Цивилизация
— Владимир Владимирович, вы знали о том, что происходило в России в связи с вашим делом?
— Когда начались судебные разбирательства, ко мне приезжал мой самый близкий товарищ. Он держал меня в курсе, рассказывал, что происходит в России, как и наш адвокат Гулом Бобоев. Что касается СМИ, мы могли получать информацию только из местной прессы — тут есть такая газета «Азия-плюс». То есть я не могу сказать, что полностью был в курсе всего, но по мере возможностей получал информацию.
— И как вы относились к новостям?
— Меня это немножко настораживало. Получалось, что дело принимало политическую окраску, хотя этого не хотелось. И поэтому было неприятно, когда в российской прессе появлялись несколько тенденциозные антитаджикские высказывания. Я понимал, что это не улучшает, а ухудшает ситуацию, что люди занимаются чистым пиаром, а нам от этого может быть только хуже. Но были и хорошие выступления, за которые мы очень благодарны. Спасибо нашим СМИ, которые хорошо освещали дело, — как говорится, рука всегда была на пульсе. Но некоторые вещи напрягали. Кстати, аналогичные антироссийские статьи были и в Таджикистане.
— Таджики, с которыми вы контактировали, высказывали вам свое мнение касательно ситуации?
— В суде мы практически не общались ни с кем. А в СИЗО, как ни странно (но это не странно на самом деле), там все были за нас, даже сотрудники. СИЗО — это, конечно, не трехзвездочная гостиница, это камера. Но наши сокамерники — граждане Таджикистана — принимали нас, как гостей. Мы в камере были практически как гости! Сотрудники СИЗО относились к нам хорошо еще и потому, что к нам хорошо относился начальник учреждения. Когда мы только поступили, он узнал, что я офицер (Садовничий 23 года прослужил в армии во времена СССР. — «Газета.Ru»). Мы с ним поговорили хорошо, по-человечески.
— А где вы служили?
— Вся моя служба в армии — это дальняя авиация, дальние и стратегические бомбардировщики. Ту-16, Ту-95 — я летал на этих двух самолетах.
— Как вы думали, чем закончится ситуация с задержанием самолетов? Складывалось впечатление, что поначалу никто не ожидал — ни экипаж, ни компания-владелец, что может дойти до уголовного дела.
— На самом деле так и было. Через два дня после того, как нас задержали, сотрудники комитета национальной безопасности нам заявили, что к экипажу претензий нет, уголовное дело возбуждаться не будет. Сказали — сейчас поселим вас в гостиницу, встретимся с руководством вашей компании, и до свидания. Ну а потом все приняло совсем другой оборот.
— А когда вы поняли, что вас действительно могут посадить всерьез и надолго?
— Через два месяца все началось. Нас продержали в гостинице два месяца — забрали паспорта, поставили охрану. Мы смотрели телевизор, ходили только во внутренний дворик. Нас могли под охраной вывести в магазин по одному или вдвоем. Каждый день нам говорили: вы не арестованы, все нормально, вопрос решается, сегодня-завтра мы вас отпустим. Все так тянулось, а потом ситуация зашла в тупик (усмехается). Нас несколько не очень порядочным способом заманили. Сказали — командиры кораблей, давайте проедем в комитет, кое-какой вопрос надо решить. Мы приехали, а нам объявили, что мы задержаны. А на следующий день — арест и в СИЗО.
— Складывается впечатление, что в действиях прокуратуры и следствия все было не по закону. А вы как считаете?
— (Усмехается.) Ну вообще дела как такового не было, это была чистая подстава с целью забрать два самолета. А мы были как рычаг — через нас давили на хозяина, говорили: не отдашь самолеты — мы их посадим.
— Хозяин — это Сергей Полуянов?
— Да. Как он говорил, от него требовали, чтобы он продал за рубль или оформил дарственную на эти самолеты, и тогда нас отпустят. В конце концов ситуация зашла в тупик, он отказался. И тогда возбудили уголовное дело, и нас отправили в СИЗО. А потом человек из комитета национальной безопасности, который с нами общался, сам мне сказал открытым текстом: «Вопрос в самолетах, к вам претензий нет. Но ваш хозяин не хочет идти навстречу». Причем высказывали такие интересные мысли — какой он (владелец самолетов. — «Газета.Ru») непорядочный человек, что ему эти самолеты давно окупились, а он не хочет их теперь отдать за просто так. Говорили, что им даже известно, за сколько он их когда-то купил.
— А вы тоже в Таджикистане на этих самолетах работали?
— Мы на этих самолетах в Кабуле с 2008 года работали по перевозке продуктов питания Suprime Food. Экипажи менялись каждые полгода. В прошлом году проводились технические работы, я взлетал на Ан-72 из Кабула, и мне разрешали посадку на военном аэродроме Гиссар в Таджикистане. По правилам надо было садиться в международном аэропорту. Но тогда к компании, на которую мы работали, было особое доверие, и ее самолетам позволялось садиться на военном аэродроме. И мы там работали целую неделю, потом я уехал, а туда приезжала бригада из России и выполняла на этом самолете уже серьезные технические работы.
— Если раньше к компании было такое отношение, что же произошло с разрешением на пересечение границы? Почему оно стало недействительным?
— (Смеется.) На самом деле разрешение на пересечение государственной границы для самолетов гражданской авиации — это абсолютно формальная бумажка. Это не шенгенская виза. Тут никаких проверок нет. Просто авиакомпания присылает правильно заполненную заявку, и на ее основании стопроцентно выдается разрешение. Наша компания (компания-арендатор Aerospace Consortium. — «Газета.Ru») послала заявку в «Таджикаэронавигацию». Что с ней произошло — я так до сих пор и не понял. На суде выступал представитель «Таджикаэронавигации», он сообщил, что заявка была неправильно заполнена. Но следователи даже не поинтересовались, каких данных не хватало. Это же могла быть отговорка — все годы компания заполняла заявки правильно, а в этот случай ошиблись! Но при этом почему-то менеджер нашей компании выдал нам это разрешение, менеджер выдал нам его — два экземпляра — мне и Руденко. Как оказалось, оно было недействительным.
— А почему двигатель признали контрабандой?
— Ха-ха! С двигателем было вообще смешно, это был правовой беспредел. Двигатель находился внутри самолета и даже не пересек государственную границу Таджикистана. По законам пересечением границы считается момент, когда груз выгружается из самолета. А этот двигатель так и остался внутри. На суде выступали представители таможни, которые подтвердили, что нарушения тут нет. А нас еще обвинили в силовом прорыве таможенной границы. По их законам это означает применение физического воздействия на сотрудников таможни. А в уголовном деле вообще не зафиксирован факт прорыва границы. Кроме того, двигатель не может считаться коммерческим грузом, так как он принадлежит компании и его не планировалось выгружать в Таджикистане.
— А вы в курсе, что судья запретил вам управлять воздушными судами четыре года?
— Вы лучше меня осведомлены! Нам приговор зачитывали на таджикском языке, я его не очень даже понял. Понял только, что нас освободили. Наверное, потом приговор переведут на русский.
— Посольство объявило, что вы вернетесь в Москву 24 ноября. Вы думали, чем займетесь в России?
— Ха! Я пока хочу просто домой вернуться!
