а не кататься до пенсии — до 40 лет, зарабатывая деньги на шоу. На мой взгляд, это неинтересно, а ты ведь должен развиваться.
«Двусторонняя пневмония, температура 40 — и меня заставляют выступать»
— Возвращаясь к вашей карьере: в танцах на льду спустя какое-то время вы начали выступать за Казахстан. Как так сложилось?
— Честно — это была дурость в высшей степени! Я мечтал кататься за Россию, но в тот момент мне очень хотелось оказаться на Олимпиаде — вот и все. Только из-за этого.
По поводу партнерши мне в Казахстане очень серьезно приврали. Оказалось, что она сильно травмирована и не может кататься. Она приходила три раза в неделю на 40 минут покататься на одной ноге. Но вы понимаете, что это несерьезно?
А я был воспитанный мальчик, поэтому не искал себе другую партнершу. Папа мне все время кричал: «Витя, ищи себе партнершу, зачем ты ждешь? Ты же мальчик!». Я говорил: «Папа, я так не могу». Хотя на самом деле я мог бы кататься до сих пор — и результат был бы.
— В итоге вы ушли из спорта.
— Надоело все, честно говоря. Это случилось после Азиатских игр — 2011, которые проходили в Астане и Алма-Ате, и я как раз выступал за Казахстан. Наша пара тогда была в хорошей форме — мы наконец три месяца нормально потренировались. Я думал, что мы себя хорошо покажем, и на первой тренировке мы действительно здорово откатались, очень понравились судьям... А потом я заболел.
Причем заболел так! У меня была двусторонняя пневмония. И тут начался самый большой ужас в моей жизни.
Температура была 40 градусов, меня положили в инфекционную больницу, кололи антибиотиками, я похудел на семь килограмм за три дня — на мне костюм висел! И меня заставили выступать.
Именно заставили. Меня не спрашивали «Сможешь кататься или снимаемся?», мне сказали: «Надо выступить, Вить».
Врачи предупреждали, что кататься нельзя: «Он может не выдержать. Тем более с партнершей кататься — у него сил нет! Мы не будем выписывать его из больницы». Но в итоге все организовали так, чтобы я все-таки выступил. Вспоминаю — это был кошмар. Прокатались мы очень плохо. Я вообще не знал, как программу доехать. На утренней тренировке мы ни одного элемента не сделали, никаких поддержек — я просто задыхался. Делал шаг — и начинал адски кашлять. Но я все-таки вышел на лед.
В коротком танце мы в конце упали, потому что у меня сил вообще не осталось: я поднял партнершу в поддержку, и мы с ней оказались на льду. Я еле встал.
Произвольную программу мы уже не так ужасно доехали, но… меня потом заставили и на показательных выступить. Хотя у меня начались осложнения, и я кашлял без остановки, было очень страшно.
Родители в шоке были, когда узнали, что у меня двусторонняя пневмония, и я выступаю на соревнованиях. Это как сейчас представить, что кто-то с коронавирусом и осложнениями выйдет на лед. Все скажут: «Вы нормальные вообще? Он же умрет!».
Когда я вернулся в Москву, из дома не выходил месяца два. Начались проблемы с сердцем, с ногами.
Никто из тренеров в Казахстане мне даже не позвонил, не спросил, как у меня дела, хотя они все знали, в каком состоянии я находился. Знаете, как это обидно?
Да, партнерша мне звонила потом, но, например, ее отец, который был нашим менеджером, даже не сообщил моим родителям, когда я попал в больницу. Я считаю, что это просто подсудное дело! Так нельзя. И после этого я решил бросить спорт.
Однако мне очень хотелось еще кататься, — наверное, поэтому и я стал тренером.
«Липницкая ненавидела скользить, но я начал развивать это в группе Тутберидзе»
— После того, как вы поправили здоровье и окончательно решили перейти на тренерскую работу, что вы сделали в первую очередь?
— Позвонил Этери Георгиевне.
— Неплохое начало.
— Ну да. Она сказала: «Приходи ко мне, посмотрю, как ты работаешь». Я: «Этери Георгиевна, у меня опыта совсем нет». Она: «Ничего, ты же все-таки танцор, будешь заниматься скольжением».
Я, честно говоря, думал, что она меня не возьмет. Но нет — взяла. Причем у нее тогда работал Вазген Азроян, но он почему-то сразу ушел, и она приняла меня. Это был 2012 год.
— Что вам доверили в группе на первых порах?
— Да сразу же все.
