Цивилизация
Выпускник Московского физико-технического института (МФТИ) Анатолий Щаранский участвовал в еврейском движении в СССР, демонстрациях и протестных голодовках. Был автором писем и обращений еврейских активистов к советским властям и международной общественности. В 1973 году он подал документы на выезд в Израиль, но получил отказ и стал активным участником эмиграционного движения евреев-отказников.
Работая помощником и переводчиком академика Андрея Сахарова, 12 мая 1976 года Щаранский стал одним из создателей Московской Хельсинкской группы (МХГ), преподавал английский язык Юрию Орлову, Людмиле Алексеевой и другим активистам. Во время этих занятий велись беседы на темы борьбы за права человека в СССР.
МХГ публиковала десятки документов, свидетельствовавших о том, что нарушения прав человека в СССР продолжались, несмотря на подписание страной Хельсинкских соглашений. Эти публикации привлекли внимание всего мира.
Как вспоминал сам Щаранский, в начале февраля 1977 года «начались репрессии».
«Были арестованы двое из руководителей группы. Третий видный член группы Людмила Алексеева была выслана из Советского Союза. Я как основное звено связи группы со свободным миром был следующим в очереди на арест. Одновременно репрессиям подвергалось и движение за свободу еврейской эмиграции — наиболее многочисленное из всех диссидентских групп, выступавшее с единственным и наиболее конкретным требованием: предоставить евреям право на выезд в Израиль», — отмечал диссидент.
15 марта 1977 года Щаранского арестовали. Ему предъявили обвинения по двум статьям УК РСФСР: 64-а (измена родине) и 70 часть 1 (клевета с умыслом подрыва советского общественного строя). Утверждалось, что диссидент собрал и передал на Запад списки лиц, которым было отказано в выезде из СССР под предлогом сохранения гостайны, а также информацию о расположении, ведомственной принадлежности и режиме секретности около 200 предприятий в разных городах страны. По версии обвинения, Щаранский передал эти списки агенту американской военной разведки Роберту Тоту, работавшему в Москве под видом журналиста. Считалось, что Щаранский делал все это по заданию иностранных спецслужб. Его деятельность в составе МХГ квалифицировалась как клевета.
Соратники Щаранского пытались привлечь внимание к его аресту за рубежом. Так, 23 сентября 1977 года десять еврейских активистов отправили письмо политическому руководству Израиля. В нем, в частности, сообщалось: «В очередной раз мы вынуждены обратиться к вам за помощью и поддержкой. На этот раз идет речь об Анатолии Щаранском. Московский еврей, который в течение нескольких лет добивался возможности выехать в Израиль и активно боролся за право на репатриацию отдельных отказников и еврейского населения СССР в целом, несколько месяцев назад был арестован и обвинен по самой страшной статье уголовного кодекса, предусматривающего высшую меру наказания. Сегодня его пытаются обвинить в измене родине и шпионаже. Над одним из наших товарищей, над человеком, который, как и мы, хочет репатриироваться, изучал иврит и еврейскую историю, участвовал в работе семинара еврейских отказников-активистов, нависла угроза лишиться не только свободы, но и самой жизни. Мы обращаемся к вам с просьбой усилить борьбу за его спасение, сделать все возможное для сохранения жизни и свободы нашему товарищу».
Суд над Щаранским начался 10 июля 1978 года и продолжался пять дней.
Его родственники не смогли найти адвоката с допуском, а иностранных адвокатов к процессу не допустили. Поэтому Щаранский решил защищать себя сам. После того как обвинительное заключение было зачитано, Щаранский заявил, что виновным себя не признает и обвинение считает абсурдным.
«Я счастлив, что жил честно, в мире со своей совестью, никогда не кривил душой, даже тогда, когда мне угрожали смертью, — сказал Щаранский в своем последнем слове. — Я счастлив, что помогал людям. Я горжусь, что познакомился и работал вместе с такими честными и смелыми людьми, как Сахаров, Орлов, Гинзбург, — продолжателями традиций русской интеллигенции. Я счастлив, что являюсь свидетелем освобождения евреев СССР. Надеюсь, что эти абсурдные обвинения мне и всему еврейскому эмиграционному движению не помешают освобождению моего народа».
