Глава комитета «Матери Беслана»
– Расскажите о комитете и о том, чем вы занимаетесь.
– Юридически организация была зарегистрирована в апреле 2005 года. Собрались мы гораздо раньше, непосредственно после теракта в Беслане. Как говорят, горе объединяет. Анета Гадиева у нас социолог по образованию, она и сказала, что мы не должны действовать поодиночке, нам необходимо создать общественную организацию. Рита Сидакова предложила название «Матери Беслана». Так возникла наша организация, которая объединила пострадавших и родственников погибших. Потом появились «Голос Беслана», «Дети Беслана», они есть и сейчас тоже. «Матери Беслана» существуют уже 10 лет. В этом году мы хотим создать молодежную организацию, которая будет под крылом «Матерей Беслана». В нее войдут дети – бывшие заложники. Я сказала молодым, что теперь они будут работать на благо пострадавших. Мы их полечили, реабилитировали, выучили, помогли трудоустроиться, теперь они будут нас, пенсионеров, выхаживать.
Потому что тяжело. Первые годы все было как-то по горячке, а сейчас годы уходят. Десять лет прошло, чувствуется эта усталость, разбитость. Единственное, что утешает, – это то, что усталость у нас не просто от безделья, горя, безысходности, а от того, что за эти десять лет много удалось сделать.
В 2005 году нам удалось добиться, что все дети-заложники, по закону о противодействии терроризму (от 1996 года), должны получить высшее образование. И все наши дети получают его в ведущих вузах России. В следующем году школу заканчивают последние первоклашки (дети, пришедшие 1 сентября 2004 года в первый класс – «Газета.Ru»). И после них еще остается около 50 детей, которые на тот момент были дошколятами и пришли с бабушками и дедушками в школу. Среди них – четверо детей, которые родились после теракта, чьи мамы на тот момент были в положении. Нам удалось добиться, чтобы и этим детям тоже выдали постановление о признании их потерпевшими.
Многих удалось полечить. Мы привлекли к лечению зарубежных специалистов. Потому что помощи, которую оказывает республика для лечения пострадавших, конечно, недостаточно. Федеральная власть тоже выделяет деньги, но помимо денег необходима организация лечения больных за рубежом. А за рубеж выехать сейчас трудно. Мы нашли зарубежных врачей, которые откликнулись и приезжали лечить бывших заложников бесплатно.
Многих мы пригласили на 10-ю годовщину трагедии, у меня целый список людей, среди них профессор Виктор Максимович Гришкевич. Он в прошлом жил в Москве, а сейчас работает и живет в США. Он приезжал на свои средства в Москву и оперировал наших детей, у которых были тяжелые ожоги. Рубцы стянули тело, и дети просто не могли разогнуться, у них искривился позвоночник, и многие дети ходили кривые. 2 сентября во дворце культуры в Беслане будет организован вечер-реквием, это будет время сказать спасибо всем, кто нам помогал. Гришкевича мы тоже позвали. Пригласили и ростовских врачей, потому что в ростовскую детскую больницу тогда везли очень много детей. Мы пригласили многих исполнителей песен, стихов о Беслане, художников – сказать спасибо за то, что они нас поддерживали.
– За счет чего существует комитет?
– Первые годы мы существовали на гуманитарные деньги, которые раздавали пострадавшим. Мы как организация собирали ежемесячные взносы, собирали по 300–500 рублей, оплачивали телефонные разговоры, интернет. Затем в 2005 году меня пригласили на мероприятие в Италию, которое называется Alta Qualita, «Высокое достоинство». В этом мероприятии участвовало 96 стран. Мне удалось завоевать первый приз, 25 тыс. евро, и на эти деньги организация просуществовала вплоть до 2009 года. В 2008 году ирландская организация «К России с любовью» позвонила нам и предложила помощь. Как раз на тот момент мы решили издать книгу о Беслане, отправили им смету, и они прислали нам 800 тыс. рублей. На эти деньги была издана книга «Огненный шар». В этой книге все пять лет нашей борьбы и поисков правды.