Я следил за спортсменами, раскатывал абсолютно всех, сразу же начал ездить с фигуристами на соревнования, ставил вместе с Этери Георгиевной программы.
Ходил на уроки по хореографии — наблюдал, как ученики занимаются, проводил разминки и заминки. Исключение одно — я не ставил прыжки.
А так я занимался с ребятами всех возрастов. Начинал работу в 10 утра, а уезжал в 10 вечера.
— Тогда группа была поменьше?
— Да, но все равно было много детей.
— Кто, кроме вас, тогда работал в тренерском штабе?
— Сергей Дудаков и Этери.
— Только втроем? И успевали следить за всеми?
— Конечно!
Мне, кстати, рассказывали, что сейчас тренеры на лед не выходят — только в исключительных случаях. Но тогда мы выходили все и всегда. Оставались за бортиком, только когда у ребят были прокаты — каждую вечернюю тренировку.
Они разминались шесть минут и показывали программу по одному — это было обязательно. А в остальное время мы тоже были на льду.
Я вообще в коньках жил — приезжал в Хрустальный к 6 утра, потому что у меня были еще индивидуальные занятия с маленькими детьми из других групп.
— Вы работали в «Хрустальном» и как хореограф. Какие программы поставили в тот период?
— Мы ставили все вместе с Этери Георгиевной. Когда рассказывают, что какую-то программу создал именно конкретный хореограф, — это не так, поверьте. В этой группе все ставится совместно. И Даня Глейхенгауз работает сейчас так же — они вместе с Этери Георгиевной решают, как что будет. И мы так же ставили.
Единственное: прямо вот моя идея была — взять музыку, с которой Женя Медведева в первый раз стала чемпионкой мира (знаменитая программа «Слышу / Не слышу». — «Газета.Ru»).
Посмотрел тогда фильм «Мы. Верим в любовь», мне безумно понравился саундтрек, и я скомпоновал из него фрагмент для выступления. Все были в восторге. В итоге эту музыку использовали для произвольной программы Медведевой в сезоне-2015/16.
При этом изначально фрагмент предназначался для Липницкой, и мы даже программу поставили. Очень классно получилось, — жаль, что люди ее не увидели, Юля в итоге не захотела. Но я бы даже сказал, что эта программа была лучше «Списка Шиндлера».
— Ничего себе…
— Да, лучше была программа.
— Вы рассказывали, что за время работы в Хрустальном привили Липницкой любовь ко второй оценке. Получается, изначально она была больше заточена на технику?
— Юля ненавидела скользить. Вообще! Скользить, программы катать — это было очень тяжело.
Кстати, когда я сам выступал в танцах, меня все время раздражало одно: почему мы катаем то же самое, почему не можем исполнять разные шаги? И когда я начал тренировать, то задался целью: каждый день приносить что-то новенькое. Если ты этого не сделаешь, то ученики каждый раз будут думать на тренировке: «День сурка, елки-палки, ну когда уже это закончится?».
Мне хотелось, чтобы на занятии глаза горели. И мы все время катали что-то новое — новые шаги, новые комбинации, — всем было интересно, и все полюбили раскатываться.
До меня такой системы скольжения в Хрустальном не было — раньше всем давали одинаковые шаги. А я начал это направление развивать, добавлял работу корпусом и так далее, — конечно, когда ребенок уже владел всеми шагами и понимал, что делает.
— А над чем в тот период вы успели поработать с Евгенией Медведевой?
— Над программами, скольжением, да и на соревнования вместе ездили. Она еще не была тогда такой известной, но я вообще считаю, что работать с ребенком и учить его чему-то всегда тяжелее, чем сотрудничать с уже состоявшимся спортсменом, который может легко воплотить то, что ты просишь.
Женя для меня — уникум. Она так много пахала всегда... Ее не то что заставлять не нужно было — я еще не успел сказать, что делать, а она уже ехала и делала. Причем так, что… Она трудоголик из трудоголиков. Таких, как Медведева, — единицы.
Я был очень расстроен тем, что она ушла от Этери, — ужасно. Мне кажется, Тутберидзе для нее все сделала. Вот все, что возможно!
И думаю, Женька сто процентов запрыгала бы четверной, если бы осталась. Не знаю, почему она ушла, но это уже их отношения.
— Поддерживаете сейчас связь с бывшими учениками?
— Да, обязательно. Правда, редко когда получается встретиться. Еще я очень хочу — честно, ужасно хочу! — приехать к Этери, но что-то как-то не удается. Я ее даже до сих пор побаиваюсь.
