Цивилизация
С так называемым «узником Манежки» 34-летним Леонидом Паниным мы встретились возле метро «Медведково». Два года назад он оказался на одной скамье подсудимых с нацболами Игорем Березюком, Кириллом Унчуком и Русланом Хубаевым, а также «беспартийным» Александром Козевиным.
В отличие от своих подельников Панин признавал свою вину, говорил в суде мало, поэтому о нем известно немного: был тренером в спортивном клубе, преподавал славяно-горицкую борьбу, ранее судим за побои.
В суде он не выделялся, производил впечатление недалекого парня с постоянной идиотской улыбкой. Однако при встрече это оказался очень спокойный бритоголовый мужчина, улыбка на его лице появлялась редко. «Я специально не стриг волосы, чтобы не выглядеть брутально», — вспоминал он себя в суде.
В октябре 2011 года Тверской суд Москвы приговорил его к двум годам колонии общего режима.
На свободу он вышел на четыре месяца раньше, 27 ноября 2012 года. «Я вышел ровно в свой день рождения, Саша Козевин выскочил на один день раньше меня, — рассказал он.
— Саша сейчас лежит в больнице с желудком. Я ему вчера позвонил, спросил, не хочет ли он тоже подойти, но он сейчас болеет».
На встречу Панин согласился сразу, но по пути в кафе заметил, что журналистов не любит. «Я вообще людей не люблю очень, — пояснил он позже. — У меня такое деление людей идет, и журналисты попадают не в лучшую часть. Очень малая вероятность встретить журналиста, в котором я увижу энергичность, запал и что-то такое-эдакое. Я же понимаю, что существует образ, в который я должен попасть, три-четыре варианта. С большей вероятностью, я посмотрю на статью, и мне станет грустно. Я могу пару вещей исправить, но понимаю, что другую не напишут. Но все меняется.
Если раньше профессия сильно влияла (на мое отношение к человеку. — «Газета.Ru»), если «мусор» — значит, «мусор», то сейчас все перемешалось, люди уже повсюду совершенно разные.
И поэтому я смягчаюсь, но все равно на журналистах пунктик остается».
Москвич и первоход
Свое наказание за «Манежку» Панин отбывал в Брянской области, в ИК-5 в городе Стародуб. «Я думаю, что это была самая дыра, которую можно было найти москвичу и первоходу (впервые попавшему в тюрьму, ранее он отделывался штрафами. — «Газета.Ru»)», — отметил он. По его словам, прибыв в колонию, с администрацией старался не пререкаться. «Блатная романтика от меня всегда была далека, — махнул он рукой. — Приехав в лагерь, я сразу пошел в «козлы» (кто работает на администрацию тюрьмы и не подчиняется блатным понятиям. — «Газета.Ru») и работал «нарядчиком» (тот, кто в тюрьме распределяет наряды на работу для заключенных. — «Газета.Ru»). И когда я освобождался, почти вся колония за это мне пожала руку и сказала спасибо».
Администрация колонии относилась к Панину хорошо, поэтому лишних сложностей на зоне он не испытывал.
«В принципе, то, что я вышел на четыре месяца раньше, это заслуга целой команды офицеров, которые сказали, что у них единственный политзаключенный на зоне, и это дело чести, чтобы он вышел по УДО, хотя бы по-небольшому», — признался собеседник.
С сокамерниками отношения тоже были хорошими, хотя поначалу контингент колонии производил на него отталкивающее впечатление. «Я старался меньше разговаривать с ними, а потом потихонечку стал понимать, что за всеми этими «эй, братан» стоит совершенно нормальное отношение, что человек не придуривается, а просто не может по-другому разговаривать». Впрочем, среди зэков встречались люди, которые «непонятно, как туда попали». В основном это были осужденные бизнесмены, с которыми Панин и поддерживал общение.
Впрочем, в тюрьме отношения между сокамерниками формируются по-особому, отметил Панин.
