Цивилизация
Многие поговорки, которые можно услышать на другом конце страны, родились именно здесь.
«Говорят, что кур доят» — тут слово пропущено: «в Москве кур доят».
Смысл очевиден: в Москве, как в Греции, все есть, только птичьего молока нет. Что, конечно, уже давно не так — никаких проблем с вышеуказанным продуктом нет, по крайней мере 40 лет, с тех пор, как в 1970-х одноименный торт придумали кондитеры ресторана «Прага».
Развивает тему богатства другая поговорка — «В Москве все найдешь, кроме родного отца и матери». И тоже полуправда: поспорил бы с этой сложенной в тучные годы мудростью современник, например, Брежнева, отстоявший полдня в очереди за шерстяными рейтузами.
Еще одна присказка, не слишком оправдывавшая себя в годы тотального дефицита и вечно закрытых дверей ресторанов, — »Москва — город затейный, что ни дом, то питейный».
«Москва бьет с носка» — это про гостеприимство столицы, признанной в 2015 году самым недружелюбным к туристам городом мира, по версии журнала Travel + Leisure. Как уже после такого слезам верить… Город купцов — и торгашей, артистов — и аферистов. Популярную поговорку про паршивую овцу на московских рынках продолжали со свойственной их обитателям пронырливостью: «Не шерстки клок, а полторы шкуры». «В Марьиной роще люди попроще» — это уже о тех, кто не просто обвешивает, а ворует в открытую. На месте нынешних «Сатирикона» и «Гаража» до революции была фабричная слобода, где квартировали воры.
Москва говорлива, громогласна.
Это сейчас «орут на всю ивановскую» по всей стране, а когда-то такое практиковалось исключительно в Кремле, и «Ивановская» писалась с большой буквы — как название площади, на которой шел торг. Вместо кричащих рекламных плакатов кричали первые рекламисты-зазывалы.
«Ростом с Ивана, умом с болвана» — это отсылка все к той же местности, ведь главным московским небоскребом вплоть до ХХ века была колокольня Ивана Великого. Вторит этой поговорке и всем известный пассаж про «версту коломенскую». Дразнящийся так отправляет нас в эпоху царя Алексея Михайловича, который настолько любил Коломенское, что поставил на въезде огромные верстовые столбы, такие, чтобы никакой снегопад не завалил: две сажени, четыре метра. Это, конечно, поражало воображение его современников.
Или вот — «долгий ящик». Кто, подобно детским саночкам на балкон, не отправлял туда нежеланные дела? А впервые этот плод человеческого попустительства появился в Москве, все в том же Коломенском.
Создатель «коломенских верст», отец Петра I, повесил неподалеку от них этакую средневековую обратную связь — большой деревянный ящик («долгий» — в смысле «длинный»), куда любой желающий мог опустить на его имя прошение.
Вскоре выяснилось, что прошения эти никто не читает, в ящик посыпались ругательства и жалобы, и его от греха убрали.
Кстати, поговорка про столицу, которая не верит слезам, тоже имеет похожее происхождение. Во время возвышения Московского княжества с других городов взималась большая дань. Города направляли в Москву челобитчиков с жалобами на несправедливость. Царь иногда сурово наказывал жалобщиков для устрашения других — что и породило этот фразеологизм.
Особенности российского госуправления породили еще одну поговорку. «У семи нянек дитя без глазу» — кажется, что это про семейные отношения, но, чудны крестьянские дети, это не про то. Умер Иван Грозный, почил его сын Иван. Пришло Смутное время, и вместо царя в Кремле засели семеро бояр, и это у них, нянек, вверенное им дитя, в виде целой страны, без глазу оказалось. Примечательно, что еще раз о тех далеких временах всей России пришлось вспомнить в 90-е годы, когда к власти в ней, как писали тогда в прессе, пришла «семибанкирщина» во главе с Борисом Березовским.
Облюбованная олигархами Пречистенка породила сразу два крылатых выражения.
В XVIII веке немец Лодер открыл на Пречистенке, вероятно, первый в России спа-салон.
Лечил там страждущих горожан многочасовыми прогулками по изысканному саду и распитием минеральной воды. Кучера барских забот не понимали и иронично звали их лодырями.
Примерно там же возник и термин «архаровцы», ведь именно на Пречистенке жил многолетний глава московской полиции Архаров, славившийся своей бурной деятельностью на грани произвола.
Поговорками обрастают не только улицы, но и целые районы. Так, например, Выхино традиционно зовется «Вышкой», по поводу чего умельцы шутят, что «вышку» в Москве можно получить не по приговору суда, а просто встав в очередь на квартиру. Небезынтересен верх Арбатско-Покровской линии: «от тебя, Гольяново, я пьянее пьяного», поется в популярной в сих краях песне, и с этим утверждением сложно поспорить, особенно ночью возле Щелковского автовокзала. В «Пролет» попасть легче легкого — фиолетовая ветка, сразу за Таганской. Советский союз умер, а «совок» жив, с беспросветно провинциальным вокзалом, единственным, с которого не отходит ни одного поезда дальнего следования.
Время идет, поговорки сменяют мемы, и вот уже в народном сознании есть «Джастинбиберево» и «Икеевская», в которую (с помощью пальца, синей ручки и фотоаппарата) превратилась станция метро «Киевская». В иронии москвичам не отказать, а уж тем более — когда есть интернет.