Цивилизация
18 июня 1918 года произошло затопление основной части эвакуированных из Севастополя боеспособных кораблей Черноморского флота в Цемесской бухте возле Новороссийска. Этому предшествовала целая цепь драматических событий и решений, в результате которых Россия практически полностью лишилась своего флота на Черном море, как это уже однажды случилось в 1854 году — после Крымской войны. В 1905 году в Севастополе был установлен знаменитый Памятник затопленным кораблям — в связи с событиями пятидесятилетней давности, — поэтому новое вынужденное затопление флота матросами и их командирами воспринималось особенно остро. И еще одна болезненная для русских моряков ассоциация легла в основу неофициального наименования этого события — «Черноморская Цусима».
Флот в конечном счете пал жертвой заключенного большевиками с кайзеровской Германией и воюющими на ее стороне Центральными державами сепаратного Брестского мира. Хотя в договоре, подписанном 3 марта 1918 года, непосредственно Черноморский флот не упоминался, там содержалась фраза: «Свои военные суда Россия либо переведет в русские порты и оставит там до заключения всеобщего мира, либо немедленно разоружит». Между тем германские войска после разгона Центральной рады и установления полумонархического режима гетмана Скоропадского оккупировали Украину и, по выражению Ленина, решили по праву сильного «мимоходом слопать» Крым, который Советская Россия продолжала считать своей территорией, при этом оказавшись не в силах ее защитить. Наступление Германии по всему черноморскому побережью не встречало особого сопротивления, однако одна из провалившихся авантюр с высадкой черноморского десанта, который безуспешно пытался отбить Ростов, дала повод для нового немецкого ультиматума: под страхом возобновления военных действий в основной части России требовалось возвратить флот в оккупированный к тому времени Севастополь.
При этом Германия намеревалась изъять этот флот «для использования во время войны в мере, требуемой военной обстановкой», а после войны обещала вернуть (хотя в это никто особо не верил).
Пытаясь выиграть время, правительство большевиков готово было тогда идти на любые уступки: «Мы принимаем со своей стороны решительно все меры, чтобы добиться как перевода судов в Севастополь, так и прекращения военных действий или подобия их с нашей стороны», — заявлял тогда Ленин. Однако наряду с публичными приказами о возвращении и сдаче немецким войскам флота, шифрованные телеграммы от Троцкого и Ленина требовали флот все же затопить «по совету специалистов», чтобы он не достался «империалистам», и высылались соответствующие эмиссары, которые должны были организовать затопление столь деликатным образом, чтобы оно выглядело как самовольная акция отказавшихся подчиняться центральному правительству матросов. Сложность заключалась в том, что моряки действительно тогда толком никому не подчинялись и действовали по своему усмотрению, решая все важные вопросы голосованием.
Когда речь идет про временное перебазирование Черноморского флота из Севастополя в Новороссийск, нужно понимать, что оно проводилось в невероятной спешке из полузахваченного уже к тому времени города опять же по инициативе лишь части экипажей. Не всем тогда удалось вырваться под обстрелом, ушла лишь примерно половина основного флота, пусть немногочисленная, но новейшая и самая боеспособная: два линкора — «Воля» и «Свободная Россия» — и 16 миноносцев, в Севастополе же оставались 7 линкоров и 12 миноносцев, а также все три крейсера и все 15 подводных лодок. Всего в Севастополе сразу же достались немцам 170 судов, большей частью, правда, небольших.
В Севастополе флотом командовал вице-адмирал Михаил Саблин, который на какое-то время большевиками от командования был отстранен, даже заключен под стражу, но затем при появлении немцев под городом комитеты экипажей линкоров «Воля» и «Свободная Россия» обратились к нему с просьбой вновь принять командование. Саблин согласился при условии получения дополнительных полномочий, затем какое-то время пытался избежать захвата немцами кораблей путем поднятия флагов «Украинской державы», но экипажи многих миноносцев сразу отказались это делать, и им Саблин предложил немедленно покинуть бухту и идти в Новороссийск. Потом, когда делегация «от имени украинского флота» не нашла понимания у немцев, а их войска появились уже на северном берегу бухты, Саблин предложил отплыть в Новороссийск всем оставшимся кораблям, которые вообще были на ходу, во главе с двумя линкорами. Это произошло вечером 30 апреля. По разным причинам множество кораблей остались в Севастополе, например эсминец «Гневный» был то ли подбит, то ли по ошибке машинного отделения выбросился на мель. «Свободную Россию» обстреляли на выходе из бухты из береговых орудий, но она получила лишь незначительные повреждения. Остававшиеся в Севастополе корабли пытались привести в негодность, но из-за возникшего хаоса дело ограничилось лишь миноносцем «Заветный» и несколькими подводными лодками.
Впрочем, задержка с отходом кораблей в Новороссийск позволила эвакуироваться из Севастополя многим тысячам отступавших военных, а также гражданским лицам.