«Даже если люди откровенно ненавидят друг друга, они все равно, если случаются тяжелые моменты, непроизвольно начинают друг друга поддерживать»,
— рассказал он. Так, в следственном изоляторе «Матросская тишина», где Панин дожидался начала суда, оперативник решил над ним «пошутить» и посадил к нему одного из дагестанцев, участвовавшего в драке, во время которой был убит футбольный болельщик Егор Свиридов (основным требованием на Манежной площади была посадка соучастников убийства Свиридова, которых сразу после задержания полиция отпустила. — «Газета.Ru»). «У нас состоялся короткий разговор. Это были буквально две фразы. Он, когда узнал, кто я, завопил: «А! Это ты! Из-за таких беспредельщиков, как ты, я сижу!» Я только и успел ему сказать: «Да, ты сидишь. Ты сидишь, потому что я сижу. Меня посадят, но и ты будешь сидеть вместе со мной, и нас сразу развели», — вспоминал Панин. После этого они «только вежливо улыбались друг другу».
«Мои чемпионы хорошо разбивали морды»
Выйдя на волю, Панин вернулся домой в Москву и в течение года пытается восстановить свой спортивный клуб. Однако дела идут медленно, ему удалось сформировать лишь две небольшие группы. «Группы нестабильные, люди меняются, тренировочный план приходится постоянно переписывать, начинать все с начала», — пожаловался он. Чтобы прокормить семью, Панин устроился на другую работу.
«Я всегда любил заниматься электрикой, слаботочкой, компьютерами. Сейчас в депо в метро Wi-Fi делаем.
Но с увеличением количества моих групп я физически не смогу выходить на такую работу, мне придется ее оставить при любом раскладе», — отметил собеседник.
Панин не имеет каких-либо спортивных разрядов, хотя боевыми искусствами занимается с ранних юношеских лет, к 18 годам уже работал инструктором. И его ученики, соответственно, разрядов также не имеют. Об учениках Панин рассказывает с гордостью. «Я спортом никогда не занимался, не растил чемпионов.
Мои чемпионы хорошо разбивали морды, но они разбивали морды в уличных боях. Это люди, подготовленные для штурмовых действий, и я этим могу гордиться.
Антисоциальные такие люди, приятные. Кто-то докторскую степень защитил, кто-то уже бизнесом занимается и при этом продолжают участвовать в разных веселых, в том числе и фанатских, делах».
Как тренер Панин был хорошо знаком с Николой Королевым, который был осужден на пожизненное заключение за организацию и совершение ряда особо тяжких преступлений, в том числе взрыв на Черкизовском рынке в 2006 году. Королева он называет своим другом и соседом: «Мы оба были тренерами, только он вел армейскую рукопашку, а я славяно-горку».
О событиях на Манежной площади Панин вспоминает с теплотой.
«Обязательно кто-то должен сесть. Обязательно!»
По его словам, изначально туда идти не хотел и такого поворота событий не ожидал, считал, что люди просто постоят и разойдутся. Своих драк с полицейскими Панин не отрицает. «Я не считаю, что я сделал что-то плохое. Столкновение с ОМОНом — это как удар молотом по наковальне. Мы не могли не выйти, они не могли не приехать. А если ОМОН приехал, значит, драка будет почти 100%, — бьет он ладонью по столу. — Значит, кто-то неизбежно должен стать вперед. А кто пойдет вперед? Ну вот, я и иду вперед. Это не то что у меня запал какой-то, просто кто-то должен это делать».
К посадке Панин также отнесся спокойно. «Ну что тут сделаешь?
За любое массовое мероприятие обязательно кто-то должен сесть. Обязательно!
— опять хлопает он по столу. — Причем обычно находят какого-то хмыря (смеется). Но в этот раз ситуация сложилась хитрее. В этот раз они лажанулись, и как это объяснить? Поэтому нужно было обязательно найти, так сказать, «злобную руку врага». И эту «злобную руку врага» они увидели в партии «Стратегия-31», которая устраивает свои акции на Триумфальной площади. Я так понимаю, что те трое моих подельников национал-большевиков — это, наверно, все национал-большевики (организация запрещена в России), которые были на Манежной площади. Может быть, их было и побольше, но, видимо, только их нашли.
