Цивилизация
«Мне необходимо иметь женщину»
Сложные отношения с собственными плотскими желаниями Толстой не скрывал никогда — обо всем подробно рассказывают его дневники. Первый сексуальный опыт будущего писателя закончился слезами. «Когда меня братья в первый раз привели в публичный дом, и я совершил этот акт, я потом стоял у кровати этой женщины и плакал», — вспоминал он.
Впрочем, вся неловкость и стеснение юноши остались в Казани, откуда он уехал в 19 лет. Дальнейшие события бурной молодости Толстого похожи на настоящие похождения Дон Жуана. «Не могу преодолеть сладострастия, тем более, что страсть эта слилась у меня с привычкою. Мне необходимо иметь женщину», — признавался писатель в своем дневнике, который он вел с 24 до 26 лет.
Чуть позже Толстой уже придет к выводу: «Это уже не темперамент, а привычка разврата. Шлялся по саду со смутной, сладострастной надеждой поймать кого-то в кусту».
Однако, помимо мимолетных увлечений, возникали в жизни Толстого и серьезные чувства. В 22 года его сердце покорила Зинаида Молоствова — подруга его сестры и чужая невеста, которая, несмотря ни на что, явно интересовалась графом и протанцевала с ним немало мазурок. Признаться ей в нежных чувствах он так и не смог и предпочел уехать: «Я ни слова не сказал ей о любви, но я так уверен, что она знает мои чувства...»
В Петербурге предметом его обожания стала очередная чужая женщина — Александра Оболенская, про которую он сделает запись в дневнике: «положительно женщина, более всех других прельщающая меня».
Чувства к Оболенской не помешали ему уже через год отправиться в Ясную Поляну вновь, причем с твердым намерением жениться. Для этих целей Толстому приглянулась двадцатилетняя Валерия Арсеньева — дочь дворянина, которой он стал опекуном.
Граф ухаживал за ней больше года, но никак не мог решиться на финальный аккорд: то Валерия наденет платье с открытыми руками, а руки у ней нехороши, то покажется, что она дурно воспитана, невежественна, глупа. Повод для расставания в итоге придумал и вовсе нелепый: мол, увидел во сне, как Валерия целуется с другим.
А вот с замужней крестьянкой Аксиньей у Толстого разгорелся довольно серьезный роман. Муж ее возвращался домой редко, поэтому их свиданиям ничего не мешало. В молодом графе бушевали чувства, которыми он делился, как всегда, с дневником: «Видел мельком Аксинью. Очень хороша. ...Я влюблен, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь. Мне даже страшно становится, как она мне близка... Ее нигде нет — искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене».
«В молодости я вел очень дурную жизнь, — подытожил свои метания спустя время Толстой в дневнике, — а два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня. Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни до моей женитьбы... Второе — это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тетки. Она была невинна, я ее соблазнил, ее прогнали, и она погибла».
«Скажу или застрелюсь»
Связь с Аксиньей Толстой смог прервать только с появлением в его жизни той самой женщины, ставшей его первой и единственной женой. С Софьей Андреевной Берс они прожили вместе 48 лет.
Изначально Толстой сватался вовсе не к Соне, а к ее старшей сестре Лизе. «Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет», — сокрушался он в дневнике. И все бы опять пошло прахом, не прочитай он в один из вечеров повесть, написанную младшей, восемнадцатилетней Соней. Ее главный герой, «успевший пожить, необычайно непривлекательной наружности, но благородный и умный князь Дублицкий», немедленно напомнил Толстому себя.
После этого откровения граф, которому на тот момент было уже 34 года, стал приезжать к Соне и подолгу разговаривал с ней обо всем. В один из таких вечеров в его дневнике появилось: «Я влюблен, как не думал, чтобы можно было любить. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь».
На следующий день Толстой исполнил задуманное. Несмотря на гнев оскорбленной старшей сестры, Соня незамедлительно ответила «да». Свадьба состоялась буквально через неделю, на чем настаивал сам граф.
Однако в день торжества всегда светящаяся жизнью и радостью Соня шла под венец в слезах. Только самые близкие знали, что накануне Толстой вручил молодой невесте свой дневник с описанием всех любовных похождений.
«Все его (мужа) прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с ним.
Он целует меня, а я думаю: «Не в первый раз ему увлекаться». Я тоже увлекалась, но воображением, а он — женщинами, живыми, хорошенькими», — изливала душу дневнику Софья Андреевна.
Еще одним препятствием счастливой семейной жизни стала прохладность, даже некоторая брезгливость новоявленной супруги в вопросах интима. Искушенному в делах любовных Толстому это пришлось не по нраву. Уже спустя короткое время Софья запишет в своем дневнике: «Лева все больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно; у меня — никакой, напротив».
Тем не менее Софья Андреевна начала рожать Толстому детей, о которых он так долго мечтал. Всего у них родились тринадцать малышей, пятеро из которых умерли в детстве. Вся жизнь Софьи Толстой была положена на воспитание детей, хозяйство, заботу о муже, чьи рукописи она переписывала из ночи в ночь своим аккуратным почерком набело — в том числе и неоднократно, четыре тома «Войны и мира». Она знала два иностранных языка и сама переводила философские труды Толстого, а также вела все хозяйство и бухгалтерию «планово убыточной» Ясной Поляны.
