Цивилизация
Настоящее имя архитектора — Шарль-Эдуард Жаннере-Гри, а Ле Корбюзье — фамилия его деда. Он родился в небольшом швейцарском городе Ла-Шо-де-Фон, где традиционным ремеслом считалось производство часов. Сначала молодой человек обучался на часовщика, однако вскоре открыл для себя удивительный мир архитектуры. Уже к 1914 году Ле Корбюзье открывает собственную мастерскую и приобретает небывалую популярность, оформив проект «Дом-Ино», где впервые применялась конструкция постройки из сборных панелей. Инновационными на тот момент и часто используемыми сейчас стали такие элементы, как сады на крыше или «ноги», на которые опиралось строение.
Вскоре имя архитектора зазвучало по всему миру, в том числе и в СССР.
Ле Корбюзье приобрел множество поклонников среди советских архитекторов-конструктивистов, восхищавшихся его взглядами. В конце 20-х годов архитектора даже назначили членом редколлегии советского журнала «Современная архитектура».
К крупным заказам Ле Корбюзье приступил только в 30-х годах. Первым таким проектом стал дом Центросоюза в Москве. Решение о строительстве здания для Центросоюза было принято еще во времена НЭПа. Местом для дома стало пересечение улицы Кирова (ныне Мясницкая) и Новокировского проспекта (сейчас проспект Академика Сахарова). В 1928 году правительство Москвы объявило конкурс на строительство, и знакомые советские архитекторы убедили Ле Корбюзье выставить свою работу. Их же голоса способствовали тому, что победу присудили именно швейцарцу.
Строительство здания началось только в 1931 году. Курировали проект двоюродный брат архитектора Пьер Жаннере и советский архитектор Николай Колли, который впоследствии два года проработал в парижской мастерской Корбюзье. Получившийся дом состоит из трех рабочих корпусов разной длины, расположенных в форме буквы «Н», и соединенного с ними специального корпуса с конференц-залом. Весь первый этаж занимает вестибюль с открытыми лестницами и спиралеобразными пандусами, которые и сейчас выглядят крайне необычно.
При планировке Ле Корбюзье удалось воплотить все принципы его стиля: свободное пространство первого этажа, плоская используемая крыша, ленточное остекление. Инновацией стали лифты-патерностеры: кабины без лифта непрерывно поднимались вверх в одной шахте и опускались в другой.
Тросы получались закольцованы, что придавало всей конструкции вид четок, отсюда и название (Pater noster — первые два слова молитвы «Отче наш»).
Но поскольку в кабину надо было запрыгивать на ходу, передвигаться на таком лифте было крайне рискованно, поэтому, вероятно, такое название прижилось еще и потому, что пассажиры совершенно искренне молились при поездке. В настоящее время лифты не работают и выставлены как музейные экспонаты.
Строительство закончилось в 1937 году. Здание с течением времени поменяло многих владельцев. После эпохи Центросоюза оно отошло Наркомлегпрому СССР, затем Министерству текстильной промышленности СССР, а с 1959 года там разместилось ЦСУ СССР. Сегодня здание принадлежит Росстату и Росфинмониторингу. Дом Центросоюза считается памятником архитектуры конструктивизма, а во дворе постройки находится памятник его знаменитому создателю, установленный в 2015 году.
Во время строительства здания Ле Корбюзье неоднократно посещал российскую столицу. За это время он завязал дружеские отношения с известными советскими режиссерами Александром Таировым, Всеволодом Мейерхольдом, Сергеем Эйзенштейном. Враги архитектора часто называли его за это «троянским конем большевизма».
Эйзенштейн показывал Ле Корбюзье свои фильмы, особое впечатление на архитектора произвел «Броненосец «Потемкин», который во Франции был запрещен к публичному показу.
В качестве ответного жеста Ле Корбюзье подарил Эйзенштейну свою книгу «Декоративное искусство сегодня» с надписью: «На память г-ну Эйзенштейну после просмотра мною «Потемкина» и «Прямой линии». Мне кажется, что я мыслю так же, как Эйзенштейн, когда он снимает кино. С огромной симпатией и безграничным восхищением».
