— Вы известны альтернативным взглядом на алкогольную зависимость, и результатом ваших исследований стало формирование нового медицинского направления психиатрии — клинической аддиктологии. Как это направление рассматривает алкоголизм?
— Современная психиатрия и наркология рассматривают алкоголизм как расстройство физического и психического здоровья, обусловленное злоупотреблением спиртным. Эта токсико-психологическая доктрина, где причинно-следственные отношения понятны и очевидны: человек болен, потому что выпивает.
На наш взгляд, это все равно что говорить: «Кашель — самостоятельная болезнь». Но и кашель, и алкоголизм — это всего лишь клинические признаки, симптомы. В первом случае, например, туберкулеза, а во втором — душевного недуга, который мы называем аддиктивным расстройством. Точнее аддиктивной болезнью, это патология пристрастия.
Лев Благов
Кристина Богачева/«Газета.Ru»
— В чем заключается эта патология?
— Пристрастие здесь — это сверхценное отношение к предмету. В психиатрии есть два клинических понятия, так или иначе помогающих идентифицировать патологию мышления: идеаторная сверхценность (или сверхцель) и доминирующая идея.
Например, сейчас у нас интервью, это — моя доминирующая идея, на которой я должен, не отвлекаясь, сконцентрировать свои мысли и действия. Но после его окончания будет уже другая идея. Здесь отсутствует какая-либо мешающая «одержимость».
Теперь — «сверхцель». О ней мы думаем каждый день, она безусловно и постоянно доминирует в сознании человека уже независимо от внешних обстоятельств. Так простым языком иногда говорят об «одержимости», что предельно трудно поддается психологической коррекции. Это и есть то, что психиатры называют сверхценностью.
Мотивации здесь могут быть самыми разными: стремление к лидерству, к известности, к достижению результата в спорте, бизнесе и многое другое. Иное дело, когда мы наблюдаем формирование патологического пристрастия к психоактивным субстанциям, к числу которых принадлежит и алкоголь.
— Получается, у алкоголика спиртное становится сверхценным?
— Да, формирование сверхценности в отношении алкоголя — это первый признак дебютирующей психической патологии. Мы определяем клинический дебют именно по наличию факта активного формирования аддиктивной сверхценности.
У людей с активно формирующейся патологией пристрастия алкоголь, как сверхцель, быстро и драматично переходит эту границу реальности. Начинается своеобразная накрутка смыслов, продвигающих важность и приоритетность всего, что сопряжено с употреблением алкоголя.
Спиртное начинает определять поведение, мотивацию, подчинять эмоции, вытеснять другие доминантные идеи — семью, работу, друзей. Человек уже не в состоянии адекватно адаптироваться к жизни в привычном социуме, начинает из него выпадать.
— Как сверхценность формируется?
— Вначале всегда присутствует смысл, он стоит за любой вещью и действием. Представим ситуацию: человек, не страдающий патологической аддикцией, попадает на вечеринку, где активно употребляется алкоголь, царит веселье и дух оптимизма.
Индивид ищет кого-то, с кем хотел бы себя отождествлять. Он видит своего выпивающего друга и интуитивно воспринимает его как некий безусловный авторитет. Более того — атмосфера искусственного психологического позитива ему начинает нравиться. Формируется, пока в общих чертах, контекстное отождествление понятия «опьянение» с такими смыслами, как красивая жизнь, веселая музыка, оптимизм, счастье.
Последнее — фундамент будущей нарко-доминанты, когда именно эти смыслы инфантильно, но безальтернативно «застревают» в сознании. Человек начинает думать, что «счастье» заключается в наркотизации, в нашем случае, — в алкоголе.
— Как происходит это «заражение»?
— Здесь заложен механизм так называемого индуцированного психоза. Это психическое расстройство пациента вызвано бредовым содержанием мышления другого человека, с которым он пребывает в тесном общении. Зачастую это бывает среди членов одной семьи, которые плотно взаимодействуют друг с другом в условиях социальной изоляции.
