Цивилизация
— Начать позвольте с полушутливого вопроса: что вам как специалисту важнее в собеседнике – правильная русская речь, или, как говорится, главное, чтобы человек был хороший?
— Я предпочитаю, чтобы собеседник был хорошим человеком с хорошей речью.
А если серьезно... Хорошая речь (это понятие ввела замечательный специалист по культуре речи Ольга Борисовна Сиротинина) — не обязательно стопроцентно правильная, но грамотная, связная, логичная, с хорошими словарным запасом и фоновыми знаниями, богатая в отношении средств выражения мысли. Мне тоже случается заглядывать в словари, чтобы узнать, не изменилась ли норма, а значит, и я, русист, не застрахована от ошибки.
— Часто в жизни встречаются люди, которые не могут нормально выразить свои мысли, путают падежи и склонения. Что это – недостаток образования, начитанности, или, возможно, имеет некую личностную подоплеку?
— И то, и другое, и третье. Сегодня еще и темп жизни таков, что мы начинаем говорить, а чаще — писать что-то в своем смартфоне, не успевая подумать, что хотели сказать, не продумав логику изложения. Порождаемые «тексты» напоминают часто непромешанный поток сознания. И такое впечатление, что мозг работает сегодня, как Т9: мы пытаемся по первым буквам и звукам угадать, что будет дальше, и иногда промахиваемся, как и программа. Иначе наши современники не путали бы «апелляцию» с «эпиляцией» (а после ЕГЭ-2017 было написано множество эпиляционных жалоб), «префекта» с «перфектом» (в сети доступны публикации СМИ и официальные сайты, где обсуждается работа и даются контакты и расписание перфектов разных городов), не приглашали бы на собеседование Оленя вместо Олега...
Ольга Северская
Фото из личного архива Ольги СеверскойА Гузель Яхина не удивлялась бы тому, что кирха в одном из ее романов явилась некоторым участникам Тотального диктанта в образе могущественной кильки со стрейчевыми окнами и прискорбным малиновым салом. Много слов, многабукафф, а автор текста слепил из них колобок, не приходя в сознание, вот колобок и от смысла ушел, и от адресата тоже.
Лично я вижу большую проблему в том, что мир сузился до размеров экрана смартфона, «гаджетизировался»
(об этом как-то говорил Гасан Гусейнов), а речь подверглась «коммуникативному копипейсту» (тут я уже цитирую Максима Кронгауза): часто люди не пытаются облечь свои мысли в слова, которые выразили бы тончайшие нюансы мыслей, а ищут спасительную клавишу Enter. А ее нет. Зато появились слова-стикеры, заменившие ряды своих синонимов: озвучить, история, великий, адекватный, вменяемый...
— Кстати, а грамотно ли называть человека — адекватным или вменяемым?
— Чтобы понять, что эти слова значат, нужен широкий контекст. Например, адекватная/вменяемая зарплата уж точно не низкая, а адекватные/вменяемые цены — не высокие, а ближе к покупательной способности рядового члена общества. Если раньше по отношению к людям определения «адекватный» и «вменяемый» употреблялись строго терминологически и значили, соответственно, «демонстрирующий адекватные психологические реакции на события и окружающую действительность» и «осознающий последствия своих действий», то сегодня это уже совсем другие, прагматические характеристики.
Адекватными называют людей, с которыми можно говорить на одном языке. А вменяемыми — тех, с кем можно не только поговорить, но и договориться.
Сегодня Григорий и Константин из популярной шутки уже не обмениваются репликами: «Нормально? — Отлично!». Они стали жертвами речевой моды на нормальность. И это уже адекватный Григорий и вменяемый Константин. Шутки шутками, а не исключено, что модные переносные смыслы закрепятся в речевой практике. Так что в полной мере неграмотными такие употребления я не назову. А вот «неполносмысленными» — пожалуй.
— Распространено мнение, что в современных школах русский язык преподается не слишком эффективно. Много лишнего, второстепенного, в то же время действительно важные аспекты затрагиваются бегло, как бы вскользь. Влияет ли такое положение вещей на формирование ребенка как личности?
— Да, серьезные лингвисты уже давно говорят, что русский в формате школьного учебника — это какой-то другой русский. Проблема, на мой взгляд, в том, что наш «великий, могучий и свободный» язык предстает перед детьми в виде набора правил и не вполне логичных исключений, а надо было бы показать, что это — живой организм, каждое слово — представитель языкового «народа», у которого есть и своя история, и свои предки, и контакты с соседями, порой довольно сложные с ними отношения. Уверена, что после такого знакомства с языком и относиться к нему стали бы бережнее, и ошибок бы меньше делали.