И была попытка провести параллель между Триумфальной и Манежной площадями. Хотя на самом деле они не имеют к ней ну ни малейшего отношения, потому что на Манежной площади был абсолютно правый состав».
Оперативники, по его словам, после Манежной площади провели колоссальную работу. Немалую часть сотрудников поснимали с других уголовных дел, чем полицейские были очень недовольны. По мнению Панина, его решили «брать» потому, что одна видеозапись запечатлела его рядом с Хубаевым. А опознали его, скорее всего, благодаря кому-то из информаторов в правой среде. Когда ему позвонил участковый и попросил подойти, Панин понимал, что на самом деле едет на допрос не как свидетель. Ему показали фотографии. «Я сказал, что это не я», — улыбнулся собеседник.
<4>
После этого последовал второй допрос, уже на Петровке, 38. «Мне стало понятно, что с нашей системой все будет так: если они меня уже закрывают, то доказано, что я там был. Я понял, что никто не будет играть со мной в игры, что законно или незаконно. Поэтому я сразу сказал: признаю, прошу помягче», — объяснил он.
«Омоновец был моим врагом»
Задержали Панина во время попытки прорвать оцепление.
Когда часть толпы отступила, он получил удар в голову, от которого до сих пор есть шрам — «медаль за оборону Москвы», как в шутку называет его Панин.
От многочисленных ударов он упал, а когда поднялся, понял, что уже находится в руках ОМОНа. «Никто меня не волок, мы спокойно пошли до автобуса. Там меня с шутками-прибаутками перевязали, посадили на «красный крест» (в «скорую помощь». — «Газета.Ru»), я поехал (в больницу. — «Газета.Ru»), где мне прекрасный доктор зашил ушибленную рану. Зашил ее так, как будто она резаная, шрам совсем маленький».
— В боях сильных и спокойных людей, в том числе с ОМОНом, часто действует принцип: когда человек до конца жестко оказывает сопротивление, несмотря на свое поражение, и при этом впоследствии себя адекватно ведет, к нему относятся абсолютно нормально и с уважением, — рассуждает Панин.
— Говорите так, будто это был не первый ваш опыт, — отмечаю я.
— Ну что тут говорить, — улыбнулся собеседник. — Именно с сотрудниками ОМОНа (Манежная площадь. — «Газета.Ru») — это мое единственное достижение, которое меня радует, греет, и я им горжусь. Тут надо оговориться, что с 1993 года — мне было 13 лет — к ОМОНу всегда было исключительно враждебное отношение.
Омоновец был моим врагом. И я всегда, когда их видел, прикидывал, как их брать. Всегда. Я к этому готовился. Потом пошли фанатские бои, хотя сам фанатом я никогда не был. Я выезжал на матчи специально, чтобы подраться с ОМОНом, но мне все никак не удавалось с ними схватиться, я оказывался слишком далеко и не успевал добраться.
Однако с возрастом отношение к полиции изменилось, теперь Панин с теплотой отзывается о потерпевших омоновцах, которые в суде отказывались от претензий к нему, о сотрудниках ФСИН, которые помогли ему «пробить» условно-досрочное освобождение.
По мнению Панина, если бы он не оказался на одной скамье подсудимых вместе с нацболами, то, скорее всего, ему бы не пришлось сидеть два года. «Мне скорее дали бы за отсиженное или с небольшим перевесом. Все было бы по-другому абсолютно, — отметил он. —
Я нацболов всегда не любил и не скрывал это. И в суде показывал всем видом, что я не с ними.
Руслан Тамерланович (Хубаев. — «Газета.Ru») — железный революционер. Не может не вызвать уважение его упорство. Первый срок сидел за подкинутые наркотики и три года из них отсидел в одиночке. И сейчас приехал на зону, его сразу в СУС (зона для злостных нарушителей режима содержания. — «Газета.Ru») закрыли. Но он левый радикал, у него вся психика такая, по нему это сразу видно, так же и по мне видно, кто я. С одной стороны, мы похожи тем, что мы оба можем совершать активные действия, с другой стороны, мы разные. Лично к нему я могу испытывать симпатию. То же самое с Игорем Березюком, который в значительной степени гораздо больше правый, чем левый. И также и с Кириллом Унчуком. Ой нет, про него не буду ничего говорить. Это вообще отдельная тема», — улыбнулся Панин.