В моей клинической практике встречались даже случаи индуцированной шизофрении. В клинику поступила семейная пара. Муж и жена одновременно высказывали схожую фабулу о том, что у них воровали вещи. Это бред ущерба. После госпитализации примерно через полторы — две недели «раздельного» существования муж перестал бредить. У его жены, наоборот, картина бреда сохранилась, это послужило поводом для постановки диагноза.
Мы, работая в клинике, где находятся больные с наркологической проблематикой, отмечаем, что при начале формирования алкогольного поведения обязательно присутствует фактор алкоголика-индуктора. Это верно также и для других видов нарко-токсикомании. Поэтому мы и утверждаем, что алкогольная зависимость, как и любая другая, — психоинфекционная болезнь. Алкоголик, попросту говоря, заражается истиной «алкоголь равно счастье» от другого человека.
— Что происходит после такого «инфицирования»? Человек ведь не может в один день стать алкоголиком… Или может?
— Не может, на это требуется время. Сначала происходит инициация аддиктивной болезни. Если интоксикация оказала подкрепляющее действие через психофизические ощущения, то человек переходит к следующему этапу. Включается компонент анозогнозии (отсутствие критической оценки больным своего заболевания) и легитимации аддикции. Она подразумевает своеобразное «узаконивание» выбора, то есть человек сам себе как бы говорит: «Я пью, потому что у меня нет семьи. И я имею полное право на это». Таких причин — масса.
Потом человек начинает уже отстаивать, защищать свой «источник счастья», атаковать других, кто ему в этом противоречит. На претензии других он отвечает: «Я все понимаю и в любой момент остановлюсь». Все, на этом этапе болезнь уже состоялась!
Больной пытается защитить себя от врачей, родственников, от всех, кто, по его суждению, мешает ему спокойно жить и выпивать. Был человек по сути «нормальный», но в результате развивающегося заболевания стал «одержим» алкоголем. Это уже явная патология психики.
— Хорошо, но ведь многие пили в компаниях и сталкивались с образом «алкоголь — это счастье», почему кто-то становится алкоголиком, а кто-то — нет?
— Вот вы с коллегой заходите в метро, и кто-то из пассажиров чихает, ваша подруга впоследствии заболевает, а вы нет. Почему? У вас был иммунитет. В контексте нашей беседы мы говорим об иммунитете психики.
— Как он работает?
— Как мы уже выяснили, в дебюте формирования алкоголизма лежит смысл. Вот я смотрю на симпатичного мне человека, а он коньяк вовсю распивает, вокруг свечи, музыка, запахи, антураж, и я думаю: «Какой красавчик!» Субъективно-приятный образ, но «иммунитет» мне подсказывает: «Стой-стой-стой, он напился до невменяемого состояния, он неадекватен». И все, мы уже не отождествляем алкоголь с абсолютным счастьем. Конечно, в реальности все намного сложнее, но смысл ясен.
Иммунитет в его традиционном рассмотрении, как известно, бывает врожденный, но бывает и приобретенный. Описанный мной случай относится к первой категории. Второй формируется иначе. Болезнь, стартовав из-за врожденного психопатологического иммунитета, обрывается, аддиктивные доминантные смыслы утрачивают свою актуальность, и мы наблюдаем «осознанную трезвость». Но иногда это может сыграть злую шутку.
— Какую?
— Мы это обозначаем термином «инвертированная паранойя», то есть паранойя наркотизма трансформируется в «паранойю борьбы» с наркотизмом. В целом, ничего плохого в этом нет, но я думаю, эти люди тоже в определенном смысле нездоровы, но это пока наши исследовательские гипотезы.
— Обычный иммунитет формируется с самого детства известными инфекционистам способами. А как формируется иммунитет у психики?