Нам предлагали создать фонд организации «Матери Беслана», но я против создания фонда. Это не светская организация, не благотворительная организация. Собирая деньги в фонд, нужно предусмотреть расходы, а здесь невозможно понять критерии помощи. Кому-то нужна помощь в операции, кому-то – помощь для отдыха, кто-то хочет издать книгу. Так что пока не готовы к созданию фонда. В прошлом году мы подали заявку на участие в президентском гранте по категории «Гражданское достоинство», но нам отказали. Хотя я считаю, что гражданская позиция нашей организации самая правильная. Мы не являемся оппозиционной организацией, но тем не менее правду-матку, конечно, рубим в глаза.
– Что было сделано для пострадавших в трагедии со стороны властей?
– Всем выдали гуманитарную помощь, но это была помощь, собранная по всей России и за рубежом. Если бы не было этой помощи, тем, кто вышел, было бы просто не выжить. На тот момент у кого-то не было денег даже на похороны близких. Это было ужасно, конечно.
А со стороны государства… За погибшего члена семьи выдавали 100 тыс. рублей и 18 тыс. рублей на похороны. На тот момент многие просто отказывались от денег. Допустим, отец троих убитых детей говорил: «У меня трех детей убили, сейчас мне 300 тысяч положили – что я с ними должен делать?!» Или убили ребенка, мне принесли 118 тысяч, а я его уже похоронила. Вот 100 тысяч рублей – это что? Такая потеря не оценивается деньгами.
Нам важнее было знать, почему это случилось, и как такое могли допустить, когда в 50 метрах райотдел милиции, в 100 метрах – ФСБ, в 50 метрах с другой стороны – прокуратура. Как такое могло случиться, что они подготовили школу, прошли, проехали, всех обвели вокруг пальца и никто их не заметил? Но расследование, как говорится, спустили на тормозах. Как власть хотела представить бесланский теракт, так они его и представили. Тогда была озвучена версия, что 33 террориста собрались, сели в машину, проехали, ткнули пальцем и захватили первую бесланскую школу. И все расследование придерживается до сих пор этого сценария. Но есть множество фактов, говорящих о том, что школу террористы готовили, что власти республики и все структуры – МВД, ФСБ – знали о том, что в республике возможен теракт. Не сработать в этой ситуации – это преступление. Но за это преступление никто не наказан. В конце августа в МВД республики пришла шифрограмма, что в республике готовится теракт по Буденновскому сценарию, с массовым захватом заложников, с выдвижением политических требований, что теракт якобы оплачен Турцией. И в шифрограмме было указание обеспечить безопасность школ и детских садов, все было предписано – исполняй и все. 22 августа Дзасохов (Александр Дзасохов, президент Северной Осетии с 1998 по 2005 год – «Газета.Ru») собрал антитеррористическую комиссию, сели, поболтали, приняли решения, что увеличат штат сотрудников, разработают план взаимодействия на случай теракта, но в итоге ничего сделано не было. А террористы в тот момент готовились сами, готовили школу. Я просто уверена, что оружие в школе уже было к 1-му числу. Потому что невозможно вместить 33 человека с оружием в этот ГАЗ-66.
У силовиков было столько предупреждений… А если бы они поймали этих террористов, то наградили бы каждого второго, уже бы сотни человек стали бы генералами, до сих пор бы говорили о своих заслугах. А не сработали, не предотвратили, не спасли – и ни одного наказанного.
Охраны вообще выставлено в школе не было. Все посты ГИБДД, которые должны были стоять на дороге по обеим сторонам от школы, за 20 минут до начала линейки увели на трассу, потому что Дзасохов должен был ехать в Нальчик на День Республики. Посты у школы сняли, задачу захватить школу облегчили террористам.
– Сколько человек уехало после трагедии из Беслана?
– По России разъехались десятки семей. Кто-то в Питере живет, в Москве – дети уехали туда учиться. В Армению девочка уехала к бабушке после того, как мама с папой погибли. Одна семья уехала в Испанию, другая в Америку.
Есть люди, которым было необходимо улучшить жилищные условия, которые на момент трагедии жили в съемном жилье. Им предоставили квартиры. А сейчас, согласно тому же закону противодействия терроризму, который действовал на тот момент (предыдущей редакции, до нового закона 2006 года), говорилось о необходимости предоставления социальных гарантий – льготы в 50% на оплату ЖКХ, бесплатное санаторно-курортное лечение, трудоустройство потерпевших, помощь в получении высшего образования или помощь в перепрофилировании. В том же законе говорилось о необходимости обеспечить пострадавших жильем. Также в этом законе говорилось о предоставлении жилья пострадавшим.
