Цивилизация
Осужденный по «болотному делу» Алексей Гаскаров вышел на свободу из ИК-6 в Новомосковске, полностью отбыв весь срок — 3,5 года колонии общего режима. Он стал 28-м фигурантом «болотного дела» (всего их на сегодняшний день 36). 28 апреля 2013 года Гаскаров был задержан как подозреваемый. По данным адвокатов, за Гаскаровым велось наружное наблюдение, и его «взяли» в тот момент, когда он вышел из дома в зоомагазин за кормом для кота.
В Следственный комитет Гаскарова увезли в качестве свидетеля. Там его из-за стекла опознали неких два «засекреченных свидетеля», после чего его статус был переквалифицирован на подозреваемого, а затем и на обвиняемого, и его увезли в изолятор временного содержания на Петровке, 38. Причем сообщение о задержании Гаскарова в статусе подозреваемого было опубликовано на сайте СКР еще до того, как Гаскаров был официально допрошен в этом статусе.
В итоге Гаскарову были предъявлены обвинения по ч. 2 ст. 212 УК (участие в массовых беспорядках) и ч. 1 ст. 318 (применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, либо угроза применения насилия в отношении представителя власти или его близких в связи с исполнением им своих должностных обязанностей).
По этим же статьям село большинство фигурантов «болотного дела».
По версии следствия, 6 мая 2012 года на Болотной площади Гаскаров «руководил группой лиц, принимавших активное участие в массовых беспорядках», и «лично применил насилие в отношении сотрудника полиции». Как утверждают в СКР, «вина Гаскарова подтверждается имеющимися у следствия видеоматериалами, показаниями свидетелей и очевидцев, опознавших его как лицо, совершившее преступление».
Сразу же после столкновений на Болотной Гаскаров сам подавал в СК заявление об избиении его сотрудниками ОМОНа, но ход этому делу дан не был. В заявлении утверждалось, что, когда полицейские начали избивать людей, он подбежал к ним со словами: «Что вы творите?», после чего получил дубинкой по лицу, был повален на землю и избит ногами.
«Один из омоновцев целенаправленно пытался ударить меня в лицо. Какое-то время я закрывался руками, однако пропустил сильнейший удар чуть выше глаза. Кровь стала заливать глаза, и я стал терять сознание. При этом сотрудники ОМОНа сначала пытались меня задержать, затем, когда увидели мое состояние, просто бросили меня посреди площади и ушли снова за оцепление», — писал Гаскаров.
В августе 2014 года суд признал Гаскарова виновным, подтвердив, что тот нанес полицейскому два удара в корпус и, дернув за руку, вырвал другого полицейского из оцепления. Активисту суд назначил 3,5 года лишения свободы. На том же заседании аналогичный срок получил еще один фигурант «болотного дела», Александр Марголин. Два с половиной года, «ниже низшего предела», получил Илья Гущин — суд зачел ему признание вины.
В сентябре 2015 года Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) зарегистрировал жалобу Гаскарова, в которой тот просил признать РФ виновной в нарушении статей Европейской конвенции о праве на справедливый суд, свободу мнения и собраний, а также о запрете пыток.
«Газета.Ru» поговорила с Алексеем Гаскаровым после его освобождения.
— Как вы перенесли заключение, удавалось ли хоть как-то следить за ситуацией в стране и в мире?
— Благодаря огромной поддержке самых разных людей я чувствовал, что я не один. Мне помогало само понимание того факта, что я не преступник, а сижу по политическому делу. Более того, опросы того же ВЦИОМа показывали, что большинство россиян воспринимали осужденных по «болотному делу» как политических узников. Поэтому мне было проще, чем обычном зекам, я понимал, что я не виноват. Учитывая все это, себя сдерживали даже те, кто был условно по ту сторону баррикад, те же тюремщики. Они не слишком «закручивали гайки».
В плане условий у меня было все нормально, эти три с половиной года прошли относительно без потерь. Я мог учиться (по книгам, которые я брал в библиотеке), заниматься спортом (в СИЗО был спортзал, а в колонии — спортивные снаряды, тот же турник), выписывать газеты и более-менее нормально отслеживать, что происходит в стране. Я не чувствую разрыва с «вольной» жизнью, по крайней мере пока. Может быть, сейчас, побыв на воле, я и изменю свою точку зрения на этот вопрос.