«Жена у Вас идеальная! Чего хотите прибавьте в этот идеал, сахару, уксусу, соли, горчицы, перцу, амбре — все только испортишь», — говорил Толстому поэт Афанасий Фет. Вот только сам Лев Николаевич видел в жене скорее друга, чем женщину, чем вызывал у нее частые вспышки ревности.
Особым ударом для Софьи Андреевны стало появление в их доме той самой Аксиньи, которая теперь приходила в графский дом мыть полы.
В ее дневнике появляется даже такая запись: «Мне кажется, я когда-нибудь себя хвачу от ревности. «Влюблен, как никогда»! И просто баба, толстая, белая — ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар — легко. Я просто как сумасшедшая».
Доставалось сполна и другим женщинам, хотя бы мимолетно появлявшимся в жизни Толстого. Софья ревновала даже к собственной младшей сестре, которая жила вместе с ними в имении и, по мнению супруги, «втиралась слишком в жизнь Левочки».
Мученик и мученица
Семейная жизнь Толстых была действительно «несчастлива по-своему». «Мученик и мученица» — так характеризовала их союз сама Софья Андреевна.
Самый серьезный разлад в семье случился, когда уже после шестых родов, которые закончились родильной горячкой, врачи запретили графине беременеть. Женщину предупредили, что организм слишком ослаблен, поэтому если ей и удастся самой выжить при дальнейших родах, то дети все равно будут слабыми и болезненными и могут умереть.
Толстой, который в тот период считал, что физическая любовь без деторождения — грех, пришел в ярость: «Кто ты? Мать? Ты не хочешь больше рожать детей! Кормилица? Ты бережешь себя и сманиваешь мать у чужого ребенка! Подруга моих ночей? Даже из этого ты делаешь игрушку, чтобы взять надо мной власть!»
Софья Андреевна, как всегда, послушалась мужа, но врачи оказались правы — вслед за Петей умерли годовалый Николай, маленькая Варвара, пятилетний Алексей.
Когда Толстому было уже 60 лет, а его жене — 44, в их семье родился последний ребенок, Иван. Эти роды были самыми трудными, однако неожиданно сблизили супругов. «Два часа я неистово кричала почти бессознательно. Левочка и няня рыдали оба. Родился мальчик. Левочка взял его на руки и поцеловал; чудо, еще не виданное доселе!», — радовалась Софья Андреевна.
Ваню любили больше других и часто тревожились, так как мальчик рос очень слабым. Когда в 7 лет он умер от скарлатины, Софья Андреевна уже не смогла оправиться от этой потери.
Гармонии семейной жизни не добавляли и изменившиеся взгляды Толстого. После знакомства с Василием Сютаевым писатель пришел к выводу, что ему необходим физический труд — это его религиозная обязанность. Писатель отказался от привычной для дворянина одежды, облачился в парусиновую блузу и мужицкие шаровары, отрастил окладистую бороду. Однако, вопреки распространенному мнению, босым он не ходил: как правило, граф надевал башмаки собственного изготовления, выглядевшие, как лапти.
От светской жизни он также отдалился совершенно. Однажды в Москве давал концерт его любимый пианист Антон Рубинштейн, на который Толстой был приглашен. Несмотря ни на что, писатель выкинул билет в окно со словами, что искусство — роскошь и грех. После этого он слег с нервным припадком, потому что на самом деле больше всего хотел бы оказаться на концерте. Рубинштейн был вынужден приехать в имение графа самостоятельно и играть ему весь вечер, чем помог Толстому скорее поправиться.
Еще одной важной чертой нового образа жизни Толстого была предельная простота.
Он предложил семье часть дохода отдавать на бедных и школы. Истинную красоту он теперь видел в странничестве, юродстве. Тогда как его жене приходилось содержать семью и вести все хозяйство на оставшиеся деньги.
«Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда. Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести ее в жизнь, сломить ее, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно», – писала Софья Толстая.
За 10 дней до смерти 82-летний Толстой ушел из собственного имения в Ясной Поляне с 50 рублями в кармане. Причины на это, как считается, были бытовые: за три месяца до этого Толстой подписал тайное завещание, по которому все авторские права на произведения передавались не его жене Софье Андреевне, а дочери Александре и лучшему другу Черткову.
Узнав об этом, Софья Андреевна превратила семейную жизнь в ад: на Толстого навалились и ее истерики, и открытое противостояние почти со всеми взрослыми детьми. «Не могу переносить!», «они разрывают меня на части», «ненавижу Софью Андреевну», — писал он в те дни.
Тем не менее, Толстой навечно остался верен и благодарен супруге. Уже после его смерти ей передали письмо со словами: «То, что я ушел от тебя, не доказывает того, что я был недоволен тобой... Я не осуждаю тебя, напротив, с благодарностью вспоминаю длинные 35 лет нашей жизни! Я не виноват... Я изменился, но не для себя, не для людей, а потому что не могу иначе! Не могу и тебя обвинять, что ты не пошла за мной».
Сейчас эти отношения между мужем и женой назвали бы токсичными и созависимыми. Несмотря на это (или даже скорее поэтому) Софья Андреевна очень тяжело пережила смерть мужа. Она завершила издание собрания его сочинений, подготовила к печати сборник писем Толстого. Именно благодаря ей сохранились многие вещи из дома, которые теперь можно видеть в доме-музее писателя в Хамовниках.
