Цивилизация
После прихода большевиков к власти было принято решение о восстановлении патриаршества, упраздненного Петром I. Избрание проводилось в ноябре 1917 года в два этапа – тайным голосованием и путем жребия. Наибольшее число голосов набрал архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий), который позже эвакуировался с войсками Петра Врангеля из Крыма, поселился в Королевстве сербов, хорватов и словенцев и стал первым главой Русской православной церкви за границей. Второе место занял архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий). Однако по жребию патриархом стал Митрополит московский Тихон, набравший наименьшее количество голосов.
1 февраля (по новому стилю) 1918 года новый патриарх (в миру Василий Беллавин) издал свое знаменитое воззвание, которое, в частности, гласило: «Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей земной».
Священнослужитель осудил и предал анафеме тех, кто «гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово, и вместо любви христианской всюду сею семена злобы, ненависти и братоубийственной войны».
21 июля того же года в слове, сказанном по Евангелии в Казанском соборе на Красной площади, осудил расстрел бывшего императора Николая II и то, что «исполнительный комитет одобрил это и признал законным». А 29 июня 1919 года на паперти храма Христа Спасителя на патриарха Тихона было совершено покушение: после литургии он был ранен ножом. Считается, что нападение совершила Пелагея Гусева, мать двух красноармейцев и сестра Хионии, пятью годами ранее пытавшаяся убить Григория Распутина. Рана оказалась несерьезной, поскольку кожаный пояс смягчил удар. Гусеву признали невменяемой.
На заседании Политбюро 22 марта 1922 года по предложению Владимира Ленина был принят план Льва Троцкого по разгрому церковной организации. Начались допросы патриарха Тихона. 5 мая он был вызван в суд на процесс московского духовенства. Было вынесено частное определение о привлечении гражданина Беллавина к уголовной ответственности. На Лубянке ему дали прочесть официальное уведомление о том, что Совнарком «требует от гражданина Беллавина как от ответственного руководителя всей иерархии публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчиненная ему иерархия». С тех пор патриарх находился под арестом в бывших казначейских покоях Донского монастыря.
В газете «Известия» за 1 июля было опубликовано заявление патриарха в Верховный суд РСФСР, в котором, в частности, говорилось:
«Отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции».
«Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи», — писал патриарх Тихон.
Его слова вызвали неоднозначную реакцию в эмигрантских кругах. Так, митрополит Антоний (Храповицкий) отреагировал на это заявление следующим образом:
«Известие о том, что предмет нашего общего благоговейного почитания и вдохновитель бодрости — святейший патриарх Тихон — заявил себя «не врагом советской власти в России», повергло многих в глубокое уныние и некоторым внушило почти безнадежное отношение к русской церковной жизни».
Тем не менее, он приходил к выводу, что отныне «православной церкви и православным христианам в Советской России будет легче жить и более возможно спасаться в святой церкви, нежели в предыдущие годы».
«Православная церковь снова приобретает в совдепии если не правовое, то терпимое положение», — подчеркивал председатель Архиерейского синода РПЦЗ.
В конце 1924 года патриарх Тихон серьезно заболел. Этому предшествовало новое покушение. 9 декабря неизвестные проникли в келью предстоятеля РПЦ в Донском монастыре и открыли стрельбу из револьвера. Келейник Яков Полозов успел прикрыть патриарха и принял огонь на себя. Нападавшим удалось скрыться, с собой они прихватили висевшую в прихожей шубу. Через несколько дней, во время похорон Полозова, в Тихона стреляли снова. Но и в этот раз пули не достигли цели.
Колоссальная административная нагрузка и регулярные службы, психологическое давление, которое на него оказывали власти, переживание из-за гибели близкого человека развили сердечную болезнь.