Я живу у первой школы, там жить просто невозможно было. Нам сначала сказали: «Соберитесь, 18–20 семей, мы вам предоставим квартиры, и уезжайте оттуда». Мы стали изучать этот закон и спросили, а почему 18–20 семей, когда в законе написано: для всех. И настояли на том, чтобы для всех пострадавших выделили жилье. Республика первые четыре года предоставляла это жилье, но потом республике это стало не под силу. Затем была встреча с Медведевым, где опять мы этот вопрос подняли, объяснили, что республика уже раздала порядка 150 квартир, на что Медведев сказал: «Хорошо, 800 квартир для государства не проблема». И поэтому со временем, каждая семья пострадавших в результате теракта будет обеспечена жильем. Понятно, что есть какая-то очередность, потому что деньги не сразу выделили. Два года назад выделили 400 млн, и на них какая-то группа пострадавших получила жилье. Сейчас еще какая-то группа получит, в итоге должны получить все. Исполнения закона «Противодействия терроризму» в части обеспечения социальной поддержки пострадавших комитет «Матери Беслана» добился. Я считаю, что мы сделали большое дело.
– Где вы были 1 сентября?
– Когда дети ушли в школу, я была дома. Мальчик мой, Заур, пошел тогда в 8-й класс, ему было 13 лет, а Зарине было 19 лет, она уже была студентка 3-го курса. Заур ушел первый. Он очень не хотел идти в школу. Но одноклассники зашли, разбудили его, и он ушел. Причем радостный, довольный, что за ним заглянули. Из класса их двое погибло, он и Хасан. И их классная руководительница, Альбина. А Зарина после него минут через пять ушла. Я проводила их, на балконе постояла, только зашла в комнату, как услышала выстрелы. Вернулась на балкон, думаю, что такое, почему стреляют? И вижу, как дети убегают оттуда. Мне было видно, как по коридору второго этажа школы бежала группа мужчин в черной одежде. Потом стало понятно, что это были террористы.
До вечера мы были дома, потом уже отключили электричество, газ, всем приказали покинуть дома. Два дня сидели… Ждали у моря погоды.
– А что со школой планируется сделать? Она же не подлежит восстановлению.
– Спортзал сейчас накрыли куполом. Многие возмущаются. Но оставлять его без крыши было опасно. Место, куда танк стрелял, тоже пришлось укреплять. В школу постоянно приезжают люди, поэтому нужно было укреплять разрушенные конструкции. Но само здание мы сносить не хотим. Оно рушится, но уже все по возможности укреплено. Я думаю, люди должны там ходить, видеть, какая там была стрельба и что там вообще происходило. Все должны помнить, что не предотвратили, не уберегли, не спасли. А в передней части, где была библиотека, нужно сделать музей. Мы говорили с Надей Гуриевой (Надежда Цалоева-Гуриева, преподаватель истории в ГБОУ СОШ Беслана. – «Газета.Ru»). Она тоже согласна перенести свой музей из новой школы туда.
– Какие, на ваш взгляд, ошибки были допущены в спецоперации?
– Самые первые ошибки начались, когда проигнорировали сигналы, что готовится теракт. Ночью 31 августа в 22.00 на стол министру внутренних дел Дзантиеву (Казбек Дзантиев, глава МВД Северной Осетии с 1996 по 2004 год. – «Газета.Ru») легла телеграмма, что в каком-то селе в Дагестане перехватили террориста и тот сказал, что в школе в Беслане будет теракт. Это есть в материалах уголовного дела. Так что до 9 часов утра у властей было полно времени, чтобы перекрыть все дороги, закрыть все школы, объявить, что 1 сентября не будет праздника. А они среагировали только утром, когда было поздно. Такие же телеграммы приходили в ФСБ.