Привык ее уважать как тренера и немножко побаиваться — так и продолжаю (смеется). Но так хочется приехать и о многом поговорить. Даже не касаемо работы. Мне ее не хватает как родного человека.
У нас обоих тяжелые жизни. И у нее мама с папой скончались, и у меня — мама и бабушка. Было очень трудно. Мы с ней в этом похожи.
«Почему бы не вернуться в группу Тутберидзе? Боюсь осуждения»
— В мае этого года вы написали длинный пост в поддержку Тутберидзе, когда она была в США. Сообщили, что она ждет рейса обратно и что Россия для нее — все. Тогда показалось, что вы активно поддерживаете контакт и в курсе многих событий из ее жизни.
— Мы с ней иногда переписываемся: я что-то отправляю, она отвечает — но редко. Так что я не могу сказать, что мы постоянно общаемся. Просто я знал об этом. Я не пользуюсь непроверенной информацией и никогда не буду врать ни в чем.
Я знал, что она улетела в США к дочке, и считаю, что абсолютно правильно сделала.
— Тогда же вы сказали спасибо хореографу Алексею Железнякову за «урок благодарности». Вы имели в виду, что надо уходить из группы красиво?
— Конечно. Вот этого я вообще не могу понять. Женька Медведева — как могла уйти и ничего тренеру не сказать? Я не знаю подробностей и не хочу знать, что у них там происходило, но… это твой тренер с детства! Ну ты вагон цветов привези! Так не уходят. Тяжело вам, не тяжело, — придите и поставьте красивую точку, чтобы потом вас не обсуждали и не осуждали.
— А вы, когда уходили от Тутберидзе в танцы, устраивали какое-то прощание?
— Да мы и не прощались никогда — вот в чем дело (смеется). Я не хотел уходить. После этого мы дружили, были на связи постоянно, — у меня даже сестра и мама очень близко общались с Этери.
Я с танцев уезжал и в Хрустальный приезжал. Говорил: «Этери Георгиевна, не могу, дайте мне попрыгать». И она: «Ну ладно, приезжай».
Еще тогда я начал компоновать музыку, а она ее своим спортсменам ставила. Мне было очень приятно всегда.
— Почему вы во второй раз ушли из группы Тутберидзе — уже как тренер?
— Я бы не ушел, но мне пришлось это сделать в октябре 2014 года, потому что моя мама сильно заболела. Если бы все было хорошо, то думаю, мы бы так и работали по сей день с Этери Георгиевной.
— А потом решили не возвращаться?
— Ну а зачем? Там Данька Глейхенгауз работает.
Они стали популярны. А я человек ужасно гордый. Если я сейчас вернусь, то скажут: «Пришел на все готовое». А я не тот, кто приходит на все готовое. Я в «Хрустальном» много чего сделал.
В группе Этери Георгиевны раньше были проблемы со второй оценкой, хотя технически все дети были на уровне. И мы начали поднимать компоненты. Я говорил Этери, что нужно много скользить, кататься — тогда все будет по-другому. Принес же что-то я свое…
Сейчас посмотрите, какой результат. И прекраснейшие прыжки, и замечательные вращения, и фантастические программы. Этери Георгиевна увидела результат, ей это понравилось — и стали сильно развивать скольжение.
— Весной из группы ушел Сергей Розанов, и освободилось место тренера юных фигуристов. Думаете, ему уже нашли замену?
— Да конечно, нашли. Мне тогда надо было просто сразу же приехать — и все. Но я не хочу так делать. Боюсь осуждения. У нас сейчас очень жестокие люди пошли — такие комментарии пишут!
Все время завидую тому, что пишут про своих фигуристов канадцы, европейцы, американцы… У них все лучшие! А у нас люди какую-нибудь гадость найдут и будут ее выводить, пока не дойдет до апогея.
Но зачем так? Они ведь спортсмены, они добиваются для нашей страны медалей. И многие из них еще дети. Напишите им приятные вещи, чтобы им приятно было жить, а не чтобы они всего мира боялись!
— А вы сами сталкивались с давлением, когда работали с фигуристами сборной?
— А я почти никогда не оставляю комментариев. Не хочу светиться, мне это не нравится. К тому же я человек ужасно впечатлительный. Знаю, что и Этери Георгиевна — тоже. Она каждый комментарий, уверен, читает и переживает из-за всего.
