Цивилизация
10 декабря в Стокгольме проходит церемония вручения Нобелевских премий. Победители во всех трех естественно-научных номинациях ответили на набор из шести вопросов разной степени странности: про детство, разговоры с мертвыми гениями, нарушение законов природы и вопросы супермозгу.
1. Было ли какое-нибудь переломное событие в детстве или юности, после которого вы заинтересовались наукой?
2. Есть анекдотические истории про школьных учителей Эйнштейна и Эдисона, которые предсказывали будущим гениям один сплошной провал. Что-нибудь подобное с вами случалось?
3. Думали ли вы, что именно эта работа принесет вам Нобелевскую премию?
4. Представьте, что у вас есть возможность рассказать о своем открытии одному из ученых или философов прошлого. Кого бы вы выбрали?
5. Есть ли такой закон природы, который вы считаете нелогичным и хотели бы отменить?
6. Если бы вы могли задать Богу, супермозгу или любой другой сверхъестественной силе один вопрос про науку, о чем бы вы спросили?
Уильям И. Мёрнер, премия по химии // Стэнфордский университет, США
1. Когда я был совсем маленьким, отец вручил мне книгу «Элементы радио». Схемы модуляции, принципы радиосвязи — всякое такое.
Еще я баловался химией: позади нашего дома стоял сарай, который назывался «клубное здание», и там я ставил свои опыты. Поджигал, допустим, пирофорный порошок железа — тот искрился и вспыхивал.
Но книга про радио увлекла меня все-таки больше: я с головой ушел в электронику. Соорудил генератор высокого напряжения на два киловольта. Получил лицензию радиолюбителя. Стал студентом-физиком. Ну и так далее. А интерес к биологии у меня недавний, я вечный студент.
2. Не помню, чтобы мои учителя говорили что-нибудь в этом духе. Правда, уже в университете мне заявили, что физик-теоретик из меня не получится. Но это ничего не значило: к тому моменту я уже подался в экспериментаторы.
3. Не скажу, что я прямо так и подумал: «Вау, а ведь это верный «Нобель»!» Скорее: «Не исключено. Очень даже может быть». Я действительно ощущал, что этот эксперимент важнее всего, над чем я когда-либо работал. Однако я и представить не мог, как далеко все зайдет.
4. Выбираю Эрвина Шредингера. Почему? Это великий физик-теоретик и один из основателей квантовой механики.
В 1952 году в книге «Квантовые прыжки» он заявил: «Мы никогда не ставим опыты над одним электроном, атомом или молекулой. В мысленных экспериментах мы время от времени допускаем такую возможность. Это неизбежно приводит к смехотворным выводам. С отдельными частицами не экспериментируют, а ихтиозавров не выращивают в зоопарке».
Я был бы рад рассказать ему, как мы наблюдаем одиночные молекулы.
5. Странный вопрос. Природу нельзя изменить. В частности, дифракционный предел Аббе после наших открытий никуда не делся. Мы просто нашли обходной путь.
А что касается других законов природы… Как насчет пуассоновской статистики? Она описывает, как фотоны рождаются и регистрируются приборами. Это касается глубинных свойств вакуума и возможности понять, как электромагнитный вакуум устроен. Если бы с пуассоновской статистикой можно было что-нибудь поделать, было бы неплохо.
6. Без идей.
Хироси Амано, премия по физике // Нагойский университет, Япония
1. В старших классах физика давалась мне тяжело, и только в университете я начал ее понимать. Я не физик, я инженер. И работаю на факультете электротехники и компьютерных наук, а не на физическом факультете.
Когда я выбирал тему для работы в аспирантуре, то решил, что голубые светодиоды — это очень легко, их будет несложно сконструировать.
2. —
3. Никогда. Я никогда не думал, что стану нобелевским лауреатом.
4. Профессора Эрвина Шредингера. Причина — в его уравнении, которым мы пользуемся. Оно крайне важно для понимания физики полупроводников. Вот так.
5. Нет.
6. Когда люди смогут предсказывать землетрясения? Может быть, у вас в стране ситуация другая, а в Японии с землетрясениями все очень серьезно. Людям нужно знать, где и когда тряхнет в следующий раз.
Эдвард Мозер (Edvard Moser), премия по физиологии и медицине // Институт системной неврологии Кавли, Норвегия
1. Думаю, я интересовался наукой с самого детства. Читал про динозавров, про вулканы, про планеты и Вселенную. Абсолютно все казалось очень занимательным.
Проблема была скорее в том, что выбрать.