Потом, когда произошел захват, не было четкого руководства в оперативном штабе. И 1, и 2 сентября за проведение операции никто конкретно не отвечал. Все шло как идет. Каждый себе «рулил» понемногу, но не хотел брать ответственность на себя. Когда шли суды по Кулаеву (выжившему террористу), вызывались на суды Дзасохов, Дзантиев, начальник ФСБ Валерий Андреев. Дзасохов и Андреев спорили о том, кто 1 сентября руководил штабом. Дзасохов говорил, что он не руководил, и Андреев тоже. Андреев аргументировал это тем, что 2 сентября в 10 утра ему пришли инструкции о назначении его руководителем оперативного штаба, и с того времени он руководил, а до тех пор пока его не назначили, он не руководил. Представляете? Идет суд – и там их перепалка. Точно так же шло и управление всей этой операцией. Все перекладывали друг на друга ответственность. Можно сказать, что оперативных штаба было не два, а даже четыре. В здании администрации сидел оперативный штаб, туда не допускали никого, группа военных сидела отдельно, группа эмчеэсников – отдельно, ФСБ – отдельно. Каждый ждал чего-то, все надеялись, что все обойдется. Но не обошлось. И при этом все они считают, что операция прошла успешно – ведь не всех убили!
– Какова, по-вашему, была причина взрыва в школе 3 сентября?
– Это были не террористы. Саперы 58-й армии Гаглоев и Набиев, когда первыми зашли в спортзал, сказали, что первый выстрел был извне, и взорвались не самодельные взрывные устройства, которые были развешаны по залу, и что цепь не была сомкнута. Если бы сработали внутренние бомбы, от школы не осталось бы ничего, говорили они на первом допросе. Так что взрывы были извне, из гранатометов, с крыши пятиэтажного дома. Кто-то же дал приказ стрелять по школе из танков? Когда расстояние 50 метров и когда в окнах стоят и машут дети, и в это окно стреляют из танка… Кто-то дал команду стрелять из гранатометов, и именно по спортзалу, где трое суток находились дети, которые дышать не могли, были настолько обессилены, что возле них крикни – они в обморок падают. И именно в спортзал стали стрелять из гранатометов. В спортзале были четыре террориста и тысяча детей. Может, был какой-то второй диверсионный оперативный штаб, или этот единственный был такой никчемный? Следствие обнародовало факты, что по остальной части школы стреляли из огнеметов. При этом ни одного сожженного школьного кабинета нет. Но есть сгоревший спортзал. Ошибки в применении танков, огнеметов и гранатометов для спасения заложников – я считаю, что это преступление. И за это преступление никто не наказан. Даже не названы те люди, кто дал эти команды. Такое проведено расследование, что все эти вопросы так и остались без ответа. Следствие так и не закрыто.
Следствие пытается установить личности еще каких-то террористов, тела которых не опознаны. Для следствия это самая важная проблема!
И самая главная ошибка -- это то, что не пошли на переговоры. Я считаю, что президент в этом допустил главную ошибку. Была захвачена школа, которую государство обязано охранять. И раз уж государство допустило, что дети захвачены, то нужно было идти на любые переговоры, уступки, спасать детей, а потом уже мочить террористов. На это есть власть, средства, службы.
Ну и то, как они тушили пожар. Пожарные приехали через 2 часа 45 минут, когда те, кто был без сознания и уже убитые, сгорели. Над ними издевались три дня, убили, и потом еще они должны были сгореть. Почему? Почему настолько все провально? И никто не наказан. Пожарные подъехали. В одной из трех машин был резерв воды до половины. Они подъехали, рассчитывая, что в школьном дворе есть гидранты. Но когда они подъехали, террористы их начали обстреливать, и в гидрант врезаться нельзя было. Люди с бочками бежали, с ведрами, все это поливали, а машина никак. Пожарные оправдывались, что спецтехнике невозможно было въехать, потому что их могли бы уничтожить. Женщины, мужчины гражданские бежали и тушили, этих можно уничтожить, а военными, пожарниками – нельзя рисковать, их могут убить?!
В 2007 году мы подали жалобу в ЕСПЧ по нарушению статьи конвенции о праве на жизнь, о необъективности расследования теракта в Беслане. Уже семь лет идет рассмотрение жалобы, и на 14 октября назначено слушание. Ответчик – Российская Федерация, структуры, которые это не предотвратили.