Цивилизация
— Элмурод Абдурахимович, давайте начнем с истории. Как раньше обстояли дела с особо охраняемыми природными территориями (ООПТ) в столице? Как их регулировали на законодательном уровне?
— Мы как «Всероссийское общество охраны природы» (ВООП) участвовали в создании первого закона об охране природы. В рамках этого закона уже тогда прописывался «объектный» характер, то есть что необходимо сохранять природные объекты. В столице часть ООПТ естественные: как они возникли, так их и удалось сохранить.
Мы участвовали и в программах восстановления, когда сначала у нас в Гражданскую войну много деревьев попилили на дрова, а потом люди сажали и восстанавливали леса в Москве и вокруг города. Позже такая же история была во время Великой Отечественной войны: кое-где границы города дошли до тех мест, где были оборонные рубежи. Там тоже вырубали лес, и потом мы в 50-60-х годах активно его восстанавливали. До 80-х годов у нас было общество, которое занималось не только охраной, но и благоустройством — мы сажали очень много деревьев в парках. Часть того, что тогда посадили, получила статус особо охраняемых природных территорий.
— Получается, ВООП и московские парки связывают давние отношения?
— Мы сажали парки и потом проводили мероприятия. Например, в советское время вывозили на открытые уроки школьников и юннатов, собирали гербарии. Вели как бы летопись всего, что происходит в парках, формировали общественную поддержку. Потом были созданы соответствующие государственные структуры, и мы в контакте с той же Мосприродой, которая управляет ООПТ, тоже делали много полезных мероприятий в части восстановления лесов. Кстати, у нас есть отдельная программа, посвященная поддержке птиц. Москва потеряла огромные популяции мелких пернатых.
Например, у нас были снегири, а сейчас их почти нет, потому что нет рябины. Мы прикладываем усилия, чтобы поддерживать те виды, которые обитают здесь постоянно, у нас больше тысячи кормушек распределено по паркам и ООПТ. Каждый год в ноябре-декабре, когда начинаются снегопады, мы выводим людей, которые вешают кормушки, а наши волонтеры их потом пополняют. Помимо прочего, мы активно участвуем в общественном контроле всего, что происходит в лесах и парках. Например, ушла рыба, или в реке появилась пена — мы выезжаем на место, помогаем сделать оперативные анализы, ищем тех, кто допустил нарушение.
— А почему пропала рябина?
— Городская система претерпевала много нагрузок, в какие-то периоды столицу активно засаживали модными на тот момент растениями — например, тополями. После этого весь город надолго усеял легендарный московский тополиный пух. Потом к нам «приехал» канадский клен, который тоже стал массово распространяться. В результате мы начали терять традиционные для нашего региона виды.
Раньше на ветках можно было часто видеть стайки снегирей, синичек — сейчас этого почти нет. Мы считаем, что это серьезное упущение: нам надо работать над возвращением таких городских картин. В частности, нужно восстанавливать поляны: в городе много деревьев, а полянок, не загруженных людьми, мало. Ряд видов птиц плодится именно в траве, поэтому у нас есть отдельная программа: мыпланируем использовать крыши домов, чтобы вернуть мелких птиц, которые размножаются в траве.
— Как вы считаете, может ли дикий лес существовать в черте города? Как можно приспособить природу для нужд горожан так, чтобы не нарушить сложившуюся экосистему?
— Все зависит от того, как относиться к человеку. Есть люди, которые считают, что человек — это фактор, негативно влияющий на природу. Но для нас человек — это, прежде всего, часть природы. И если мы не говорим про поток людей с мусором и факелами, если есть возможность организовать воспитанное и дозированное посещение леса, то лес от этого не страдает. Мы часть природы, как цивилизация мы все вообще-то появились в лесу. Эта возможность взаимодействия с ним у нас записана на генном уровне и должна сохраняться. Другое дело, если в лесу сохранились краснокнижные виды, то доступ к ним лучше ограничить. Например, на период гнездования. Должны быть рекомендации, ограничения. Людей, которые идут в лес, надо с ними ознакомить. Взаимодействие с природой сейчас требует особого внимания, в том числе, участия специалистов.
— В последнее десятилетие Москва значительно выросла и по площади. Людей и машин стало больше. Как это влияет на парки и леса столицы?
