Западная часть Калининской области стала ареной ожесточенных боев советских войск с фашистами еще летом 1941 года. Калинин (ныне Тверь) находился между Москвой и Ленинградом, в нем сходились три стратегически важные дороги: Октябрьская железнодорожная магистраль, шоссе Москва — Ленинград, водный путь — канал Москва — Волга. В 1939 году население Калинина составляло 216 тыс. человек, а сам город был крупным областным промышленным центром — в нем были развиты различные отрасли, от хлопчатобумажной промышленности до вагоностроения. Все это делало город привлекательной целью для немецкого командования.
Немецкие войска стремительно ворвались в город. Всего за несколько дней из тылового он стал прифронтовым, а еще через несколько — его заняли немецкие части.
Несмотря на сопротивление советских войск и не прекращавшиеся трое суток ожесточенные бои, 17 октября город полностью перешел под контроль немцев.
Из города дезертировала пожарная охрана и около тысячи милиционеров и сотрудников управления НКВД. Из-за обстрелов возникали пожары, которые некому было тушить.
Военный прокурор 30-й армии Березовский в докладной записке отмечал: «К 22.00 13 октября сего года в городе не оказалось ни милиции, ни пожарной охраны, ни сотрудников УНКВД, за исключением майора госбезопасности тов. Токарева. Это последнее обстоятельство было вызвано трусостью заместителя начальника УНКВД капитана госбезопасности тов. Шифрина и начальника областной милиции капитана Зайцева».
В городе на тот момент оставалось около 35 тыс. человек, остальные были эвакуированы. В первую неделю безвластия местное население мародерствовало, грабя магазины, предприятия, фабрики. Немцы этому не препятствовали. Обстановка была напряженной и до оккупации — жители паниковали, бежали из города, оставшиеся боялись голода и старались запастись всем чем можно.
Инна Бунина, родственница русского писателя Ивана Бунина, которой на момент оккупации было всего девять лет, вспоминает: «Мы жили тогда в доме №10 на улице Вагжанова, в так называемом крепзовском доме, из окон нашей квартиры было хорошо виден исход жителей из города.
Начальствующему составу выделялись автомобили, на которые они грузили свои вещи, мебель, вплоть до кадок с фикусами. Простые люди уходили пешком, захватив с собой только ручную поклажу, по обочинам улицы шли раненые в окровавленных бинтах, многие на костылях, женщины с детьми, старики.
Это была страшная картина. К вечеру 14 октября на улице появились мотоциклы с немцами, за ними танки. Они входили в практически пустой город».
В городе был назначен комендантский час с 16 вечера до 8 утра. Через реки Волгу и Тверцу переходить можно было исключительно по мостам, замеченные на льду расстреливались на месте. Партизан вешали, заподозренных в связи с ними публично расстреливали, оставляя тела лежать на месте казни. Граждан, показавшихся подозрительными, ссылали в лагеря и на принудительные работы. В конце октября немцы переселили всех жителей в центральную часть города и запретили ее покидать.
Цены по сравнению с дооккупационными взлетели в сотни раз. Килограмм ржаной муки вместо 1 рубля 60 копеек за килограмм стал стоить 375 рублей, яйца подорожали с 5–6 рублей за десяток до 700 рублей, молоко — с 2 рублей за литр до 100–200 рублей. После оккупации, конечно, стоимость снизилась, но все равно была в несколько раз выше первоначальной — молоко можно было купить за 50–60 рублей, десяток яиц — за 140–200 рублей.
При этом самая высокая зарплата для работников предприятия составляла до 800 рублей в месяц — ее получали руководящие работники. Многие другие получали почасовую оплату, у квалифицированных рабочих она доходила до 4 рублей в час. У прочих обычно не превышала двух.
