Цивилизация
Как фабрикант Морозов сошелся с большевиками
Династия промышленников-старообрядцев Морозовых, одна из богатейших в России, построила, как сказали бы сегодня, настоящую бизнес-империю. Не в последнюю очередь благодаря их усилиям из нескольких деревень примерно в 100 км к востоку от Москвы образовался рабочий поселок Орехово-Зуево, со временем получивший статус города. Текстильные фабрики Морозовых приносили хорошую прибыль, снабжая своей продукцией всю Россию. Младший представитель клана предпринимателей, Савва Тимофеевич, был известен чутким отношением к своим рабочим. Он ввел оплату женщинам по беременности, отслеживал злоупотребления управляющих, поощрял образование среди своих кадров, приглашал на работу выпускников технических вузов. Именно на морозовских мануфактурах английские специалисты впервые в Российской империи продемонстрировали игру в футбол. Еще в XIX веке здесь появились первые телефоны.
При Савве Морозове семейное дело двигалось в гору.
Мануфактуры собирали всевозможные призы за высокое качество продукции. В прессе успешного предпринимателя прозвали «купеческим воеводой».
«Богато наделенной русской земле и щедро одаренному русскому народу не пристало быть данниками чужой казны. Россия, благодаря редкой выносливости своего рабочего, может и должна быть одной из первых по промышленности стран Европы», — искренне считал он.
Морозов пользовался колоссальным уважением в высшем обществе. Учитывая его заслуги, ему предлагали пост московского головы. Однако меценат отказался, поскольку условием назначения было принятие православия. Так и его отец, человек набожный и жесткий, не принял от царя дворянский титул. По своим убеждениям Морозов был близок к либеральным кругам и, мягко говоря, не являлся сторонником самодержавия.
Владимир Немирович-Данченко писал о нем: «Савву Тимофеевича отличали большая энергия и большая воля. Не преувеличивал, говоря о себе: если кто станет на моей дороге, перейду и не сморгну. Силу капитализма понимал в широком государственном масштабе».
Морозова весьма увлекало искусство. Промышленник вкладывал деньги в развитие Художественного театра, особое внимание уделяя актрисе Марии Андреевой. Между женатым Морозовым и возлюбленной Максима Горького вспыхнул бурный роман. Через Андрееву, помогавшую партии находить источники финансирования, коммерсант сошелся с большевиками. Он не жалел средств на издание нелегальной «Искры», а также других газет и не прекратил спонсировать революционеров, даже узнав о взаимных чувствах Андреевой и пролетарского писателя: с 1904 года они жили гражданским браком. Морозов нелегально провозил на свою фабрику запрещенную литературу и типографские шрифты, прятал большевиков.
Влияние революции 1905 года
Горький рассказывал, как однажды Морозов, прочтя очередную статью Владимира Ленина, удовлетворенно заметил: «Все его писания можно озаглавить «Курс политического мордобоя». Миллионер вовсе не мечтал о пролетарской революции — он поддерживал ту политическую силу, которая была способна расшатать самодержавие, после чего власть из ослабевших рук царя могли бы перехватить российские купцы и промышленники.
Ряд исследователей склонен считать фатальным для магната близкое знакомство с лидером боевого крыла большевистской партии Леонидом Красиным.
Под его руководством в Орехово-Зуево была построена электростанция, электрифицированы мануфактуры и городское хозяйство. Он имел влияние на Морозова, используя его в своих интересах.
Серьезное впечатление произвели на сочувствующего большевикам капиталиста революционные события 1905 года. После Кровавого воскресенья Морозов сказал Горькому: «Революция обеспечена. Годы пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день. Позволив убивать себя сегодня, люди приобрели право убивать завтра. Они, конечно, воспользуются этим правом».
Сам он на фоне расстрела мирной демонстрации рабочих составил записку «О причинах забастовочного движения. Требования введения демократических свобод» и хотел отправить ее в правительство, но не нашел понимания у близких. В разговорах с ними фабрикант называл членов династии Романовых не иначе как «августейшими дегенератами» — это отметил в своей книге «Дед умер молодым» его внук Савва Морозов. Неспособность или, скорее, невозможность как-либо повлиять на ход революции сказалась на психическом состоянии хозяина мануфактур в Орехово-Зуево. По Москве поползли слухи о его сумасшествии. Подозрения только усилились после заявлений Морозова о намерении передать часть акций своих мануфактур рабочим.
Как следствие, 15 апреля 1905 года консилиум лучших врачей страны диагностировал у Морозова «тяжелое общее нервное расстройство» и рекомендовал ему отправиться на лечение в Европу.
Вместе с супругой Зинаидой и доктором Николаем Селивановским больной выехал через Берлин в Канны. На курорте его навещал Красин. Казалось, дело движется к поправке. Так, 25 мая Селивановский записал в своем дневнике: «Все идет хорошо. Савва Тимофеевич уже не раздражается, спокоен. Думаю, дней через 5-6 можно уже думать о возвращении в Москву».
