Цивилизация
Максим Ковальский — российский журналист, бывший главред журнала «Коммерсант.Власть» в 1999-2011 и общественно-политического портала OpenSpace.ru в 2012-2013 годах — ушел из жизни 29 марта в возрасте 54 лет. 1 апреля в Центральном доме литераторов состоялась церемония прощания с журналистом.
«Без малого 30 лет, отданных Максимом «Ъ», вместили не только работу выпускающего редактора газеты и главного редактора журнала «Власть», но и создание самого бренда «Коммерсантъ»», — написали в газете. Коллеги Ковальского, работавшие с ним в различные периоды, продолжают делиться воспоминаниями о нем. Так, бывший креативный директор ИД «Коммерсантъ» Ольга Ципенюк отметила, что каждый день рождения Ковальский дарил ей фарфоровые изделия, которые она назвала «сердечно-посудистыми».
«Миски и блюда в нашем доме носят его имя, накрывая на стол, мы перекликаемся: «Где большой ребристый Ковальский?», «баклажаны — в Ковальского с уголком», «прямоугольный Ковальский великоват, клади на круглого». Последний кувшин он искал очень долго и привередливо, но вручить уже не смог, его дарила [Вера Ковальская]. Этот роскошный Ковальский не влезает в шкаф — стоит на подоконнике и я смотрю на него каждый день. Каждый день, в который тот, настоящий Максим Ковальский не напишет в чате «ну чо Вы как эта», и непременно «Вы» — с большой. Каждый день, когда я не смогу спросить его о чем угодно и не получу подробного, через Зализняка, объяснения. Каждый день, который есть и будет, а его — нет», — написала Ципенюк в фейсбуке.
Главному редактору журнала «The New Times» Евгении Альбац, которая познакомилась с Ковальским в «Коммерсанте» в середине 1990-х, больше всего запомнилось его возвращение в «Коммерсант» спустя два года после ухода. В 2013 году он занял пост креативного директора ИД.
Это решение Альбац назвала «стокгольмским синдромом» — симпатией, которая возникает у жертвы по отношению к агрессору. «Мы много общались с ним в 2015-2017 годах по поводу журнала, что и как в «The New Times» надо переделать, он сделал очень квалифицированный анализ, я его звала к нам, он думал, но в результате отказался, и я тоже теперь понимаю, почему. А тогда не понимала: мне казалось, что он, с его безусловным редакторским талантом, сам исключил себя из профессии. Чем он занимался в «Коммерсанте», было вообще непонятно. Но счастливо ему не было. Периодически он присылал мне тексты, которые коммерсантовская цензура не пропускала. <…> Макс был всегда в постсоветской журналистике и представить, что теперь его не будет — ужасно трудно и больно», — призналась главред «The New Times».
Журналист Наргиз Асадова в свою очередь написала, что работала в «Коммерсант.Власть» под начальством Ковальского три года. Работу именно в это время она назвала наиболее интересной. Больше всего ей запомнилось, как он учил отстаивать свои права. Асадова вспоминала работу в Страсбурге во время принятия резолюции ПАСЕ о преступлениях коммунизма. Тогда она сделала четыре интервью и заявила Ковальскому, что два из них точно нужно опубликовать в газете, а не в журнале, который выйдет только через неделю, потому что тема актуальная.
«Мы долго спорили с Максом по телефону. А потом он все же пошел к Бородулину и, видимо, предложил опубликовать мои интервью в газете. И дал мне поговорить с главредом газеты по телефону, чтоб я объяснила свою позицию, почему важно сделать именно так. В итоге сделали, как я просила. Когда я вернулась из Страсбурга и пошла к Ковальскому, он сказал, что не стоит, конечно, так орать на главного редактора. Но в целом, лучше выступить [резко] по отношению к окружающим, но остаться верной себе. Так и живу», — написала Асадова на фейсбуке.
Журналист Андрей Ковалев назвал Ковальского своим учителем. Он заявил, что никто не умел так редактировать, как он. Ковалев рассказал, как они по полчаса могли в мельчайших деталях в телефонном разговоре обсуждать, что нужно исправить, а что совсем удалить.
«При этом они [комментарии] никогда не были обидными, и ты никогда не чувствовал себя бездарным. Хотя мне всегда хотелось перед ним оправдаться. «Ох, Максим, простите, что я такой идиот и сдал вам текст с третьего раза». Он отвечал: «Знаете, Андрей, есть такой Глеб Пьяных, ну, НТВ, скандалы, интриги, расследования. Я всех заставлял заводить файлы с номерами, чтобы не путаться. И вот Пьяных обычно сдавал на этапе «Глеб Пьяных-9». А у вас получилось на «Андрей Ковалев-3», это очень хорошо», — вспоминает Ковалев.
Журналист признал, что больше всего будет скучать по байкам и анекдотам Ковальского времен «Власти» и «Коммерсанта» 90-х. По словам Ковалева, каждый раз, когда он слышал их, у него загорались глаза. В такие моменты он понимал, что правильно выбрал профессию — тогда ему «хотелось становиться лучшим, много работать и потом рассказывать такие же истории».
«Он не учил меня ничему, а научил всему», — пишет журналист Олеся Герасименко. Больше всего она запомнила, как Ковальский ходил из угла в угол в прокуренном кабинете, что-то попутно объясняя. Ее восхищала его забота о каждом, и она не переставала удивляться, как его на всех хватало. По ее словам, те, с кем он общался, непременно преображались.
«Ковальский умел говорить так, что любой его собеседник чувствовал себя академиком и профессором философии. Он поднимал собеседника на свой уровень. Любой расцветал в его присутствии. Вступая в диалог, он делал людей остроумнее, глубже, живее. Разговоры с ним доставляли животное удовольствие, в них никогда не было пустоты. Даже если вы просто пересекались в лифте — у вас случалась беседа. Такое не забывается, такое потом ищешь долго и безуспешно, но так больше никто не умеет», — заключила Герасименко.