Некоторые граждане шли на сотрудничество с немцами. На это их толкали противоречия между властью и народом, порожденные обстановкой, соображения практической целесообразности, антисоветские настроения ряда жителей. Одна из впоследствии задержанных органами НКВД жительниц объясняла мотивы своего сотрудничества с оккупантами так: «Мое социальное происхождение (дворянское) служило поводом к тому, что меня неоднократно увольняли с работы, и вследствие этого мне приходилось испытывать материальные трудности. Кроме того, у меня было два брата, оба офицеры царской армии. Один из них, боясь репрессий советской власти, покончил жизнь самоубийством еще в начале Октябрьской революции, а второй, несколько позже, будучи репрессирован советской властью, умер в тюрьме…
Все это возбудило во мне ненависть к советской власти, и с приходом немцев в город Калинин я охотно встала на путь предательской деятельности».
Пытались наладить контакт с оккупантами и представители интеллигенции. Одной из причин было стремление сохранить научные и культурные ценности в оккупированном городе. Немецкие власти охотно пользовались этим и использовали интеллигенцию для создания прогерманских газет и листовок для пропаганды своих идей. После оккупации, разумеется, все они были арестованы.
Пыталось использовать немцев в своих целях Российское национал-социалистическое движение. Его представители рассчитывали с помощью оккупантов создать самостоятельное русское государство, учредить по всей стране организации и в будущем превратиться в Российскую национал-социалистическую партию. Однако из-за скоротечности оккупации осуществить эти планы они не смогли, а после ее снятия деятельность движения сошла на нет.
Сразу же после того, как немецкие войска заняли город, в Калинине появилось антифашистское подполье. Его представители убивали отдельных солдат и часовых, нарушали связь, выводили из строя боевую технику, вели разведывательную работу.
Население активно сотрудничало с частями Советской армии при налаживании коммуникаций — при помощи местных жителей удалось построить на реке Тверце четыре моста.
Советские войска перешли в наступление 5 декабря. Их целью было не только разгромить немцев и занять Калинин, но и выйти в тыл вражеским частям, действовавшим северо-западнее Москвы. Шаг за шагом они брали немцев в кольцо, отрезая пути к отступлению и связи с тылом. К 14 декабря у немцев осталась только одна дорога, связывавшая их с собственными тылами, — Старицкое шоссе, которое советским солдатам отбить все же не удалось. Немецкому гарнизону было предложено сдаться, но оккупанты отвергли это предложение. 16 декабря они спешно вывели из города главные силы, напоследок сформировав батальон факельщиков, которые ночью подожгли город.
Советские части начали штурм города в 3.30. А уже к 13 часам дня город был полностью освобожден от немецких войск.
Галина Николаева, одна из жительниц, рассказывает: «В конце декабря я пешком отправилась в освобожденный Калинин. Город стоял в руинах. Больше всего меня напугало зрелище немецкого кладбища на площади Революции.
В неглубокие могилы были вертикально навалены трупы. Они заледенели и раскачивались от ветра, отвратительно скрипя».
Победа над оккупантами сыграла важную роль, не позволив немецким войскам окружить Москву. Несмотря на то что Калинин сильно пострадал — было разрушено больше половины городских зданий и выведено из строя более 70 предприятий, — уже через несколько недель в нем заработали шесть пекарен, хлебозавод и гидроэлектростанция. К февралю 1942-го были запущены еще одна ГЭС и ТЭЦ, заработала почта, стали ходить трамваи, был восстановлен водопровод. Председатель президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин говорил на собрании партийного актива города в январе: «В первую очередь необходимо сделать все, чтобы имеющиеся ресурсы пустить на производство вооружения и боеприпасов. Я думаю, чем больше вы будете развивать военное снаряжение, тем скорее будете и отстраиваться. Я даже скажу вам, что, если вы хотите сделать свой город не только городом текстильной, но и металлической промышленности, для вас это благоприятный момент, когда вы сможете наладить металлическую промышленность».
К окончанию войны в Калинине действовало 78 промышленных предприятий, в том числе восемь новых. На восстановленных заводах рабочие изготавливали снаряды и боеприпасы.
В послевоенные годы именами сражавшихся за Калинин были названы улицы Конева, Ротмистрова, Агибалова, Лукина, Пичугина.