— Столице удалось добиться сохранения баланса. Если раньше много говорили о бурном развитии транспорта, то сейчас другой ярко выраженный тренд. Правительство работает над тем, чтобы что-то перевести на электричество, развивать общественный транспорт, чтобы уменьшать число машин на дорогах. Город работает над тем, чтобы снизить транспортную нагрузку на природные системы. Параллельно с этим увеличивается количество зеленых насаждений, которые в существенной степени нивелируют воздействие мегаполиса на окружающую среду.
Причем речь идет о взрослых деревьях на улицах нашего города, которые сразу начинают выполнять свою оздоровительную функцию. При этом Москва растет, нас уже 13 млн человек. Понятно, что антропогенная нагрузка высока — в выходные все люди пытаются куда-то пойти или поехать. Столица и ее экосистема должны быть готовы принять это на себя. Приведу пример. Мы на своем опыте видим, что в ООПТ очень много спортсменов. Все куда-то бегут, пробивают тропы, не особо понимая, что происходит. Такие процессы надо упорядочить, наладить, чтобы люди двигались только там, где они не мешают сохраняться природным богатствам, которые у нас пока еще есть.
— Как обстоят дела с зелеными зонами в других мегаполисах? Что Москва может взять у них на вооружение?
— Концепция зеленого каркаса достаточно известна в мире. В Москве он более-менее сохранен и развит. Но наше общество интересует опыт вертикального озеленения, озеленения крыш, бердинга (наблюдение за птицами. — Прим. «Газеты.Ru»). Москве нужны всевозможные целевые мероприятия и развлечения, которые помогают людям познакомиться с природой, и позволяют сделать так, чтобы люди задумались о ее ценности. В перспективе эту часть организованного посещения мы могли бы сильно развить, потому что банальные походы в духе «давайте зайдем за дерево и там сделаем шашлык» хороши только в подготовленных для этого местах.
Просветительско-образовательную часть тоже нужно развивать. В качестве примера можно вспомнить горные части Сингапура и Гонконга. Там сохранили практически первозданные джунгли, они как бы нависают над городом. Частично это есть и в Куала-Лумпуре (столица Малайзии — Прим. «Газеты Ru»). А вот в Нью-Йорке все новодел. Даже их Центральный парк — это бывшая свалка, там естественной природы почти не сохранили. Лондон — древний город, он много раз перестраивался, и парки там носят регулярный британский характер: они все посажены людьми и каких-то естественных больших зон там не сохранили. Поэтому если говорить о том, с кого Москва может брать пример, думаю, мы сами можем быть образцом. Хотя у всех разные условия. Москва — очень северный и заснеженный регион, и сравнивать ее с Мехико или Сан-Паулу можно только условно. Но у нас свои возможности, свои прелести, и их надо открывать. А дальше уже пусть посетители и туристы рублем проголосуют, кто лучше.
— Проект благоустройства ООПТ столицы вызвал негодование у местных жителей и экоактивистов. Они считают, что в рамках работ будут вырубать деревья и уничтожать лес. Есть ли основания у этих страхов?
— Это очень типичная для России история, когда то, что я вижу за окном и где гуляю, я начинаю считать своей собственностью. То, что люди беспокоятся, — это нормальная ситуация. Любое вмешательство — даже законное — в то, что происходит рядом, вызывает у нас вопросы и отторжение. Поэтому людям нужно рассказывать и объяснять. Например, когда мы услышали про эти планы, то подготовили предложения в части жесткого общественного контроля за ходом работ. Мы прекрасно понимаем, что на высшем уровне может декларироваться что угодно, а какой-нибудь мальчик на тракторе про эти декларации и обещания может даже не знать.
У нас есть свои методики, мы много раз такими вещами занимались по всей стране и готовы предложить такую программу контроля с участием жителей. Потому что та же самая прокладка коммуникаций может быть сделана по разным методикам: можно вырыть трактором траншею и повредить кучу деревьев, а можно сделать вручную, сохраняя корни. А там, где позволяет ситуация, можно сделать прокол в земле и протянуть кабель практически безвредным способом. Эти консультации не только на этапе обсуждения проектов, но и на ежедневной основе с подрядчиками и заказчиками важны и нужны. Чтобы люди понимали: никто не пришел просто рубить деревья. У нас часто говорят: «сегодня там собираются что-то делать, завтра все вырубят, а послезавтра построят торговые центры». Я этих разговоров за последние 10-15 лет наслушался очень много. Но это не случай Москвы. Столица очень внимательно относится к своему международному имиджу — имиджу зеленого города. Это для нее ценнее, чем лишние квадратные метры.
