Цивилизация
— Какова сейчас ситуация с детьми и усыновителями, которые оказались между действием старого законодательства и «законом Димы Яковлева»?
— Некоторые семьи за этот год усыновили детей в других странах. Кто-то по-прежнему проявляет заинтересованность в судьбах российских детей. Так, одна семья написала письмо к российским гражданам с просьбой взять их мальчика, потому что они переживают за него. Кто-то из них подавал апелляцию в суд, кто-то дошел до Страсбургского суда. У меня между законами зависло шесть семей. Для двух из них после принятия закона ситуация развивалась очень драматично. Слушания, на которых должны были принять решение об усыновлении, назначили после новогодних праздников в 2013 году, а закон начал действовать с 1 января 2013-го. И все: и мы, и усыновители, и органы опеки и попечительства, и суды — были в абсолютном недоумении. В одном случае судья отложила слушания, поскольку ждала разъяснения от Верховного суда, которое до сих пор так и не поступило.
— Почему именно российские дети оказались крайними в противостоянии между странами?
— Россия заявляет, что хочет сделать так, чтобы все дети жили в семьях. Чтобы это сделать, существует принятый во всем мире протокол приоритетов. Схема такая: предпочтительно сделать все, чтобы ребенок остался в кровной семье. Следующий шаг — передать ребенка на воспитание родственникам или ближайшему окружению ребенка. Затем идет кризисное усыновление в семью незнакомых людей из той же страны. И последний вариант — иностранное усыновление. Но оно все равно в приоритете перед устройством ребенка в детское учреждение.
Второй аргумент, который высказывали сторонники «закона Димы Яковлева», — то, что в США в принципе все плохо с детьми, что там в школах стреляют и т.п. Но по статистике, в США ежедневно убивают пять детей, в России же — шесть.
Хотя население у нас в два раза меньше. Я не хочу говорить, что Россия хуже. Россия — наша страна, она такая, какая есть, и нам нужно справляться с нашими проблемами. Я просто говорю, что там не хуже. Привлечь внимание к проблеме усыновления можно было бы, не запрещая усыновление в США.
— Американцы брали в основном детей-инвалидов?
— Нет, у них просто был выше процент усыновления детей-инвалидов, чем у усыновителей из других стран. Наше агентство работало как раз с детьми-инвалидами. А это не те дети, которых сегодня в семью не устроили — устроим завтра. Для них все становится хуже с каждым днем. Винить россиян в том, что они мало берут таких детей в семьи, нельзя. У нас хуже образование и здравоохранение, поэтому нашим гражданам сложнее справляться с тяжелыми детьми, чем американцам. Американцы же понимают, что получат поддержку и смогут этого ребенка растить.
— У нас недавно было интервью с депутатом Ольгой Баталиной, которая считает закон обоснованным, что, по ее мнению, показал прошлый год. В частности, она имеет в виду расследование агентства Reuters о так называемой бирже детей.
— Это неправда. Что происходит на самом деле? Всегда существуют семьи, которые не справляются с усыновленными детьми. В России в таком случае детей приводят обратно в органы опеки. В США нет такой системы, как у нас, нет детского дома, который бы этого ребенка забрал. Поэтому семья ищет человека или семью, которые готовы этого ребенка воспитывать. Это как у нас мама с мягким характером, не справляясь с сыном, отправляет его к тете, педагогу со стажем. Просто у нас все решается через государство, а у них — частным порядком. Конечно, это очень трудно понять россиянам, которые с такой системой не сталкивались.
Но нужно помнить, что дети по волшебству не становятся другими, когда пересекают границу. Это все те же наши тяжелые дети-сироты.
— И еще один аргумент касается того, что США не представляли никаких данных по усыновленным российским детям.
— Это тоже неправда. Я работаю в американском усыновлении 20 лет. За это время у меня не было ни одного случая, чтобы семья не представила отчета. Поймите, ни одна семья не берет ребенка с мыслью: я его возьму и буду над ним издеваться. Значит, что-то в этой семье происходит. Я сейчас наблюдаю то же самое в российских семьях, которые берут детей с тяжелым жизненным анамнезом. У таких детей происходит нарушение привязанности. Это означает, что ребенок с самого начала жизни не получал человеческой любви, поэтому у него не возникло привязанности ни к одному человеку. В семье начинается медленный процесс создания этой привязанности. Иногда это удается, иногда — нет. Если этот процесс не удается, то, как говорят психологи, родители вынуждены вести ребенка в узком дисциплинарном коридоре.