Так что в том, что я стал нейробиологом, есть элемент случайности. Собирался изучать ядерную физику. Или физику элементарных частиц. Рассматривал вариант, что займусь биохимией, но курс общей химии показался мне очень скучным. Потом увлекся психологией и в конце концов переключился на нейронауку, на которой та основывается.
2. Я в этом смысле не похож на Эйнштейна.
3. В 2004 году мы выяснили, что в зоне мозга под названием энторинальная кора есть клетки, которые реагируют на положение животного в пространстве: конкретная клетка вспыхивает (возбуждается) сразу во многих точках доступной крысе территории. В течение полугода стало ясно, что эти точки образуют периодическую решетку и что эта шестиугольная решетка покрывает все пространство.
Как только мы увидели шестиугольники, сразу стало ясно, что это очень важная штука.
Была, конечно, умозрительная возможность, что все обернется Нобелевской премией, но об этом я подумал далеко не в первую очередь.
4. Иммануила Канта. Он объявил пространство… не скажу, что врожденной идеей, но чем-то вроде. Нейроны места, которые открыл О'Киф (третий лауреат и учитель Мозера. — «Газета.Ru»), и нейроны координатной сетки, открытые нами, — часть системы, которая заставляет мозг воспринимать пространство.
Несколько лет назад мы стали проверять, есть ли эта система у новорожденных детенышей животных. К моменту, когда те начинают ползать, система уже сформирована. Чтобы развиться, ей не нужен накопленный опыт.
Так что мне доставило бы удовольствие рассказать Канту про работы на эту тему.
5. В мозгу, на мой взгляд, нет ничего, что следовало бы устроить иначе, чем есть сейчас. Наоборот, меня удивляет тот факт, что мозг в ходе эволюции достиг такого совершенства. Но, конечно, есть такие функции, которые хотелось бы лучше контролировать.
В особенности агрессию. Это был очень полезный инструмент в процессе естественного отбора. Сейчас людям нужно научиться жить с ней и не пользоваться в разрушительных целях.
6. Мне любопытно, с чего все началось. Знаете, много ученых работает над проблемой рождения Вселенной: Большой взрыв, космическая инфляция, все такое. Особо меня занимает вопрос, было ли у Вселенной начало или все-таки она существовала всегда. Не знаю, самый ли это важный вопрос на свете. Еще подумаю.
Эрик Бетциг, премия по химии // Медицинский институт Говарда Хьюза, США
1. Я рос в шестидесятые, и меня потрясли полеты в космос.
Я и сейчас могу вам перечислить всех американских астронавтов и очень многих русских.
Но это все-таки не наука. В третьем классе у меня появился друг, чей отец был профессором в Университете Мичигана. Этот друг меня в науку и втянул — и мир перевернулся.
2. Скорее нет. Тот особый жук, который распространяет научную заразу, не кусал меня лет до восьми. А с тех пор как укусил, учителя и друзья меня только поддерживали.
3. Едва ли я заходил в своих мыслях так далеко. В 1995 году, когда идея только пришла мне в голову, я радовался несколько месяцев.
А в 2005-м мы с коллегами узнали про светочувствительные белки, и стало ясно: это может сработать.
Но и тогда про Нобелевскую премию думал едва ли. Пока был молодым и кипел энтузиазмом, я успел приложить руку ко многим технологиям и… Это как завести ребенка. Сперва думаешь: да этот малыш запросто может стать президентом! А потом радуешься уже тому, что он не угодил в тюрьму.
4. Роберт Гук. Его история во многом перекликается с моей. Он не делал различий между фундаментальной наукой и прикладной, инженерной. Поэтому смог бы оценить то, что мы соорудили.
Еще я вроде как похож на него в том смысле, что Гука когда-то надолго забыли. Из-за его ссоры с Ньютоном.
Родись тот позже или раньше, Гук был бы куда известней. Меня тоже редко оставляло ощущение, что мои работы почти наверняка забудут. В общем, он мне близок.
5. Ну, это совсем просто. Если что-то в природе менять, так это скорость света. Людям рано или поздно все равно придется выбираться с уютной Земли. В Солнечной системе довольно тесно. Кто придумает, как преодолеть скорость света, даст человечеству шанс выжить в масштабах миллионов лет.
6. Есть ли предел тому, что мы можем узнать? Узнаем ли мы когда-нибудь вообще все или непознанного всегда будет оставаться бесконечно много?
Данный текст опубликован в «Газете.Ru» в рамках информационного партнерства с журналом «Кот Шредингера».