— Когда вас пытались посадить за акцию в Химках в 2010 году, вам пришлось нелегко в СИЗО, вы были вынуждены драться. Как сейчас складывались отношения с сокамерниками?
— Тогда
была конкретная оперативная разработка, правоохранителям было важно, чтобы я признал вину.
Поэтому они мне устраивали эти «аттракционы». Сейчас же все, в том числе и заключенные, понимали, что я сижу по политическому делу, и отношение ко мне было несколько другое. Люди, которые оказались за решеткой, по определению критически настроены к власти. Они понимают, что сложившаяся система управления неэффективна, так, они не смогли в рамках нее реализоваться. Большинство зеков меня поддерживало, у меня остались друзья там, с которыми я хотел бы поддерживать связь в дальнейшем. Каких-то серьезных приключений не было, как в прошлый раз.
— Будете ли заниматься политикой и общественной деятельностью после освобождения?
— У меня, конечно, есть ощущение, что эти 3,5 года можно было и более эффективно провести, наверстать упущенное. Сейчас в первую очередь я буду заниматься вопросами, связанными с работой и семейными делами. Все это будет стоять выше остальных проблем. Нельзя заниматься чем-то, если у тебя нет под ногами никакого фундамента. Мне все приписывают образ активного политического и общественного деятеля. На самом же деле я не уверен, что меня и других ребят посадили по «болотному» делу за какие-то конкретные поступки. Просто нужно было набрать людей каких-то и посадить — вот и набрали нас. Надо было обозначить, что если ты что-то делаешь вопреки позиции властей, то с тобой могут так поступить.
Я себя не воспринимаю как значимого политического деятеля, я толком не успел ничего для того, чтобы им стать. На воле я шесть дней в неделю работал, а еще один день занимался всем остальным, в том числе и общественной деятельностью. Получается, что
если ты даже незначительное время тратишь на какую-то общественную работу, этого уже достаточно для репрессий против тебя.
На фоне общей пассивности хоть какая-то активность становится заметной для органов власти. Ну и в целом я теперь примерно понимаю, как устроена система ФСБ, Центра «Э» МВД и прочих силовиков, и лишнего повода давать им не хочу.
--Изменились ли ваши взгляды после пребывания в колонии?
— Что касается эффективности репрессий, тюрьма меня еще больше убедила в моих взглядах о том, что никакой альтернативы переменам в обществе нету. Да, сейчас есть социальный кризис, некое напряжение в общественной жизни, но я понимаю, что когда власть отказывается от реформ, когда общество отрекается от свободы людей как от основной ценности, получается только хуже.
«Закручивание гаек», вопреки расхожему мнению, не сделало систему устойчивее.
Смотрите, у нас многие несогласные с властью оказались за решеткой, а многие, кому это не понравилось, эмигрировали из страны. Причем это зачастую активные люди, которые как раз и могли бы помочь поднять благосостояние государства. Получается, что власть больше теряет от репрессий, чем приобретает. Государственная система теряет стабильность, раскалывая общество на тех, кто не согласен, и тех, кто запугивает этих людей. В итоге общество идет к хаосу, и мне бы не хотелось, чтобы это произошло.
Мне кажется, ситуация станет развиваться следующим образом: власть пойдет на реформы из-за того, что выхода другого уже не будет. И я думаю, в руководстве страны это тоже начинают понимать. Смотрите, прошли выборы, и в администрации президента появились другие люди, более либерально настроенные. Хоть и со скрипом, но изменения происходят. Ну а насчет того, жалею я о чем-то или нет, то если путь к свободе общества лежит через тюрьму, то надо его пройти. Иногда надо жертвовать своим личным благополучием для движения вперед.
— Как продвигается рассмотрение вашей жалобы в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ)?
— Насколько я знаю, ей дали приоритет в рассмотрении. По некоторым фигурантам «болотного дела» ЕСПЧ уже вынес решение, а значит, автоматически оно распространится и на мою жалобу. Я участвовал в коммуникации с людьми из Европейского суда через адвокатов.
Насколько я понимаю, ЕСПЧ пытается очень детально разобраться в том, что произошло 6 мая 2012 года на Болотной площади, в отличие от того же Замоскворецкого суда.
Как вы знаете, сейчас у нас уже нет автоматического вступления в силу решений ЕСПЧ, так что теперь важна позиция Верховного суда РФ. Но надеюсь, что сейчас власть не так озабочена «болотным делом», чтобы оспаривать решение Европейского суда.
