Цивилизация
В конце 1920-х годов советские архитекторы активно работали над проектами новых домов, которые смогли бы в значительной мере изменить быт жильцов. Сложная экономическая ситуация в послереволюционные и послевоенные годы заставляла искать эффективное решение пресловутого квартирного вопроса. Новое жилье должно быть экономичным и в то же время массовым, чтобы каждый класс мог получить доступ к новым бытовым удобствам. Кроме того, в Советском Союзе попытки улучшить жилищные условия носили также и идеологический характер. Планировалось, что
в новых реалиях люди должны минимум времени заниматься бытовой рутиной, вместо этого — полностью отдавать себя работе, а затем коллективному досугу.
В советское время было распространено мнение, что пролетарскому классу не следует подражать буржуазному укладу жизни. Вследствие этого большую популярность в тот период получили коммуны, которые организовывались в основном из молодежи — студентов, комсомольцев, молодых рабочих. Денежные средства и предметы быта там считались общими и раздавались каждому члену общества «по потребностям». Однако большинство людей все же не были готовы к таким условиям, и руководство страны решилось на строительство домов с минимальными «буржуазными» удобствами. Именно таким домом и стало здание, построенное по заказу наркома финансов РСФСР Николая Милютина для работников соответствующего ведомства (отсюда и название здания) в 30-ые годы прошлого столетия.
Проект нового здания разработали архитекторы Моисей Гинсбург и Игнатий Милинис. Конструкция дома была рассчитана на сохранение устойчивости во время оползней и колебаний почвы. Такое решение было принято из-за протекающей под зданием реки Синички (один из притоков Яузы), ее к моменту окончания стройки частично заключили в трубу.
Под строительство дома для работников Наркомата финансов была отведена территория двух усадеб, выходивших на Новинский бульвар.
Все планы застройки отведенного участка предусматривали полный снос существующих домов и дворов, включая флигели и двор дома Шаляпина. Однако в итоге ни одно строение ради дома Наркомфина не снесли.
Согласно задумке архитекторов, постройка должна была состоять из единого комплекса из четырех зданий: жилого блока; коммунального, включающего спортзал, кухню и столовую; служебного двора с прачечной и гаражом; а также отдельно располагающегося детского сада. Однако из-за проблем с финансированием удалось построить лишь три блока из четырех. Ограниченные денежные средства заставили архитекторов искать альтернативные пути, и для украшения дома: предпочтение отдали лаконичным формам.
Весь жилой корпус расположен внутри парка. Поэтому для того, чтобы не нарушить целостность сквера, а также не заселять первый этаж, который, по словам Гинсбурга, был непригоден для жилья, весь дом приподняли на нескольких отдельных столбах высотой 2,5 метров. На первом этаже в то время располагались только входы в здание корпуса с лестничными клетками. Вследствие подобного расположения колонн создается впечатление, что дом слегка приподнят над землей. Такой вид вместе с надстройкой-мостиком на крыше и белоснежной окраской придает зданию сходство с кораблем. Из-за этого москвичи часто называли его «дом-корабль» или «дом-пароход».
Добавим, что эти годы было построено еще шесть домов такого типа: четыре в Москве (на Новинском и Гоголевском бульварах, в Ростокине и Петровском парке) и по одному в Свердловске и Саратове.
Проект удалось реализовать в самые короткие сроки, и уже в 1931 году в дом въехали семьи видных московских чиновников, в число жильцов входили также и представители советской номенклатуры. Кстати, в доме проживали не только сотрудники госаппарата. Почти 30 лет там жил и работал один из самых известных советских художников-модернистов Александр Дейнека. Кроме того, дом также посетил известный иностранный архитектор Ле Корбюзье. Француз был так впечатлен конструкцией, что позже стал использовать советские задумки в собственных проектах (дом «Кларте» в Женеве, Марсельский жилой дом с обслуживанием).
По окончанию строительства город приобрел не просто еще один жилой корпус, а строение-головоломку, которое по виду напоминало что-то среднее между многоквартирным «буржуазным» зданием и прогрессивным домом-коммуной. Хотя здание Наркомфина и принято называть «домом-коммуной», однако сами авторы проекта считали его «домом переходного типа», так как семейная структура там окончательно не уничтожалась.
Там были предусмотрены изолированные квартиры на 50 семей (всего 200 человек). Все квартиры двухэтажные, хотя порой в ширину и длину они едва ли не меньше, чем в высоту.
Для некоторых квартир была также впервые в стране разработана типовая мебель. Жилое пространство делили на три части: рабочий кабинет, кухня и спальня. Для каждой зоны была предусмотрена особая группа мебели, например, в рабочей зоне обычно устанавливали небольшой письменный стол, кресло и этажерку, в спальне — две откидывающиеся к стене кровати, в столовой — кухонный стол и несколько мягких табуретов.
Делать место для кухни в квартирах вообще не планировалось. Собственными кухнями могли похвастаться только семьи, живущие в многокомнатных квартирах. Для других жилых помещений был предусмотрен маленький кухонный модуль, а занимающие большое количество пространства ванны заменили небольшими душевыми. По задумке архитекторов, все жильцы должны были питаться в общей столовой, сдавать детей в детские сады, чистить одежду не дома, а в прачечной, и вечером ходить в клуб, спортзал или отдыхать на веранде. На плоской крыше дома должны были располагаться кафе и солярий. Однако после окончания строительства крышу занял «заказчик» Николай Милютин и решил построить там первый советский пентхаус. Вследствие чего крыша по назначению использована так и не была: загорать рядом с квартирой чиновника жильцы не решались.
После арестов 1937-1938 годов и окончания Великой Отечественной войны дом существенным образом изменился. Как пишет в своих воспоминаниях о Доме Наркомфина Екатерина Милютина, «квартиры для одиночек заселили семьями, семейные сделали коммунальными.
Вместо закрытой столовой (коммунальный корпус) на пятом этаже сделали коммунальную кухню с рядами плит и корыт. Детский сад закрыли, коммунальный корпус превратился в типографию. Прачечная сохранилась, но она постепенно перестала обслуживать жильцов. В конце концов, дом передали в ЖЭК, покрасили немыслимой желтой краской и перестали ремонтировать».
Отсутствие капитального ремонта власти объясняли тем, что в архивах не было планов здания. Они, кстати, сильно позже чудесным образом обнаружились в цюрихском архиве Ле Корбюзье.
Дому Наркомфина посвящено множество советских и иностранных публикаций. Европейские писатели использовали слова «утопия» и «утопический», советские же деятели, наоборот, говорили о доме «экспериментального» типа. Нередко в таких работах прослеживалась и критика планировки здания. Основными недостатками были плохое качество строительных материалов, а также сложности с отоплением первых этажей. Авторы монографии советского периода, посвященной Дому Наркомфина, подводя итоги, писали, что «эксперимент с организацией новых форм ведения социально-бытового хозяйства для начала 1930-х годов был преждевременным и оказался несостоятельным».
Но, несмотря на все нарекания, идея такого, казалось бы, неудобного жилья сегодня кажется очень даже практичной. Жизнь в небольших двухуровневых квартирах, походы в кафе, расположенное прямо в доме, отдых на открытой крыше — все эти удобства, неоцененные в советское время, стали мечтой для многих людей сейчас.