Ему как «нежелательному» из-за отношения советской власти пациенту было отказано в госпитализации во многих больницах. Поместить опального иерарха в свою клинику на Остоженке согласился лишь известный в Москве врач Алексей Бакунин, племянник знаменитого теоретика анархизма Михаила Бакунина. В молодости он и сам проникся революционными идеями, но с возрастом сосредоточился на частной практике, хотя при Временном правительстве занимал пост товарища (заместителя) государственного призрения. Совладелицей клиники Бакуниных была супруга врача Эмилия, урожденная Лопатина, происходившая из рода князя Дмитрия Пожарского.
Бакунинская клиника славилась своей аполитичностью. Здесь оказывали помощь и политзаключенным-эсерам из Бутырской тюрьмы, оперировали влиятельного секретаря ВЦИК Авеля Енукидзе, лечили артистов и деятелей искусства.
«Патриарх Тихон поступил в нашу лечебницу 13 января 1925 года с хроническим воспалением почек и перерождением мышцы сердца (миокардит). Кроме того, еще до поступления в лечебницу у него было несколько приступов грудной жабы. Лечили патриарха Тихона профессор Кончаловский и доктор Покровский. Кроме того, ежедневно посещал больного доктор Щелкан, на консультациях бывал профессор Плетнев», — сообщал Бакунин в выпуске «Вечерней Москвы».
Как уточняется в статье Владимира Сысоева «Смерть патриарха Тихона в клинике Бакуниных», к больному часто приходил для допроса сотрудник ОГПУ Евгений Тучков, расследовавший дело «шпионской организации церковников», которую, по версии следствия, возглавлял патриарх Тихон.
Старания лучших специалистов, собранных Бакуниными в своей клинике, не спасли пациента. 7 апреля 1925 года, в праздник Благовещения, патриарх скончался в возрасте 60 лет – по официальным данным, от сердечной недостаточности, хотя всегда существовала версия о его отравлении. За несколько часов до смерти он произнес:
«Теперь я усну крепко и надолго. Ночь будет длинная, темная-темная».
Из постановления Особого совещания при коллегии ОГПУ от 19 июня 1925 года о прекращении и сдаче в архив дела ввиду смерти подследственного явствует, что существовало «дело № 32530 по обвинению гражданина Беллавина Василия Ивановича по 59 и 73 статьям УК». Состав преступления по 59-й статье Уголовного кодекса РСФСР от 1 июня 1922 года включал в себя «сношение с иностранными государствами или их отдельными представителями с целью склонения их к вооруженному вмешательству в дела Республики, объявлению ей войны или организации военной экспедиции», что предусматривало смертную казнь с конфискацией имущества.
15 апреля «Правда» и «Известия» опубликовали «Предсмертное завещание» от имени покойного патриарха, якобы подписанное им в день своей смерти. Вопрос его подлинности до сих пор остается открытым.
В 1926 году клиника Бакуниных была закрыта, национализирована и передана в распоряжение Наркомздрава, а сами супруги уехали за границу. В эмиграции Эмилия Бакунина посчитала нужным создать «Воспоминания врача». Текст был напечатан в 1930 году в издававшейся в Париже газете «Последние новости».
Как сообщала бывшая совладелица медицинского учреждения на Остоженке, ставшая свидетельницей последних недель жизни патриарха Тихона, едва оправившись, он «стал принимать много народа и выезжать на церковные службы, обычно к обедне, но иногда и ко всенощной. Во время его службы церкви были всегда переполнены, и при выходе патриарх долго не мог пробраться к своему экипажу». С церковных служб иерарх каждый раз возвращался в крайнем утомлении. Угнетающе на него действовала создавшаяся обстановка. Он чувствовал себя одиноким, поскольку всех близких людей, на которых он надеялся опереться, удалили из Москвы.