Часть флота, добравшаяся в начале мая до Новороссийска, оказалась в весьма затруднительной ситуации, так как и этому городу также угрожал захват Германией, занявшей уже к тому времени Ростов и Керчь и заключившей в клещи эту часть побережья. Была проблема с топливом, без которого нельзя было вновь выйти в море, между тем в телеграммах немцы требовали вернуть корабли в Севастополь и сдать там их новым командам, из Москвы же формально приказывали подчиниться немцам, но в зашифрованных телеграммах требовали исполнения прежнего приказа: корабли уничтожить. Саблин, на этот раз получивший более широкие полномочия общим голосованием почти всех матросов, включая экипажи мятежных миноносцев, решил ехать в Москву, чтобы доказывать необходимость сохранения флота и восстановления снабжения, однако по приезде он был там арестован и лишь позже, благодаря помощи симпатизировавших ему матросов, сумел бежать в Великобританию, после чего присоединился к Белому движению и вернулся на Юг России.
Обеспечить затопление кораблей должен был назначенный комиссаром флота Николай Глебов-Авилов, однако он не имел должного авторитета среди моряков, и на подмогу ему прибыл новый уполномоченный — мичман Федор Раскольников — один из самых авантюрных и пламенных деятелей времен революции и гражданской войны, которому и удалось наконец переломить ситуацию.
Оставленный после Саблина командующим флотом капитан первого ранга Александр Тихменев, командовавший также линкором «Воля», 14 июня приказал командам проголосовать: идти в Севастополь или затопить корабли, однако большинство моряков проголосовали за иные, не предлагавшиеся варианты: ждать дальнейшего развития события либо сражаться. Вторым по популярности был все же вариант Севастополя, к которому склонялся и сам Тихменев, его также поддерживала большая часть офицеров.
В результате в ночь на 17 июня часть кораблей во главе с линкором Тихменева «Воля» и несколькими миноносцами отправилась назад в Севастополь, а оставшиеся стали готовиться к затоплению. Когда эскадра Тихменева выстроилась на внешнем рейде, то на мачте «Керчи» появился передаваемый флажками сигнал: «Судам, идущим в Севастополь: позор изменникам России!»
Сторонников затопления, назначенного на 18 июня, возглавил командир эсминца «Керчь» старший лейтенант Владимир Кукель. Экипаж линкора «Свободная Россия», поддавшийся агитации, также отказался выходить в море, а попытки заменить ее машинную команду офицерами и гражданскими мастерами потерпели неудачу. Впрочем, и топить ее пришлось уже другой команде.
При затоплении было решено использовать в качестве буксира «Лейтенанта Шестакова», а «Керчь» Кукеля должна была дырявить корабли торпедами, чтобы избежать повторения истории со знаменитым «Варягом», который после героического затопления своей командой был поднят японцами буквально на следующий день. Кукель решил потопить флот теперь уже наверняка.
Капитан первого ранга Терентьев, командовавший «Свободной Россией», отказался руководить затоплением своего судна и покинул его. Тогда Раскольников сумел набрать команду для парохода, взявшего линкор на буксир.
В четыре часа дня на виду у многочисленных зевак в порту все суда, предназначенные для затопления, были выведены на внешний рейд и подняли сигнал «Погибаю, но не сдаюсь!». «Керчь» потопила торпедой «Фидониси», после чего в течение чуть более получаса все остальные суда были потоплены открытием кингстонов и подрывом основных механизмов. Один за другим шли ко дну эсминцы «Гаджи-бей», «Калиакрия», «Пронзительный», «Лейтенант Шестаков», «Капитан-лейтенант Баранов», миноносцы «Сметливый» и «Стремительный» — в общей сложности 12 кораблей. По «Свободной России» «Керчи» пришлось выпустить сразу несколько торпед, поскольку без этого корабль отказывался идти ко дну. Сам эсминец «Керчь» Кукель предпочел не топить на глазах у публики, чтобы не сходить в этом месте на берег, он приказал идти в Туапсе и затопил свое судно уже там, у Кадошского маяка, утром 19 апреля, после чего его команда загрузилась в поезд.
Перед самой гибелью с «Керчи» отправили радиограмму: «Всем, всем, всем. Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдаче Германии. Эскадренный миноносец «Керчь».
Ушедшие в Севастополь корабли между тем были переданы под контроль германских команд, но большинство из них оставалось на месте до поражения Германии в Первой мировой войне, после чего они перешли в руки союзников, затем служили флотом Белой армии, и ими распоряжался Саблин, а после его смерти от рака — Тихменев. Корабельные команды после возвращения в Севастополь на какое-то время оказались в плену, но выжили. При эвакуации врангелевской армии из Крыма в 1920 году этот весьма немногочисленный оставшийся флот навсегда покинул Россию.
Руководившие затоплением Кукель, Раскольников и Глебов-Авилов вскоре стали видными деятелями советского государства, однако все они подверглись репрессиям и погибли в конце 1930-х. Глебов-Авилов и Кукель были расстреляны в 1937-м и в 1938-м, Раскольников стал невозвращенцем и погиб в 1939 году при загадочных обстоятельствах в психиатрической клинике в Ницце — то ли вследствие острой пневмонии, то ли выбросившись из окна, то ли — по неподтвержденным данным — от рук агентуры НКВД. В 1950-х и 1960-х все они были реабилитированы.