Но, кстати, иногда то, что в школе считают ошибкой, на самом деле таковой не является. Взять пример с носками, чулками и сапогами. В школьном учебнике строго сказано: нет сапог, чулок, но носкОВ, а остальное от лукавого. В академических словарях в качестве рекомендуемой дается форма родительного множественного — носок, а носков стоит рядом как вариант, начавший устаревать (с 1980-х годов).
Но и формы сапог, чулок появились лишь в 1920-х годах! В Национальном корпусе русского языка масса примеров из Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова...
До самого начала XX века ни сапог, ни чулок не носили, но не обходились без сапогов и чулков.
Носки просто задержались в языковом развитии (во многом и потому, что раньше их называли... чулками). И это не единственный пример несоответствия школьной и академической норм. Увы, их достаточно много. Отсюда и апелляции на результаты экзаменов...
— В одном из интервью вы рассказывали, что самые грамотные из телеведущих допускают три-четыре ошибки в час. Это, что называется, допустимая погрешность, или следует говорить о недостаточной квалификации российских тележурналистов?
— Это данные Минпечати. Журналисты тоже люди, конечно, право на ошибку имеют. Но знаний им точно не хватает. В том числе и фоновых.
Страшно сказать, но журналисты телеканала «Культура» вполне могут приветствовать в студии «двух мужчин», спрашивать археологов, что они нашли в «катакомбЕ».
Но они еще и не знают, что есть такой французский город Арль, а потому открывают дом-музей Ван-Гога в АрлЕ, тем самым с помощью неправильного ударения перемещая художника и его почитателей в Орел, а иные рассуждают о проблемах, поднятых Ибсеном «в НорЕ» (бедный, бедный Ибсен, загнанный журналистами в нору!), а Цветаевой в юбилейный год приписывают поэму «ГОры» вместо «Поэмы горы»...
— А как относитесь к орфографическим ошибкам в прессе? Они вас смешат, веселят или, быть может, злят? Откроете вновь такой сайт, где в новости увидели грубый ляп?
— Увы, сегодня практически в каждой интернет-публикации найдешь минимум одну ошибку, пропуск слова, неправильное согласование. Что плохо, потому что именно СМИ (а не литература) сегодня — носитель литературной нормы. И в этом плане на нашем брате журналисте лежит большая ответственность.
Отчасти это объясняется привлекательностью лозунга «в сети правила упрощаются, здесь можно все».
С другой стороны, журналисты полагаются не на свои знания грамматики, орфографии и пунктуации, а на спелл-чекер, который часто «врет». Да и корректоры (убедилась недавно на своей практике) включают сервис проверки орфографии, а не мозг, и, пропуская опечатки, вдруг начинают ставить абсолютно лишние запятые...
А системные ошибки в электронных СМИ меня злят. Потому что наивный носитель языка думает: раз «написано пером», прозвучало в эфире, значит, так надо. Я поэтому письма и комментарии пишу. Чаще всего о том, что нужно интервью брать у ньюсмейкеров по прилетЕ, по приездЕ, по окончаниИ переговоров.
— Весьма увлекательно читать дореволюционные газеты и книги, смаковать речевые обороты того времени. Целый ряд слов, которые, возможно, «атмосфернее» передают суть, чем их современные синонимы, сегодня считаются – устаревшими и старомодными. Имеем ли мы – имею в виду не только журналистов, а все общество – право использовать в своей речи и в заметках «старые» слова?
— Я бы сказала, что мы не просто «имеем право», но и обязаны выходить за пределы пользовательского лексического минимума. Сегодня активный словарный запас среднестатистического носителя языка равен тому, что требуют при сдаче минимума в тесте по русскому как иностранному. Это уже «ужас-ужас». Я уже упомянула о «словах-стикерах». А теперь приведу пример.
У нас вдруг все вопросы стали тяжелыми, на которые тяжело ответить или что-то просто сказать. А ведь бывают вопросы сложные, трудные, острые, принципиальные, деликатные, неуместные, провокационные...
И это разные вопросы, за которыми стоят разные проблемы действительности и человеческих отношений. И разная картина мира каждый раз получается. Так что я за нюансы, за старые добрые слова и смыслы. Мне это кажется... авантажным.
— Зачастую собеседник, пытаясь поставить себя в диалоге изначально выше, прибегает к выражениям, которые пусть формально и считаются уважительными по форме, на самом деле скорее свидетельствуют об определенном пренебрежении или высокомерии. Например, употребление при обращении к человеку слова «уважаемый». Важна и интонация. Где проходит настоящая грань между уважительным обращением и пренебрежением?
— А что плохого в «уважаемом»? Да, сегодня некоторые компании считают, что «уважаемый» в письменном обращении к адресату — это грубое просторечие, поскольку так обращаются к нам... «понаехавшие». По мне так уважаемый намного уважительнее звучит, чем пресловутые мужчина и женщина, а на Кавказе принято уважение высказывать собеседнику. Тут смысл прямой, а не переносный. И кажущееся высокомерие, пренебрежение, издевательство — это плод общения с собственными «тараканами», а не с реальным собеседником. Я уж не говорю о толерантности к «понаехавшим», которые и говорят с нами вежливее коренного населения, и старшим и женщинам место и дорогу уступают.