Я теперь стараюсь от соцсетей держаться подальше, потому что знаю, что буду все читать. Помню, под моим постом кто-то написал два гадких комментария — причем про Плющенко. Я вообще не понял, причем тут он, я про него ничего не писал (речь идет о записи в Instagram, посвященной возвращению Тутберидзе из США. — «Газета.Ru»).
Ну, ушла Трусова к Плющенко — это ее дело. Я эту ситуацию никак не задевал. Она может уходить, но просто надо тренеру сказать спасибо, ведь именно Этери научила ее всему, с чем она перешла к Евгению. Я считаю, что и талант в Трусовой открыла именно Тутберидзе.
— Талант к четверным?
— Саша вообще отличается тем, что она бесстрашная. Мне удалось с ней пару занятий провести, и я могу сказать, что она ничего не боится абсолютно. И, конечно, Саша двинула фигурное катание вперед, но без Этери Георгиевны никто бы такого не сделал. Вот честно. Тутберидзе никогда не останавливается ни на чем — для нее нет невозможного.
— Вы занимались с Трусовой, когда она еще тренировалась в группе Анны Царевой, — перед приходом к Тутберидзе?
— Да, верно.
— И тогда о четверных речь не шла?
— Нет, конечно. Это все пришло только в группе Этери.
«Практически переделывал программы Морозова для Погорилой»
— После ухода из группы Тутберидзе вы начали работать с коллективом Анны Царевой на том же катке.
— Да. Я и до этого уже подкатывал ее учеников — только очень маленьких, потому что Этери Георгиевна всегда говорила, что не надо заниматься с конкурентами, и я это прекрасно понимал.
А потом, когда я уже ушел от Этери, стал работать там больше. При этом я не был зачислен в группу Царевой, а просто помогал дополнительно, потому что много времени проводил с мамой. Мне нужно было зарабатывать, чтобы оплачивать ее лечение.
— Тем не менее вы стали одним из ключевых людей в группе и даже сопровождали Анну Погорилую на чемпионате мира.
— Да, Аня тогда сказала: «Мне спокойно, когда Виктор рядом». Я умею успокаивать на соревнованиях, поскольку по жизни позитивный человек, — и спортсмен не может этого не чувствовать.
К тому же в тот период я тренировал у Царевой мальчика из Белоруссии — Пашу Игнатенко, — и мне повезло: сделали от этой сборной аккредитацию на чемпионат мира в Бостон.
Так я поехал на ЧМ — за свои, кстати, деньги. Тогда многие возмущались: «Почему Адоньев оказался на чемпионате мира?». Должен быть один ученик и с ним — один тренер. Но я все оплатил себе сам.
Правда, перед самым стартом мне не разрешили с Аней сидеть в kiss-and-cry… Это было ужасно.
Но она там шикарно откаталась, взяла бронзу и, на мой взгляд, должна была второе место занять. Эшли Вагнер выступила не очень хорошо в произвольной программе и никаким образом не могла обойти Аню. Но дело происходило в Америке, так что понятно.
— А когда вам в итоге разрешили сидеть с ней в kiss-and-cry?
— После того, как она уже третье место заняла.
— Помимо того, что вы помогали Погорилой на турнирах, из чего состояло ваше сотрудничество?
— Мы очень много занимались программами. Хотя ее хореографом официально числился Николай Морозов, но мне приходилось практически переделывать постановки, потому что они были очень пустыми.
Он поставил неплохие дорожки, а всего остального будто не было — связок не хватало, руки отсутствовали вообще. В итоге мы много чего поменяли, и мне было даже обидно, что нигде в хореографах не значился Виктор Адоньев.
Вот классная программа была, кстати, когда ставил Миша Ге. Он сделал танго — и все было отлично. Я там вообще ничего не трогал, просто отрабатывал.
Также я ставил Погорилой показательные номера — абсолютно все. Например, перед сезоном-2018/19 мы создали ей программу «Фрида» для гала-шоу. А потом этот номер решили превратить в произвольную. Программа была очень интересной — жалко, что Погорилая завершила карьеру, и люди ее так и не увидели.
Я сейчас так же отдаюсь работе и со своими нынешними учениками. Конечно, это не известные спортсмены, потому что я ушел из сборной и не хочу пока там работать. Мне спокойнее так.
В сборной — огромная ответственность, никакой свободы, никакой личной жизни.
Ты обязан с утра до вечера заниматься с учениками. Конечно, это любимое дело и это здорово, но, помимо спорта, в жизни должно быть что-то еще. Но тогда классное время было, конечно.