— Он тоже формируется с детства. Инфантилизм — неразвитость, задержка психического развития, неумение принять нужное решение, просчитать последствия действий, безответственность — не позволяет организовать сильный иммунитет. Здесь важным является многое: благополучная семья, общение в контексте социально-позитивных установок, высокий уровень мотивации и многое другое. Важнейшим все же здесь является «здоровое» микроокружение.
— А что делать, если «заражение» алкоголизмом уже произошло?
— Хороший вопрос. Традиционная наркология предполагает, что лечить нужно пьянство, то есть воздействовать на сам факт употребления. В клиническом понимании это даже не лечение, а лишь коррекционное воздействие. Этого недостаточно.
Сейчас у нас популярны такие методы, как мотивационная беседа с алкоголиками. Это зачастую бессмысленно. Когда самолет на взлете, вы его сачком не поймаете, его нужно сбивать на взлете. Также можно наблюдать повсеместное увлечение дезинтоксикацией («выведение из запоя»), которая почему-то фигурирует как полноценное лечение. Налицо работа со следствием, но не с причиной.
В клинической аддиктологии мы говорим, что интоксикация — это лишь симптом болезни. Выражаясь фигурально, человек не потому болен, что пьет, а пьет потому, что болен.
— Как тогда должно выглядеть лечение алкоголиков?
— Лечение, по нашему мнению, должно выглядеть следующим образом. Сначала нужно ввести человека в клиническую ремиссию. Дальше идет поддерживающее и противорецидивное лечение: надо создать «защитную оболочку» при помощи фармакологии и психотерапии. Третий этап — лечение восстановительное. Это база для последующей психологической реабилитации, социальной адаптации с целью включения пациента в социум.
Проблема также заключается в том, что исследовательский материал формируется в основном больными с «клинической запущенностью», то есть здесь фигурируют недостаточно обследованные и плохо курируемые пациенты, что серьезно искажает возможность получения комплексного исследования.
Это все требует серьезной научно-практической проработки. Для этого, как я полагаю, необходим целый ряд условий. Необходимо открыть в России «Институт клинической аддиктологии». Это первый и важный шаг в организации инновационного научно-практического комплекса. Необходим инновационный подход, что неизбежно ведет к признанию направления «клиническая аддиктология» как имеющего очень важную социальную значимость. Сегодня мы, к сожалению, сталкиваемся в среде ориентированных экспертов с отторжением нашего взгляда на проблему.
— Почему сейчас лечат только «запущенные» случаи?
— А другие пациенты в клинику просто не попадают. За редким исключением. В большинстве случаев мы не можем лечить пациента без его формального согласия. Исключения — это определения суда или некие экстремальные показания, но до этого пациенту нужно еще дойти.
Когда пациент пришел к врачу и сказал: «Хочу лечиться». Это фактически значит, что активность болезни переходит в фазу своего угасания.
Часто это не выздоровление, а всего лишь ремиссия. Получается, что в активном лечении нуждается тот больной, который лечиться не хочет. «Настоящий» больной в активной фазе алкоголизма никогда не хочет лечиться.
— Как же тогда должна строиться работа с теми алкоголиками, которые не признают свою болезнь и не хотят лечиться?
— Необходим поиск и отработка механизмов раннего выявления и активной профессиональной работы с аддиктивной патологией. Активная профилактика позволяет быстро и эффективно выявлять «патогенный микросоциум». Именно в нем происходит заражение, поэтому важно человека из него вывести.
Здесь, безусловно, необходимы новые технологии раннего выявления и ситуативного разрешения проблем. Это как раз и является самым ответственным звеном «медицины патологической аддикции» будущего. Но для этого необходим большой комплекс научно-методологической разработки, способный быть выполненным только на базе серьезной профильной инфраструктуры.
Существующая проблема не выглядит неразрешимой. Необходимо лишь серьезное квалифицированное ее решение с привлечением серьезных и заинтересованных специалистов.