— Почему в природных зонах в черте города просто нельзя оставить все, как есть? Например, ничего не трогать в Битце — не лезть в природу, не мешать птичкам и лягушкам?
— Смотрите, я три года воевал с борщевиком, который залез в Битцу. Его туда затащили точно не сотрудники Мосприроды, он туда попал и разросся естественным путем. Мы добились того, чтобы жесткими мерами его перепахали — спасибо правительству Москвы. Эпидемию заражения борщевиком, который убивал имеющиеся экосистемы, получилось остановить. Сейчас ситуация более-менее нормализовалась. Поэтому реплики «давайте мы все оставим, как есть» постепенно приводят к деградации экосистем. Там появятся очаги возгорания, там будут шашлычники и все, что угодно.
Пока мы не видим, чтобы экосистема восстанавливалась естественным образом. А людей мы остановить не можем. Если что-то оставлять, то придется оградить это высоким забором. Да, в основном ругаются люди, которые заинтересованы в сохранении природы. Но нужно помнить, что в этот лес ходят не одни — туда могут ходить много других людей. Выгребая постоянно мусор из парков и ООПТ, Москва прекрасно знает, что значит неуправляемая антропогенная нагрузка. А по поводу логики «вырубят деревья»… У нас есть опыт работы в другом городе: при выданных 1500 порубочных билетах после нашего активного участия количество реально вырубленных деревьев снизилось почти вдвое. Поэтому мы понимаем инженеров проектировщиков, которые красиво рисуют планы. Но сделать так, чтобы это было реализовано и максимально сохранено — это уже наша совместная работа.
— Как вы расцениваете действия противников программы реабилитации парков, которые в новогоднюю ночь сожгли инфоцентр в Битце? Огонь мог перекинуться на лес, и при неудачном стечении обстоятельств им сейчас было бы нечего защищать.
— Любой вандализм — это преступление. Были случаи, когда люди, пытаясь что-то доказать, устраивали поджог. В основном это происходило на промышленных объектах. Если здесь мы имеем похожий случай, то этих людей рано или поздно найдут и накажут. Вообще идти громить инфоцентр, то есть бороться с информацией — это, мягко говоря, странно. Мы против любого экстремизма, даже если он вызван непониманием ситуации. Зачем в уголовку-то лезть? Люди могут создавать такие инфоповоды, исходя из каких-то своих соображений, но природу сжиганием еще пока никто нигде не сохранил.
— Вы могли бы спрогнозировать, какими будут леса и парки в Москве, скажем, через 10 лет?
— Могу сказать, что нужно делать, чтобы леса и парки сохранились. Мы видим организованный общественный контроль. Патрулирование граждан помогает избежать пожаров, уменьшить нарушения и т. д. Специалистов по охране природы должны четко поддерживать граждане, причем, не только те, которые живут рядом — это же общее достояние, лес не принадлежит улице, по границе которой он проходит. Нужно быть дружелюбными и ответственными, нужно воспитывать локальное гостеприимство, ведь погулять в лесу хотят не только жители соседних районов.
Сейчас мы выступаем с инициативой сделать реестр всех насаждений в городе, потому что его у нас пока нет. Это касается не только ООПТ, но и, например, территорий офисов. Думаю, пришло время посчитать все деревья и создать такой цифровой паспорт Москвы — технологии позволяют. В нескольких регионах мы уже запустили такую работу. Дерево должно иметь адрес, точные координаты, какую-то информацию о себе, и дальше на основе этого нужно переходить к индивидуальному взаимодействию, заботе о каждом растении. Мы рассчитываем, что с этим нам помогут горожане. Следующий этап — потихоньку восстанавливать традиционные экосистемы, возвращать обратно деревья, которые должны быть в этом регионе — ту же рябину, березу.
— То есть Москва сохранит статус самого зеленого мегаполиса мира?
— Понятие зеленого мегаполиса довольно широкое, оно включает энергосбережение, климат и т. д. Какие-то уникальные городские решения можно транслировать на другие города России, потому что Москва — показатель и образец для многих городов. А если кто-то на Западе скажет «это нам интересно», пусть тоже пользуются. Мы как-то показывали на выставке садовнику британской королевы некоторые образцы, и он сказал, что не ожидал в Москве увидеть то, что хотелось бы сделать в Лондоне. Поэтому давайте поменьше скандалить и побольше творить.