Выпускница ГБОУ СОШ Беслана 2014 года, первокурсница РАНХиГС. 1 сентября 2004 года перешла во 2-й класс

Я жила далеко от школы, но бабушка решила отдать меня именно в эту школу – она считалась лучшей в городе. Она самая старая в Беслане, и тут всегда были прекрасные учителя. 1 сентября мама, ее зовут Альмина, отпросилась с работы и повела меня на линейку. На линейке наш завуч, Елена Сулидиновна Касумова, стала представлять классы. Мы построились. Мама хотела пойти в магазин купить что-нибудь в подарок учителям, потому что утром мы не успели – проспали. Но, видимо, что-то ее остановило, и она не стала меня покидать. Я стояла на линейке и услышала выстрелы. Сначала я подумала, что это лопаются шарики или фейерверк. Потом услышала крики. Мама сориентировалась и стала как-то выводить меня. Сначала она пыталась пойти со мной назад… Но там стояло человек пять в масках с оружием, которые говорили: заходите в зал. Мы пошли в другую сторону. Но и там стоял террорист, который никуда нас не пустил. Всех погнали в спортзал.

Охраны в школе не было вообще. Был один милиционер, женщина, и все. Хотя по республике было предупреждение, что скоро готовится теракт. И когда мы бежали с мамой уже в зал, я видела, как уже в школе сидели боевики и спокойно переодевались. Наверное, все-таки сначала они были в гражданском и переодевались, я видела, в спортивную форму. Заряжали оружие. Я вообще так удивилась, но террористов было очень много на самом деле. Человек пятнадцать там точно внутри сидело, все в масках.

Нас загнали в зал. Одного мужчину расстреляли в первый же день. Ему сказали: заведи людей в зал и успокой их. Я была маленькая, естественно, из-под ног многое не видела. И после того, как он… я не помню, что он сказал, но, видимо, он обращался к нам. Он повернулся, произнес что-то, потом раздался выстрел, он упал, и вокруг почти сразу разлилась лужа крови. А мы все стояли долгое время. Где-то около часа еще стояли, потому что не могли никак зайти и разместиться. То есть, я думаю, они (боевики) сами не знали, что с нами делать и как нас рассадить по всему периметру зала. Все окна и двери были замурованы. Во всех классах к окнам наваливали парты и стулья, чтобы не было ничего видно, и так по всему периметру школы. Для этой работы использовали мужчин. Потом многих из них убили. Их убивали в одном классе, выкидывали со второго этажа, они падали вниз.

Я испытала очень глубокий шок, но вела себя сдержанно, потому что понимала: устраивать истерику опасно. Приходилось сдерживаться ради себя, ради мамы, хотя было очень сложно.

Какая-то часть террористов сидела на крыше, кто-то – в здании. Они были повсюду. Практически сразу начали вешать бомбы, от одного баскетбольного кольца до другого. В основном это были бутылки, скрепленные веревкой, они были тяжелые и оседали вниз почти над головами людей. Среди тех, кто устанавливал бомбы, был один очень молодой парень, по голосу ему было лет двадцать пять, высокий такой голос, юный. Было видно, что он у них новенький, он боялся чего-то. Но он делал все оперативно, работал в основном в нашей части зала. В пристройке рядом были тренажеры и туалет… И этот молодой террорист стоял рядом. Мама на второй день попросила его: пожалуйста, можно в туалет? Он нас пустил, аккуратно. Там мы попили. Я, правда, боялась, но мама нет. Мы это сделали быстро, он сказал: чтобы вас никто не видел, если что, я просто пустил вас в туалет.

В зале все время стояла женщина в красном с ребенком на руках. Он очень плакал, потому что невозможно было спать, слишком жарко, и она стоя убаюкивала его. Также рядом со мной сидела женщина с грудным ребенком. Они просто пришли на праздник. То есть никто не шел в школу, никто не должен был… Так вот, эта женщина была его няней. Но ребенок, слава богу, оказался очень спокойным. Он как будто все понимал и вел себя очень тихо, почти не плакал.