Про саму Москву архитектор отзывался в крайне восторженных выражениях, отдельно выделяя архитектуру советского авангарда братьев Весниных, Моисея Гинзбурга и Константина Мельникова. «В Москве поразительное обилие всяких проектов: здесь планы заводов, плотин, фабрик, жилых домов, проекты целых городов. И все делается под одним лозунгом — использовать все достижения прогресса», — позже вспоминал архитектор. В один из приездов Корбюзье удалось посетить дом Наркомфина, позже он использовал часть идей «дома-коммуны» для своего проекта в Марселе.
Во время визитов в СССР Корбюзье несколько раз предлагал новаторские проекты. Один из них, например, касался глобальной перестройки Москвы и предлагал снести все дома в столице, кроме небольшого места вокруг Кремля, а затем воздвигнуть совершенно новый город, разделенный на административные, жилые и промышленные сектора со множеством парков и небоскребов. «Нет возможности мечтать о сочетании города прошлого с настоящим или будущим <…> В Москве, кроме нескольких драгоценных памятников былой архитектуры, еще нет твердых основ; она вся нагромождена в беспорядке и без определенной цели, по системе концентрически радиальной», — объяснял архитектор свой замысел. Конечно, столь радикальная идея не могла быть одобрена. Но, несмотря на это, проект не исчез и позже стал основой другого проекта архитектора, «Лучезарного города», который до сих пор обсуждается многими мировыми архитекторами.
В июле 1931 года архитектор приехал в Москву для участия в конкурсе на проект Дворца Советов, который должен был появиться на месте снесенного храма Христа Спасителя. Для тех времен швейцарец приготовил по-настоящему эффектную презентацию. После того, как комиссия под председательством Иосифа Сталина услышала краткое выступление Корбюзье с описанием особенностей здания, ассистенты архитектора вынесли контрабас и накрытый тканью макет. Корбюзье взял инструмент и к величайшему удивлению жюри заиграл «Интернационал». В это время ассистенты постепенно снимали ткань с макета. Последние ноты гимна архитектор исполнил на своей конструкции, несколько частей которой были предусмотрительно сделаны из струн.
Несмотря на столь оригинальную подачу проекта, Сталин его не оценил. Распространена легенда, что по окончании представления тот холодно спросил у переводчика: «А «Сулико» он так сможет сыграть?».
В результате конкурс выиграл проект Бориса Иофана. Ле Корбюзье впоследствии часто критиковал выбор советского правительства, сравнивая выигравший конкурс проект с пафосными постройками монархических режимов. Швейцарец даже рискнул отправить письмо Сталину, где писал, что дворец представляет собой «несуразную вещь» и просил отказаться от постройки. Правительство СССР, глубоко уязвленное такой оценкой, объявило авангардизм «упадническим» и «чуждым идеалам пролетариата», а с самим Корбюзье установило довольно натянутые отношения. Газета «Правда», ранее сообщавшая о важности визита Корбюзье, теперь называла проект архитектора «ангаром для съездов».
В 1936 году Ле Корбюзье снова хотел посетить столицу. В своем последнем письме к Весниным он просит «содействовать его дальнейшему возвращению и получению работы в области архитектуры или градостроительства». Планам швейцарца не суждено было сбыться, он так и не успел увидеть дом Центросоюза, который столь тщательно планировал.
Однако, несмотря на такое отношение, в начале 60-ых годов архитектор снова стал популярен в СССР, особенно это было заметно на архитектурных факультетах, где большинство студентов стремилось подражать стилю Корбюзье. Его влияние заметно и в домах на Новом Арбате, а также многочисленных «домах-сороконожках» и «домах-осьминогах». Отношение к его стилю менялось от восторженного до пренебрежительного, однако в важности плохой или хорошей роли швейцарца в мировой архитектуре не сомневается никто. Именно ему посвятил строчки Иосиф Бродский: «У Корбюзье то общее с Люфтваффе, / что оба потрудились от души / над переменой облика Европы. / Что позабудут в ярости циклопы, / то трезво завершат карандаши».
