Цивилизация
31 августа 1994 года прекратила свое существование Западная группа войск (ЗГВ) – еще недавно самая многочисленная и боеспособная в вооруженных силах. Подразделения советской, а затем и российской армии неизменно дислоцировались в Восточной Германии с послевоенного периода, имея штаб-квартиру в Вюнсдорфе. В 1989 году в рамках затеянных Михаилом Горбачевым преобразований был утвержден план одностороннего сокращения ВС СССР. Под ликвидацию попала и Западная группировка.
В течение пяти лет предстояло вывезти свыше полумиллиона военнослужащих, рабочих и членов их семей, около 5 тыс. танков, до 10 тыс. бронемашин, порядка 1,5 тыс. самолетов и вертолетов, несметное количество боеприпасов.
Недвижимое имущество ЗГВ суммарной стоимостью $28 млрд было частично разобрано и эвакуировано, частично передано коммерческим организациям и немецкому правительству. За более чем 21 тыс. зданий в почти 800 военных городках от властей ФРГ удалось получить вместо заявленных $7,35 млрд – лишь $385 млн.
Пик мероприятий пришелся на момент развала СССР и первые годы новой России, а потому сопровождался жутким беспорядком и тотальной дезорганизацией. Соединения и части выводились фактически в никуда: новые базы для военных и техники внутри страны, за очень редким исключением, подготовлены не были. Германия профинансировала постройку 45 тыс. квартир для российских военнослужащих, что, впрочем, являлось каплей в море.
В результате многие части подверглись спешному расформированию. Оружие, патроны к нему и прочие материальные средства неприкрыто разворовывались, всплывая потом в различных «горячих точках» по всему миру. Журналист Дмитрий Холодов обвинял в коррупционных скандалах, связанных с вывозом армейского имущества из Германии, главнокомандующего ЗГВ генерала Матвея Бурлакова и министра обороны Павла Грачева. По одной из версий, критика главы ведомства в конечном счете стоила корреспонденту жизни.
На эвакуировавшихся с семьями и личным скарбом офицеров открывали охоту множившиеся в те годы словно грибы после дождя различные ОПГ. Машины военных останавливали на трассах и грабили. Нередко подобные инциденты оканчивались трагически.
Последний министр обороны Советского Союза Дмитрий Язов расценивал вывод войск из Германии как предательство национальных интересов со стороны Горбачева и главы МИДа Эдуарда Шеварднадзе.
В то же время при первом и последнем президенте СССР процесс еще не достиг своего апогея. Завершать уход армии из Европы пришлось следующего президенту, уже российскому – Борису Ельцину. С его стороны последовал новый ряд уступок немцам. Так, канцлер Гельмут Коль сумел уговорить коллегу сократить срок вывода войск на четыре месяца.
Федеральный канцлер ФРГ Гельмут Коль и президент Российской Федерации Борис Ельцин в Трептов-парке во время торжественной церемонии вывода Западной группы войск из Германии, 30-31 августа 1994 года
Юрий Сомов/РИА «Новости»Вечером 30 августа 1994 года Ельцин отправился в Берлин с официальным визитом. На следующий день была запланирована торжественная церемония и прощальный военный парад. Уже с утра президент России был подшофе, вспоминал начальник его Службы безопасности (СБП) Александр Коржаков. Состояние гостя быстро уловил Коль, сделавший, однако, вид, что ничего страшного не происходит. Не подал виду канцлер и тогда, когда Ельцин в одном из публичных выступлений забыл его имя, обратившись за помощью к кому-то из окружения.
Лидерам двух держав предстояло совершить восхождение вверх по длинной лестнице к памятнику воину-освободителю в Трептов-парке. Торжественно-траурные мероприятия в этом месте проводились по инициативе российской стороны.
«Символ нашего прихода в Германию и последующего присутствия здесь. Ясная и прозрачная аллегория: солдат с мечом, но в сталинской гимнастерке держит на руках спасенную девочку. В проведении церемонии у подножия памятника можно было увидеть продолжение аллегории: девочка-Германия выросла и попросила своего освободителя выйти вон», — атмосферно описывал эмоциональный фон событий журналист Леонид Парфенов в своей программе «Намедни».
Представители ельцинской команды всерьез опасались падения своего шефа, однако рухнул не он, а солдат из почетного караула, которому стало плохо на солнце. Готовившийся поймать Ельцина его старший адъютант Анатолий Кузнецов «на автомате» среагировал на конфуз, поддержав немца.