Я сидела рядом с мамой и иногда облокачивалась на стенку – она была прохладная. В зале было жарко, и пришлось снять с себя вещи. Я хорошо помню, как сняла свои новые босоножки и отложила в сторону. С того места мы больше никуда не двигались, все три дня просидели здесь.

На вторую ночь была гроза. Гремел сильный гром, сверкали молнии. Террористы тоже, видимо, боялись чего-то, думали, что начинается штурм. Такого грома, наверное, до сих пор я еще не слышала за все эти десять лет. Время от времени я чувствовала запах мочи.

Когда утром 3-го числа прогремел первый взрыв, мы с мамой спали. Проснулась я от грохота, сверху на меня падали горячие осколки. Я увидела раны на своем теле. Я разбудила маму, мы поднялись и попытались выбежать через первое окно. Но людей было так много, и все ринулись именно туда.

Я хорошо помню, что по всему полу лежали взрослые и дети. Кто-то был без ноги, кто-то без руки, где-то было просто тело без ничего. Мертвые. От взрыва их просто разорвало. И через них надо было перешагивать. Эта картина, наверное, была несколько лет перед моими глазами чуть ли не каждой ночью – как я перешагиваю через эти трупы и бегу к окну.

Там, где висела шведская стенка, начался сильный пожар. Там сидел наш сосед по дому, у него была жена с ребенком. Когда я выбегала, я посмотрела в ту сторону и просто увидела ее, как она горела. Она кричала. Я помню ее посреди этого пламени. Это был ужас.

Выбраться через первое окно у нас не получилось, и мы стали пробираться ко второму. Мама посадила меня на подоконник и сказала: прыгай. Расстояние там было для меня, маленького ребенка, очень большое, но я не задумываясь спрыгнула. А она кричала: беги. Там был еще один корпус (сейчас его нет), где располагался 1-й класс. Мы побежали за него. Я помню, как бегу и оглядываюсь на маму. Снайпер с крыши автоматной очередью стрелял по всем, кто бежит. Отчетливо помню, как пули отскакивали от земли. Впереди меня бежали старшеклассник со старшеклассницей – видимо, брат с сестрой. Снайпер попал мальчику в спину, тот падал, девочка пыталась его тащить. Я не смогла ему помочь, так как мама меня догнала, взяла за руку и быстро потащила за гаражи. Мы спрятались и забежали в какое-то здание, на первый этаж, прямо в квартиру, которая была напротив. Двери были открыты, и мама увидела наших. Там были омоновцы, один из них сказал нам забежать в ванную и лечь в нее, потому что пули попадали в стекла. Из ванной я слышала, как разбивались стекла, и плач ребенка.

Снайпер сидел на крыше, у него было очень удобное место – обзор на все 360 градусов. Его очень долго не могли устранить. Думаю, он погубил много детей, пока они бежали. Он стрелял им в ноги, в спины.

Из моего класса погибло несколько детей. Погибла моя учительница со своей старшей дочкой. Из родных, слава богу, никто не пострадал. Мы были только с мамой там. Слава богу, остались живы. У всех была контузия сильная. Как у меня, так и у мамы. Только у мамы намного сильнее. Во-первых, стали плохо слышать, начались частые головные боли. Кроме того, все это со временем сказалось на работе внутренних органов.

Если честно, первое время после теракта мне было очень трудно. Мама первые несколько месяцев все занятия в школе постоянно была в коридоре. Ей выносили стул, и она сидела смотрела на меня. Я не могла ее отпустить, мне было страшно.

Когда мы пришли первый раз в школу и она стала уходить, у меня началась истерика, я ее никуда не пустила. Точно так же было и второй раз. Так что ей пришлось бросить работу и быть со мной.