Ребенок — существо еще с неразвитым сознанием. Он может совершать поступки, которые могут привести к увечьям или даже смерти. Родители должны за ним все время следить. При этом ребенок противостоит родителям. Условно говоря, ребенок встал на край открытого окна, создавая угрозу своей жизни, его можно снять оттуда и отшлепать. И это действует, но только на время.
В следующий раз приходится отшлепать посильнее. А через некоторое время шлепки перестают действовать. И начинается эскалация, потому что другие аргументы, которые действуют на детей без нарушений привязанности, не работают.
Только после длительной работы с психологом удается сделать так, чтобы появилось доверие. Но иногда родители устают идти путем медленного взращивания привязанности, и они постепенно превращаются в садистов, к чему приводит путь усиления наказаний.
— На днях ООН представила отчет по ситуации с детьми в разных странах. Россию в нем в основном критикуют, в том числе за отказ в доступе к образованию детей-мигрантов, за вовлечение детей в националистические группировки. И конечно же, за «закон Димы Яковлева».
— Как я уже сказала, я ничего не понимаю в политике. Возможно, принятие закона «Димы Яковлева» было продиктовано какими-то «высшими политическими соображениями». Я же могу говорить только за себя, опираясь на работу в НКО с конкретными семьями. Понимаете, в моей работе все строится на конкретных людях. К примеру, у нас убогая система здравоохранения. И если конкретный врач не захочет, чтобы ребенок поправился, ничего не получится. Мы нашли клинику и доктора Белову, которая консультирует нас по усыновительской медицине и генетическим заболеваниям, есть РДКБ, где работают профессионально. С ними мы и сотрудничаем. А в других местах — безнадега.
И я все время ловлю себя на том, что, когда думаю о судьбах детей, с которыми работаю, я просто забываю о государстве вообще.
— Какова же судьба тех 259 детей, которых Госдеп попросил передать на усыновление в США?
— Вообще я не понимаю, по какому критерию были выбраны эти 259 детей: их дела были переданы в суд или они встречались с усыновителями? Как говорят, 170 детей уже устроены в семьи. Это удивительная статистика. Работая с детьми-инвалидами, я знаю, что россияне в семьи их берут неохотно. Даунят практически не берут. Так вот мои американцы должны были забрать четырех даунят и двух детей с другими диагнозами. В итоге из них россияне забрали одного дауненка, одну девочку с синдромом Дауна сейчас оформляют, один ребенок исчез из банка данных, надеюсь, тоже из-за усыновления, а не из-за какой-нибудь трагедии. Получается, это абсолютно не соответствует статистике по передаче в семьи детей-инвалидов в стране в целом. Почему этих детей удалось так легко устроить в семьи — непонятно. Возможно, помогли деньги Михаила Прохорова, который обещал помочь семьям, которые возьмут детей, попавших под этот закон.
— Можно об этом подробнее?
— После принятия закона Прохоров пообещал выдать по $50 тыс. каждой семье, взявшей ребенка, которого должны были усыновить американцы. При этом, как мне известно, он оказывал не финансовую помощь, а взвешенно анализировал запрос семьи. Я знаю, что одной семье был куплен дачный дом, поскольку семья живет в маленькой квартире и в этом доме они хотя бы могут не сидеть друг у друга на головах. В другом случае его фонд купил микроавтобус для ребенка-колясочника.
— Получается, единственный плюс «закона Димы Яковлева» в том, что он приковал внимание к усыновлению?