Исход военного контингента из Германии, который в России многие назвали позором, тяжело сказался на психологическом состоянии главы российского государства. Прошедший за официальной частью парад, показавший превосходство отечественных военных над солдатами бундесвера, растрогал Ельцина.
«Во время обеда он выпил много сухого красного вина — немецкий официант не успевал подливать, — а солнце усилило действие напитка. Президент резвился: гоготал сочным баритоном, раскованно жестикулировал и нес откровенную ахинею, — писал Коржаков в своей книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката». — После обеда мероприятия продолжились.
Теперь предстояло возложить цветы к памятнику погибшим советским солдатам. И мы отправились туда вместе с Колем на специальном автобусе.
Часть салона занимали сиденья, а на остальной площади была оборудована кухонька и уютный дорожный бар, где можно перекусить. Борису Николаевичу тут же захотелось испытать на себе все прелести бара. Он заказал кофе. Поднес чашку к губам и тут же, на повороте вылил на себя ее содержимое. На белоснежной сорочке появилось большое коричневое пятно. Президент стал беспомощно его затирать».
Сразу после этого случился еще один инцидент. Перепутав устроивших митинг поблизости представителей профашистской партии с простыми берлинцами Ельцин отправился к ним, что могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Коржаков – это хорошо видно на имеющейся в интернете видеозаписи – попытался преградить ему дорогу, после чего президент «рассвирепел» и рванул собственного охранника за галстук.
Переходя улицу, Ельцин едва не попал под автобус, сдававший задним ходом. Охранники остановили транспортное средство в последний момент.
Следом произошла легендарная сцена с оркестром полиции Берлина у здания мэрии. Вот как описывал забавный инцидент, показанный на ТВ по всему миру, глава СБП Коржаков:
«Никакого дирижерского умения у Бориса Николаевича не было, но это не помешало ему выхватить у обалдевшего дирижера палочку и обосноваться за пультом. Ельцин размахивал руками так эмоционально и убедительно, что вполне мог сойти за автора исполняемого музыкального произведения. И зрители, и корреспонденты, и музыканты тоже сильно развеселились. Ничего подобного они нигде и никогда не наблюдали, да и вряд ли еще увидят. А президент принял улюлюканья и вопли за восторженное признание своего дирижерского таланта. Намахавшись палочкой, Ельцин решил пропеть несколько куплетов из «Калинки-малинки». Всех слов он не знал, зато отдельные фразы тянул с чувством, зычным громким голосом.
Обычно исполнение «Калинки» сопровождалось игрой на ложках. Но их, к счастью, сегодня под рукой не оказалось.
Исполнив полтора куплета «Калинки-малинки», президент не без помощи Кузнецова снова оказался в автобусе. Мы поехали в российское представительство в Берлине. Там, в бывшем здании посольства, был накрыт праздничный стол для узкого круга гостей. Начались грустные тосты — все-таки сдали мы Германии свои позиции. Через официантов я попытался регулировать количество потребляемых шефом напитков, и они ограничивали выпивку, как могли. Но вдруг к Ельцину едва ли не ползком подкрался какой-то человек с бутылкой. Он был согнут от подобострастия в три погибели. Тут уж я сорвался и заорал: — Вы кто такой?! Вон отсюда!»
Годы спустя, уже после своей отставки с президентского поста Ельцин пытался оправдаться за собственные выходки в Берлине. В книге «Президентский марафон» он увязал дирижирование оркестром и потасовку с Коржаковым с переживаниями из-за силового разгона Белого дома, хотя между событиями прошло уже почти 11 месяцев.
«Это были тяжелые для меня дни, — отмечал Ельцин в своих мемуарах. — Со стороны такое поведение могло показаться диким, нелепым. Но я-то знал, чего не знали ни мои помощники, ни журналисты, ни все яростные обличители. Стресс, пережитый в конце 93-го года, во время путча и после него, был настолько сильным, что я до сих пор не понимаю, как организм вышел из него, как справился. Напряжение и усталость искали выхода.
Там, в Берлине, когда вся Европа отмечала вывод наших последних войск, я вдруг почувствовал, что не выдерживаю.
Давила ответственность, давила вся заряженная ожиданием исторического шага атмосфера события. Неожиданно для себя не выдержал. Сорвался… Я помню, что тяжесть отступила после нескольких рюмок. И тогда, в этом состоянии легкости, можно было и оркестром дирижировать».