Кончина Морозова: все версии
Но 26 мая 1905 года случилась трагедия. Как рассказывала его жена, утром того дня Морозов сделал гимнастику, долго плавал, потом около часа просидел у моря. За трапезой зашел разговор о том, что по возвращении в Россию хорошо бы отправить детей в Крым. Ближе к обеду в фешенебельном отеле прогремел выстрел, которого никто не услышал из-за плотно закрытых двойных дверей. Пуля вошла в сердце. Рядом с Морозовым лежали никелированный браунинг и записка с размашистой строкой: «В смерти моей не винить никого».
Зинаида Морозова в первой половине дня находилась в Ницце, куда ездила за деньгами. Савва поцеловал ее на прощанье и сказал, что пойдет отдыхать. Возвратившись в Канны к обеду, она застала супруга «лежащим на кровати поверх одеяла, бездыханным, уже начинающим холодеть». Согласно Савве Морозову-младшему, его деда нашли в расхристанной позе. В других источниках, однако, утверждается, что глаза его в момент обнаружения тела были закрыты, а руки сложены на животе. По свидетельству жены покойного, в тот день вокруг гостиницы сновали какие-то подозрительные люди и сразу же после выстрела она якобы видела убегающего через сад человека. Данная версия, впрочем, расходится с информацией потомка Морозовых об отъезде Зинаиды Григорьевны в Ниццу.
Официально считается, что фабрикант свел счеты с жизнью, не в силах контролировать свое здоровье.
Факт самоубийства подтвердили и представители каннской мэрии, не усмотревшие препятствий к отправке тела в Россию. Одни говорили, что Морозова убили: в преступлении подозревали Красина, которому промышленник якобы не дал денег на продолжение революционной борьбы. Другие склонялись к версии о черносотенцах, неоднократно угрожавших Морозову из-за финансовой помощи революционерам. По свидетельству Горького, в кабинет мецената кидали камни и письма с угрозами, через доверенных лиц советовали уйти из дела. Доктор Селивановский считал, что Морозова застрелили спящим.
«В Берлине, Виши и Каннах, всюду нас преследовали шушеры, днем и ночью они слонялись под нашими окнами. Все это нервировало меня и Савву Тимофеевича», — признавалась Зинаида Морозова.
Существовала и конспирологическая версия. Ее привел в своих мемуарах внук миллионера: «После смерти Саввы Морозова среди рабочих его фабрики возникла легенда: Савва не помер, вместо него похоронили другого, а он «отказался от богатства и тайно ходит по фабрикам, поучая рабочих уму-разуму». Легенда эта жила долго, вплоть до революции».
«Правление Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и компания» с глубоким прискорбием извещает о кончине незабвенного своего директора Саввы Тимофеевича Морозова, скончавшегося в Канне на Французской Ривьере 13 мая (по старому стилю. – «Газета.Ru») сего года. Панихиды по усопшему будут совершаться в правлении мануфактуры ежедневно», — сообщало «Русское слово».
По распоряжению французских чиновников, свинцовый гроб с телом был заключен в дубовый гроб. Свинцовые кромки по указанным правилам имели толщину не менее двух миллиметров и плотно приникали друг к другу. Дно гроба, как и тело покойного, требовалось покрыть порошкообразным слоем, состоявшим из одной части дубильной коры и двух частей древесного угля.
На похороны Морозова в Москве собрались около 15 тыс. человек — как москвичей, так и приезжих из Орехово-Зуево, Твери и Богородска.
Гроб несли на руках от вокзального перрона до Рогожского кладбища. Венками от различных лиц и организаций загрузили пять траурных катафалков.
Председатель Комитета министров Сергей Витте в своих мемуарах так упомянул случившееся с Морозовым: «Он попался в Москве. Чтобы не делать скандала, полицейская власть предложила ему уехать за границу. Там он окончательно попал в сети революционеров и кончил самоубийством».
Московский градоначальник Павел Шувалов в секретном донесении в Департамент полиции написал следующее: «29 сего мая на Рогожском кладбище состоялись похороны известного московского миллионера, промышленного и общественного деятеля Саввы Тимофеевича Морозова, скончавшегося в Канне. По полученным мною сведениям, похоронами этими рассчитывали воспользоваться революционные организации, которым покойный оказывал широкую материальную помощь, и намеревались над гробом произносить речи противоправительственного содержания. Ввиду этого, воспользовавшись существующими у старообрядцев обычаями не произносить надгробных речей, я пригласил к себе попечителей Рогожского кладбища, коим предложил войти в сношения с распорядителями похорон, чтобы этот обычай нарушен не был».
Шувалов, которого уже 28 июня убили эсеры, связывал смерть Морозова с близостью к большевикам.
«По полученным мною из вполне достоверного источника сведениям, покойный еще до смерти своей находился в близких отношениях с Максимом Горьким, который эксплуатировал средства Морозова для революционных целей, — отмечал граф Шувалов. — Незадолго до выезда из Москвы Морозов рассорился с Горьким, и в Канн к нему по поручению Горького приезжал один из московских революционеров, а также революционеры из Женевы, шантажировавшие покойного, который, к тому же, к тому времени был психически расстроен. Под влиянием таких условий и угроз Морозов застрелился».
В свою очередь, внук мецената Савва Морозов-младший полагал, что у революционеров не было нужды угрожать его деду, поскольку до отъезда он вручил артистке Андреевой страховой полис на 100 тыс. рублей для передачи большевикам в случае своей смерти.