— Да, люди стали по-другому к этому относиться. В обществе должны быть определенные социальные буйки. Если ты видишь инвалида на улице, ты должен ему помочь. Если же ты его обижаешь, то это наказывается. Так происходит во всех цивилизованных странах. И тогда, даже если тебя с души воротит от инвалидов, ты не будешь учить своего ребенка их обижать. Ты сам будешь пытаться бороться с этим своим пороком. У меня у подруги дочка с ДЦП. Когда она была маленькая, их гнали из песочницы со словами: «Что вы ходите здесь со своим уродом». И что в ответ можно сказать? Сейчас у нас вводится инклюзивное образование, в котором зачастую то же самое происходит. Учителя говорят, что родители не хотят, чтобы «ваш инвалид» вместе с ними учился. Сейчас мы только в самом начале того пути, чтобы этих людей общество принимало, как и других.
— Что прежде всего нужно сделать для улучшения ситуации с детьми-сиротами?
— Главное, чтобы в этих учреждениях не появлялись новые дети.
Как пример, одна из семей в США, с которыми я работала, хотела усыновить младенца. Они подготовили документы и ждали, когда им предложат ребенка. Они жили в Калифорнии. Однажды утром у них раздался звонок из соцслужбы Техаса, которая сообщила, что есть здоровый ребенок, от которого отказалась мама, но его нужно забрать до вечера сегодняшнего дня. И они с женой, побросав работу, в тот же день прилетели в Техас. Вот настолько решительно нужно поступать, чтобы ребенок не оказывался в этой системе. И одновременно с этим пытаться устраивать тех детей, которые уже в системе.
— Зато с детскими домами ситуация стала лучше, разве нет?
— По-разному. В детских домах дети больше всего страдают от отсутствия персонального внимания. В красивых комнатах может быть очень фигово, если с тобой не считаются как с человеком. Дети из детских домов просто не научились принимать решения и отвечать за свои поступки. В этой системе ни один ребенок не может сказать: сейчас я не хочу гулять, сейчас я хочу дочитать эту книгу. Система не подразумевает такого права. Поэтому в плохом с точки зрения бытовых условий детском доме может быть лучше с точки зрения формирования личности. Очень важно, какого размера детский дом. Если это «фабрика» на 600 человек, то понятно, что там никто не получит персонального внимания. В маленьких городах были детские дома на 20 человек, и это было гораздо лучше. Но во время кампании по сокращению количества детских домов именно они и пострадали.
— Как реагировать, когда приемные семьи возвращают детей в детские дома?
— Иногда я могу понять этих людей. Это очень плохо, но что делать.
К примеру, в семью, где есть биологические дети, попадает ребенок с нарушением привязанности. Он ведет себя невыносимым образом для семьи. И в какой-то момент создает сознательную угрозу для жизни младшего ребенка. Поэтому перед тем, как осуждать, нужно постараться понять, что произошло.
Особенно высока вероятность возврата детей в случае личной травмы у семьи или завышенных ожиданий. Но у опеки нет никакой возможности разбираться в каждой отдельной ситуации, поскольку нет никаких критериев. То есть они не могут сказать: «Мы отказали такой-то семье, потому что у них завышенные ожидания, после того как провели серию тестов и бесед с психологами».
— Правда ли, что в России службы опеки с трудом отдают детей в приемные семьи?
— Это действительно так, возможно, потому, что неправильно выстроена система поощрений и наказаний и у опеки могут быть проблемы. К примеру, у нас сотрудник органов опеки никак не поощряется, когда у него на участке большое число усыновлений. Зато карательные меры в случае возврата ребенка работают как надо. Получается, выгоднее детей не отдавать, ведь, раз не берут, значит, не возвращают.
Тут опять работает наш гадский принцип: если случилось что-то неприятное, должен быть виноватый.
А виноватым считать человека можно, только когда человек ничего не попытался сделать, когда возникла кризисная ситуация, или способствовал ее созданию. А если человек сделал все возможное, чтобы помочь, но не смог, то в чем его вина? Я однажды разговаривала с директором психоневрологического интерната для детей и спрашивала у него, почему они детей так часто направляют в психбольницы. Он мне ответил, что под его ответственностью 60 девиантных подростков, привел статистику самоубийств среди девиантных подростков по России. И сказал, что если кто-то из них совершит самоубийство во вверенном ему учреждении, то директор автоматически будет виноват. Поэтому, как только он видит хоть какую-то угрозу суицида или побега со стороны подростков в его интернате, он отправляет его в психушку.