«Почему переманивают в фигурном катании? Каждый ребенок — это деньги»
— С какими ребятами вы работаете сейчас?
— У меня маленькая группа — недавно собрал. Есть второй тренер. Я не набираю много народу, потому что сейчас проще работать на интенсивах, подкатках.
К тому же я детей стараюсь не переманивать ни в коем случае. У нас многие большие любители это делать. Не понимаю этого. Мне классно, когда я беру непростых детей и делаю из них очень даже достойных фигуристов. Ощущения потрясающие.
На мой взгляд, тренер должен начинать именно с этого и уметь выкатывать с нуля обычного ребенка, не талантливого. Если специалист на такое способен, то для меня это показатель хорошего тренера. А многие берут уже готовых...
Кстати, не понимаю, почему про Этери Георгиевну пишут эту дурость — что она якобы тоже берет только готовых. Да, к ней переходят хорошие дети, потому что прекрасно понимают, что, если хочешь стать чемпионом, надо идти к Этери. Но с чего она начинала?
Вы думаете, что мы у нее все хорошие были? Да нет, конечно. Она тоже принимала всех детей, потому что надо было с кем-то работать.
— Если возвращаться к теме переманивания, как вы думаете, почему в фигурном катании это нередкое явление?
— Каждый ребенок — это что? Это деньги. Больше детей — больше денег.
Я придерживаюсь мнения, что если ребенок сам захочет, то может перейти, но прежде всего ему надо поговорить с тренером, чтобы я потом не выходил крайним, как будто уговаривал фигуриста.
Так что переманивать я не буду. Представляете: какой-то тренер доверил мне своего ученика, чтобы мы поставили программу, занимались скольжением, а я беру и увожу его. Да я спать спокойно не смогу!
— Ваша нынешняя группа — это частный бизнес? Вы не прикреплены к какой-то школе?
— Да, это частный бизнес. Если в школу идти работать, то только к Этери Георгиевне. Только на таком уровне.
— Насколько сложно сейчас организовать свой бизнес в сфере фигурного катания?
— Действительно сложно. Нет, ты можешь, конечно, набрать миллион маленьких детей и устроить себе прекрасную бизнес-пирамиду, но я не совсем желаю этого и не считаю, что это правильно.
У меня нет каких-то уникальных учеников, но я знаю, что могу дать детям. У меня все равно все хорошо катаются, классные программы исполняют — это отмечают.
Мне вообще нравится с маленькими детьми заниматься. Я с ними всегда дружу. Вроде бы я такой сердитый, дотошный тренер, перфекционист, но они меня любят. Я со льда выхожу — и шучу со всеми.
У меня сейчас даже ученики живут, чтобы на аренду не тратиться, — с Владивостока приехали заниматься. Всю квартиру уже разрушили (смеется).
Мы с ними в приставку играем, танцуем постоянно. Я к такому привык: мне двоих племянников пришлось с детства воспитывать, когда им по 2-3 месяца было. С катка приезжал — и сидел с ними, потому что сестре нужно было работать.
— Сколько учеников у вас живет?
— Трое. Должны еще двое приехать. Я, честно, даже не устаю от этого. Мне здорово. Надо бы и своих детей заводить, но времени все никак нет.
«Кто-то выкладывает видео о том, как вспомнил тройные в первый день тренировок, а катается уже полтора месяца»
— Российские фигуристы очень быстро начали восстанавливать прыжки после выхода на лед. Анна Щербакова прыгнула тройной лутц + тройной тулуп спустя неделю тренировок, Александра Трусова — четверной лутц, а Дмитрий Алиев в первый же день сделал четверной тулуп.
— Вы верите в то, что Алиев в первый же день прыгнул четверной?
— Он выложил видео.
— Может, они кататься начали раньше. Не могли же они вам об этом сказать. Вот то, что Щербакова через неделю смогла исполнить три + три — в это я поверить могу. А четверной в первый день… если сделал, то большой молодец.
Но, с другой стороны, это все равно глупость. Не дай бог в самом начале тренировок травму получить. Лучше на соревнованиях это прыгнуть.
— Раньше казалось, что так быстро вспомнить прыжки на льду физически невозможно. Все переживали только о том, как бы научиться заново стоять на коньках. Но в итоге все очень даже неплохо.
— Знаете, я сейчас многих вижу в соцсетях. И меня прямо бесит, когда кто-то выходит на лед, выкладывает видео о том, как девочки вспомнили тройные в первый же день, а на самом деле они катаются уже полтора месяца.