А интонация важна. Она может любое слово превратить в противоположность.
— Есть ли какие-то языковые тенденции, которые вызывают особое неприятие в обществе? Например, многих раздражают феминитивы…
— Феминитивы, вернее, вдруг возникшая к ним страсть, меня, скорее, заставляют улыбнуться. Мне чуть-чуть странно, что сегодня юные девушки полагают, что нужно закрепить в словарях и в узусе человекУ рядом с человеком, потому что главное слово не может быть только мужского рода. Я лично человекой быть не хотела бы. Мне близка позиция Михаила Эпштейна, предложившего считать спорные единицы словами общего рода: человек мог бы иметь и мужской, и женский род, как ябеда, зануда, сирота. Странно, что сильная половина человечества молчит и не пытается юношУ превратить в юношА.
А раздражают общество по-прежнему «три кита»: заимствования, сленг, обсценная лексика.
И еще — слишком либеральные лингвисты, которые «портят язык», констатируя, что большинство пьет кофе среднего рода. Кстати, когда кофе только начали пробовать «на язык», слово имело две формы среднего рода (кофе и кáфе) и одну женского кофь).
Хоть я и «либеральный лингвист», я тоже «закипаю», когда меня спрашивают про мой скилл (а не профессиональные навыки и достижения), льстят знанием высокого уровня моей экспертизы (пусть это и значит, что меня считают одним из ведущих экспертов и специалистов в области культуры речи) и приводят разные кейсы (а не случаи из жизни). Меня, простите, конкретно бесит рунглиш, пиджинизация родного языка и слепое жеманное калькирование английского: Я вернусь к вам... (I'll be back...) или Можно, пожалуйста... (May I please...).
— В письменной речи, особенно неформальной, прочное место заняли смайлики, стикеры, мемы. Справедливо ли считать, что они обедняют речь, или, напротив, расширяют возможности передачи информации и становятся новой нормой переписки?
— Тут нет однозначного ответа. Малыши любят книжки с картинками, наш «внутренний ребенок» тоже рад поиграть со смайликами, наклейками, картинками. Главное, чтобы не атрофировалась способность к образной речи. Все же все эти интернет-художества достаточно схематичны и эмблематичны, нюансов не отражают. Максим Кронгауз предостерегал в свое время:
«шестисмайловый» набор эмотиконов, принятый в «Фейсбуке», опасен тем, что это уже не набор символов, а очень ограниченный, но язык, который может поглотить весь спектр эмоций и их выражений.
А сегодня в сети уже гуляет «пятисмайловый» набор вежливого человека: здравствуйте, до свидания, пожалуйста, спасибо, извините, который заменил все этикетные формулы вежливости.
— У каждого поколения свои жаргонизмы, своя манера речи. Почему каждый раз неологизмы, которые использует молодежь, так ужасают их родителей?
— Наверное, потому, что родители перестают детей понимать. Хотя и родители могут отпрысков поставить в тупик, потребовав перестать пасти ежиков или стричь фонтанчики (на сленге 1980-х это значило «перестать заниматься ерундой»). Мы в семье этим пользовались, желая объяснить, что сленг хорош, как «тайный язык» или средство выразительности, но есть ситуации, когда он неуместен.
— Есть ли тенденция к упрощению языка литературного? Становится ли он беднее? Способно ли это мешать авторам выражать свои мысли?
— Хорошая новость: мы упростить язык не можем, он придет, если сочтет нужным, к этому сам, в процессе своего развития. Утратив редуцированные, звательный падеж, странную систему склонения, систему перфектных и плюсквамперфектных форм, русский язык не стал беднее, он стал в чем-то экономнее.
А вот опасность сужения репертуара выразительных средств и утраты словарного запаса действительно существует. В этом случае экономить нужно с умом.
Сегодня многие стремятся к сокращению привычного. Уже не только «Добрый!» в ответ на «Добрый день!» возмущает. В ходу в деловой и частной переписке приветствия ДУ, ДД, ДВ и даже ДВС! Просьбы плз и пжлст и благодарность в виде спс... И в кафе нам чаще желают чего-то Приятного! (общения? времяпровождения? аппетита?). На вежливости я бы экономить не советовала.
Тем более что экономия часто приводит к потерям смысла. Вы знаете, кто по профессии доктор фил. наук? Филолог или философ? А если получите письмо: «Я вас подключила к проекту», сразу поймете, только вы будете иметь доступ или весь ваш отдел? Нам пытаются навязать «упрощение» в «вы»-формах, а ведь Вы/вы может быть и смыслоразличительным.