14 июля 1978 года суд приговорил Щаранского к 13 годам лишения свободы. Ему предстояло провести три года в тюрьме и еще десять лет в лагерях строгого режима.
В тот же день журналист и правозащитник Александр Гинзбург был приговорен за антисоветскую пропаганду к восьми годам заключения, а глава Литовской Хельсинкской группы Викторас Пяткус — к десяти годам. На следующий день в «Правде» вышла статья с заголовком «По заслугам». Щаранский был назван в тексте «изменником родины».
В местах лишения свободы ему пришлось провести девять лет. Все это время друзья Щаранского продолжали борьбу за его освобождение. Сам заключенный неоднократно попадал в карцер за протесты против незаконных, с его точки зрения, действий тюремного начальства, около половины срока провел в одиночной камере и 400 дней — в штрафном изоляторе. Щаранский неоднократно объявлял голодовки протеста и подвергался принудительному кормлению.
18 ноября 1985 года на саммите по ядерному разоружению в Женеве состоялась первая встреча генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева и президента США Рональда Рейгана.
Перед этим еврейские организации и ряд западных политиков потребовали, чтобы освобождение Щаранского стало частью любой разрядки напряженности между СССР и США.
Демонстрации по всему миру и ходатайства политиков Европы и США сделали свое дело. 11 февраля 1986 года Щаранского вместе с двумя гражданами ФРГ и гражданином Чехословакии обменяли на мосту Глинике на границе Западного Берлина и ГДР на арестованных в США чехословацких агентов Карела и Хану Кехер, а также советского разведчика Евгения Землякова, польского разведчика Ежи Качмарека и разведчика ГДР Детлефа Шарфенорта, арестованных в ФРГ.
Узников Запада привезли на «мост шпионов» в двух микроавтобусах, Щаранский и остальные находились в легковых машинах с противоположной стороны. Посредником между сторонами выступил восточногерманский адвокат Вольфганг Фогель. Поскольку американцы никогда не признавали Щаранского шпионом, он пересек границу за полчаса до обмена остальных заключенных.
«Но где же граница?» — спросил он. Ему ответили: «А вот здесь, вот эта широкая белая линия».
С западной стороны границу первыми пересекли супруги Кехер, затем Земляков и Качмарек. При этом сотрудника восточногерманских спецслужб Шарфенорта в суматохе едва не забыли на мосту.
После освобождения Щаранский вылетел в Иерусалим, где проживали его жена и мать.
В октябре 1986 года был обменян на сотрудника представительства СССР в ООН Геннадия Захарова руководитель МХГ Орлов, уже отбывший к тому времени лагерный срок и находившийся в ссылке в Якутии. Его привезли в Москву, в Лефортовской тюрьме объявили, что лишают гражданства, и под стражей посадили на рейс до Нью-Йорка.
«Обоих — и Щаранского, и Орлова — на Западе встречали как героев. Средства массовой информации публиковали интервью, встречи с ними добивались знаменитости, их принимали, чтобы выразить свое восхищение, президент США Рональд Рейган, премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер и др. Но на свободе оказались только двое. Для всех остальных ничего не изменилось», — заключала Алексеева в своей книге «История правозащитного движения в России».
Щаранский поселился в Израиле, взял имя Натан и занялся политической деятельностью.
Его с почетом встретил премьер-министр Шимон Перес. В том же году Щаранский дал показания в комиссии Конгресса США о положении с правами человека в СССР, в Овальном кабинете Белого дома был принят Рейганом.
В 1990-е Щаранский создал и возглавил партию, объединившую выходцев из бывшего СССР, был депутатом кнессета, возглавлял министерства промышленности и торговли, внутренних дел, строительства. В 2003-2005 годах Щаранский занимал пост министра по делам Иерусалима.
После распада СССР он неоднократно посещал Россию и встречался в Кремле с Владимиром Путиным. По словам Щаранского, его супруга Авиталь не любила ездить в Москву и не хотела, чтобы там бывали их дети. Сам же бывший диссидент, напротив, каждый раз с удовольствием возвращался на родину, поскольку, находясь в Москве, «чувствовал мощь победы».