И потом объясняют: «Ну мы же не можем сказать, что катались во время карантина». А зачем людям врать? Чтобы сделать себе красивую рекламу? Я презираю это.
В Instagram у нас сейчас многие очень хорошо умеют продавать себя и делают прекрасные видео, но иногда кажется, что людям просто заняться нечем. Они целыми днями могут выкладывать что-то о том, как ведут уроки.
Если человеку правда хочется тренировать, то ему просто некогда этим заниматься. Чтобы я в руки взял телефон и начал снимать свою тренировку — да зачем мне это надо? Я настолько увлечен работой, что об этом даже не думаю. А когда тренер постоянно что-то выкладывает, то он, конечно, молодец, хороший бизнес ведет, но это не тренировки. Это чисто рубить бабло.
— Допустим, Евгений Плющенко часто выкладывает контент с тренировок. Это может свидетельствовать о том, что он не уделяет много времени занятиям?
— Нет, ну у него же там есть люди, которые снимают. Он может себе это позволить.
Но Евгений, как я понимаю, тоже в прошлом сезоне часто отсутствовал на занятиях — шоу было огромное количество. Я надеюсь, что сейчас, когда Сашка Трусова к нему перешла, у него меньше будет и шоу, и всего остального.
Да и с этой пандемией шоу в ближайшее время не предвидится. Я молюсь, чтобы нам соревнования хотя бы вернули. И думаю, сейчас Евгений будет много находиться на тренировках. Там сейчас еще Сережа Розанов будет, а он грамотный тренер. Так что все должно быть хорошо.
«Тутберидзе попросила Щербакову уйти, я занимался с ней в этот период»
— Вы писали в соцсетях, что сейчас у многих проблемы с постановками, потому что все увлеклись только количеством оборотов.
— Честно: мало каких-то интересных постановок. Все стали делать упор на технику, гонятся за многооборотностью. Это понятно: попробуй догнать ребят с четверными — тут уже никакая красивая программа не поможет. А раньше было много интересных программ, все как-то ярче смотрелось. Может, и я другими глазами тогда смотрел.
Но в этом сезоне мне, например, нравятся программы Косторной. Для меня Алена — богиня на льду, очаровательная.
Также номера Ани Щербаковой мне очень по душе. Я с ней раньше много занимался — когда ее Тутберидзе из группы попросила уйти. Я тоже в тот момент ушел, и мы с Аней много работали.
— Ничего себе… Никогда не слышала об этом факте.
— Не думаю, что кого-то удивит, что мы тогда сотрудничали с Аней. Работали мы вместе с Артемием Пуниным — он занимался ее прыжками. Тройные Щербаковой поставил именно он, а не кто-либо другой. Пунин, кстати, тоже воспитанник Тутберидзе.
Итак, он ставил прыжки, а я занимался с Аней программами и скольжением. Именно после этого Этери Георгиевна снова взяла Щербакову к себе в группу.
Это нормальная ситуация, потому что Этери уже великий тренер. Она сейчас всем говорит: «Хорошая девочка, придете со всеми тройными — я вас возьму». У нее послужной список уже такой солидный, все к ней стремятся, так что по-другому нельзя.
— Что умела Анна до ухода из группы?
— Прыгала двойные и двойной аксель, но были серьезные ошибки, и никто не хотел этим заниматься. У тренеров тогда было с кем работать, и тратить время на Аню не было смысла.
— А в какой группе Щербакова занималась до возвращения к Тутберидзе?
— Ни в какой. Ее родители платили за частные уроки — и все.
— На «Хрустальном»?
— Нет. Мы занимались с ней на катках в «Снеж.коме» и в Коммунарке.
Это было в 2014-2015 годах. И в конце того сезона — в 2015-м — Аня пришла к Тутберидзе со всеми тройными. Ее взяли тут же. И вот теперь мы видим результат.
Щербакова безумно эмоциональная — и у нее получились удачные программы в этом сезоне. А все остальное, кроме Косторной, мне как-то не понравилось. Совсем печально было.
Мне как хореографу интересно смотреть на красивые программы. Все-таки хочется, чтобы фигурное катание оставалось фигурным катанием, и девочки не теряли этого. А то они прыгают лучше, чем мальчики, а на мальчиков смотришь — они уже катаются, как девочки.
Выламываются все, вращения интересные делают, у всех растяжка появилась, которой никогда не было. А девочки прыгают, прыгают и прыгают! Смотришь на это и думаешь: «Ну-у, что-то как-то поменялось все у нас».