«Незадолго до смерти у патриарха разболелись зубы, — вспоминала Бакунина пять лет спустя. — Его беспокоили два корешка, и он хотел их удалить. Был приглашен к нему зубной врач, который и удалил ему, под новокаином, несколько корешков. После этого у него распухла десна и опухоль распространилась к глотке. Опасаясь каких-либо осложнений, мы пригласили на консультацию врачей-специалистов по горлу. Врачи не нашли ничего серьезного и предписали покой и лечение ингаляциями и полосканиями. Крайняя слабость патриарха объяснялась общим тяжелым состоянием и крайним нервным утомлением. Так как патриарх продолжал жаловаться на горло, мы вторично созвали консультацию специалистов, причем все врачи подтвердили, что в этой области ничего опасного и серьезного нет».
Эта консультация состоялась вечером 6 апреля. Узнав о ней, к патриарху пришел митрополит Петр Крутицкий. Келейник пустил его, но поскольку тот долго не уходил и что-то горячо обсуждал с Тихоном, Бакунина вознамерилась попросить его удалиться. Она встретила митрополита у дверей в момент, когда он спешно выходил из помещения с какими-то бумагами. После консультации патриарх вышел в столовую, которая была рядом с его комнатой, и попросил впрыснуть ему морфий, так как опасался бессонницы.
«С моего разрешения сестра впрыснула больному морфий. Позже я заходила к нему. Он успокоился, сказал, что теперь чувствует себя хорошо и надеется заснуть. К полуночи я ушла к себе на квартиру, которая помещалась в том же доме, но скоро за мной прислали, так как больному опять сделалось очень плохо. Прибежав, я застала патриарха в припадке грудной жабы. Он был очень бледен, уже не мог говорить и только показывал рукой на сердце. В глазах был смертельный ужас. Пульс еще был, но тотчас же стал исчезать. Впрыскивание камфары и кофеина не произвели никакого действия. Через несколько минут патриарх скончался. Весть о смерти патриарха разнеслась по Москве в ту же ночь. Смерть его наполнила Москву самыми смутными и нелепыми слухами. Трудно было в этих слухах разобраться и понять, кого именно обвиняют и в чем», — рассказывала Эмилия Бакунина.
Согласно завещанию Тихона, после его кончины права и обязанности патриарха должны были взять на себя митрополиты Кирилл или Агафангел. Но поскольку оба находились в ссылке, эту миссию исполнил Петр Крутицкий, значившийся в завещании третьим. 9 апреля он направил председателю ВЦИК Михаилу Калинину записку: «Вступая в управление православной русской церковью долгом почитаю, как гражданин СССР, препроводить вам прилагаемую при сем копию акта от 7 января 1925 года, собственноручно написанного почившим первоиерархом РПЦ патриархом Тихоном, коим на случай его кончины патриаршие права и обязанности переданы мне как местоблюстителю патриаршего места».
Епископ сан-францисский и западно-американский Василий (Родзянко), внук председателя Государственной думы Михаила Родзянко, впоследствии писал:
«Патриарх Тихон, конечно, является для всех нас тем иерархом и тем святым, который ведет нас всех, причем все фактически за ним следуют.
Нужно только раскрыться, суметь увидеть то, что всех нас объединяет – личность Патриарха Тихона – изумительная и светлая личность, и в то же время — его изумительное стояние за правду и мудрое понимание исторического момента. Он твердо стоял на бескомпромиссной верности Церкви и Православию, русскому народу, русской истории, Родине своей. Он поддерживал, все что мог в этом направлении, и в то же время он был выше всех разделений.
И когда кто-то сказал ему: «Я еду на юг в Добровольческую армию и могу передать ваше благословение всем, кто борется против антихристовой власти», — он отказался это сделать.
Он сказал: «Нет, я не могу вам дать свое благословение! Церковь над всем этим. Церковь не входит ни в какую политическую группировку, ни в какую военную единицу. Церковь ведет всех ко спасению».
Я помню слова митрополита Антония, которому мы задали вопрос: «Является ли советская власть антихристовой властью?»
Митрополит Антоний улыбнулся и ответил: «Много чести! Просто разбойники».