— Мне обидно было, когда во время суда меня стали причислять к национал-большевикам.
Мне от этого стало реально грустно. Плюс была фотография, где Березюк поднимает бесчувственное тело. Написали, что это Панин. Я озверел просто. Никто меня не срубил на Манежке, с Березюком вообще не был знаком.
— То есть это не вы на фотографии?
— И прошу об этом написать, — снова улыбнулся собеседник. — Никто меня не вырубал. Надо повозиться, чтобы меня вырубить.
«Домашняя история»
До событий на Манежной площади у него уже была судимость за побои. По его словам, это «домашняя история».
Конфликт был с сестрой, которой не нравилось, что он поселил в квартире свою супругу. Об этой истории Панин рассказывал отстраненно.
— Если человек приходит с медицинским подтверждением, что у него есть синячок, не важно где, и говорит, что это сделал я, и известно, что в этот момент я там находился, то это уже доказано. Если даже будут свидетели, которые скажут, что этого не было, суд сочтет их показания не соответствующими действительности. А свидетель, который знает это со слов потерпевшего, а сам там не присутствовал, его показания будут приписаны.
— Так это было или не было? — пытаюсь я добиться четкого ответа.
— Ну что было? Как сказать?
Ну, если человек хочет вам кружкой по голове дать, вы хватаете его за руку, на ней остаются синяки. Человек приходит в суд и говорит, вот у меня синяки…
На самое деле судов было намного больше.
По его словам, два суда о побоях с сестрой закончились штрафами. Другие суды тоже были с сестрой, она то пыталась выселить его супругу, то посадить его самого. В конце концов, она продала свою долю в квартире, тоже через суд, и уехала. «Ну что такое суд? Фикция на самом деле», — отметил он.
«Я не стал умереннее, я стал беспощаднее»
К ультраправым взглядам Панин пришел еще в начале 90-х, «когда всё ломали». «Я больше определялся с реакционистами, кто против развала — тот мой союзник, — рассказал он. — Потом я стал подрастать…
Со скинхедами я встретился, когда мне было лет 16. Я носил камуфляжные штаны, занимался рукопашкой, и, вообще, у меня был длинный хвост до конца лопаток.
И я встретился с парнем, который сказал: «Надо же, у нас волосатые тоже камуфляжи стали носить». Мы стали общаться, и мне стало нравиться. Я вошел в это движение, и с тех пор я в нем. Хотя официально бритоголовых сейчас нет, но люди все остались. И оно продолжает развиваться, и не в самую плохую сторону».
Со временем ситуация изменилась. «Теперь наше население наконец осознает, что все мы все равно будем жить в России. Что Запад нам не поможет. И что мы можем быть нацистами, коммунистами — кем угодно, но все мы русские, нас тут 120 млн этнических русских, и кроме нас тут больше нет друзей, ну, может, кроме сербов. Средние азиаты, кавказцы — это наши враги, кровные враги, и всегда такими останутся, — опять стучит Панин ладонью по столу. — И смотрят на нас только как на страну, где до времени можно украсть. Хотя с отдельными личностями я общался, с ними можно разговаривать и иметь дело, но это отдельно по личностям. Общая их масса — это враг. И на сегодняшний день это очень медленно, но до людей доходит».
— Со временем ваши взгляды стали умереннее?
— Я не стал умереннее, я стал беспощаднее.
В молодости я ничего не испытывал, к 30 годам все меняется, появляется настоящая ненависть.
«Когда я вышел из тюрьмы, принюхался к воздуху и понял, что для меня война заканчивается, — вздохнул в конце беседы Панин. — Такие, как я, мы свое дело сделали. Когда не было никого, и были только мы. Это были железные люди».
Закончив разговор, Панин галантно помог мне одеться и, провожая до метро, хватал меня под локоть на скользких ступенях, чтобы не упала. «До свидания», — протянула я ему руку. Но вместо того, чтобы пожать, он поднес ее к губам. «Может, еще и увидимся», — сказал он и исчез.