Цивилизация
— Какие источники позволяют судить о настроениях общественности в середине 1914 года?
— Основными документами для подобных исследований служат источники личного происхождения — письма и дневники. Однако, как мне кажется, не следует забывать и о материалах газет и журналов — о русской журнальной сатире эпохи Великой войны, высококлассной литературе Серебряного века русской культуры. Для историков, политологов, специалистов по культурной антропологии и исторической психологии такой материал — кладезь, ведь в нем с наглядностью гротеска очевидна и реакция общества на Великую войну, и освоение им военного опыта.
Ведь издания, разные по уровню профессионализма, по масштабу культурных и общественных задач, такие, как журналы-еженедельники «Шут», «Будильник», «Стрекоза, «Бич», «Сатирикон», «Новый Сатирикон»; «Забияка», «Кривое зеркало», «Пугач» и прочие, были атрибутом тогдашней городской повседневности.
Рассчитанные на городского обывателя разной степени образованности и политической ангажированности, они формировали темперамент и направленность общественных настроений. Собственно, своим «среднестатистическим» адресатом они и представляют интерес.
— Можно ли говорить о том, что подобные материалы объективны, ведь существовала и самоцензура, и военная цензура?
— Действительно, шутить во время войны — дело трагическое и небезопасное.
Поэтому журнальная сатира военного времени жила и выживала между двумя настроениями — патриотическим отзывом на агрессию врага и критическим осмыслением собственных проблем России в условиях кризиса, порожденного политикой мировых держав и действиями собственной власти.
Можно даже говорить об их обыденном свободомыслии.
При этом главную заслугу редакций и авторов этих изданий я вижу в том, что их объектом была не политика, а человек, с ужасом ощутивший жестокий, безликий абсурд войны, враждебность внешнего мира и эрозию мира внутреннего. Русские карикатуристы, фельетонисты, поэты-сатирики взяли на себя в те годы тяжелую миссию — стихией смеха восстанавливать порядок в умах и душах читателей или хотя бы просто быть вместе с ними в годы военных испытаний.
— Как менялись настроения в июле 1914 года — между сараевским выстрелом и объявлением войны? Можно ли выявить какие-то военные ожидания?
— Нельзя сказать, что русские сатирики сразу же поняли, что война будет долгой и тяжелой.
Поначалу они возмущенно иронизируют по поводу, к примеру, «зверств» германских пограничников, которые начали досматривать багаж русских путешественников, задерживать некоторых на приграничных станциях, обращаться с ними без прежней вежливости.
Но не пройдет и месяца, как сражения на германском и австрийском фронтах продемонстрируют реальный уровень жестокости, на которые окажутся способны бывшие культуртрегеры по части европейской культуры и учености. Ведь именно таким был образ некоего «коллективного немца» в общественном сознании русских с петровских времен. Шок от реальности войны был сокрушителен и требовал нового языка, новой риторики осмеяния.
— Какие черты приобрел в эти дни образ врага? Как его изображали?
— В большинстве случаев «враг» для наиболее популярных умеренно-либеральных изданий олицетворялся режимами Гогенцоллернов, Габсбургов и Османов, а точнее младотурок. И прочих элит, спровоцировавших мировой кризис.
Критика «немца» как такового появляется лишь в 1915 году, когда неудачи на фронтах, экономические трудности, жестокое обращение с пленными и растущее число жертв войны вызывают у сатириков истерическую смесь ужаса, отвращения и нервного смеха...
Они начинают задумываться над тем, что именно в немецкой нации производит такую опасную смесь педантизма и жестокости, дисциплины и «свинства».
Типичный сюжет отечественных карикатур того времени — «торжествующая немецкая свинья» посреди развалин европейских городов, она же — нависла как дирижабль над Европой и «гадит» бомбами» на ее города.
— Можно ли сказать, что этот образ немца остается стабильным в течение всей войны?
— Ситуация меняется в связи с революционными событиями в России в 1917 году.
«Германский след» в русской революции становится для сатириков знаком слияния образов «врага внешнего» (режима кайзера) и «врага внутреннего» (большевиков, «делающих революцию на немецкие деньги»).
После октября 1917 года образы вражды теряют свою адресную «географическую» четкость. Весной-летом 1918 года, перед самым исчезновением дореволюционной журнальной сатиры, естественно не пригодившейся молодой Советской России, в публикациях отечественных сатириков формируется и крепнет новое настроение.
Демонический образ-перевертыш «немца» как «врага внешнего» и «врага внутреннего» теряет и силу, и пафос.
На смену вражде и обвинениям в адрес «немца», его большевистских «пособников» и вообще каких-либо «внешних» сил» приходит запоздалая, горькая, но мужественная мысль о собственных ошибках и собственной вине перед Россией. Мысль о неспособности российского общества верно воспринять собственные проблемы и вовремя противостоять политическому экстремизму левых особенно мучает сатириков.
Образ страны, распятой на кресте истории, становится прощальным жестом русской сатиры своим читателям.
— Какая из центральных держав в годы войны изображалась наиболее враждебной?
— Самым «готовым к употреблению» оказался сатирический образ «австрийца». Габсбурги давно воспринимались русским обществом как соперники. Ненависть к ним только усугубили предвоенные противоречия с Россией на Балканах и в Малой Азии.
«Австриец» изображается журналистами как провокатор войны, как угнетатель собственных и соседних народов, жестокий и в мирное время, и на полях сражений.
Первая же значительная карикатура военного времени (конец июля 1914 года) на «австрийца» поражает концентрацией стратегий ненависти. На фоне руин Белграда манерно-изысканный офицер с бокалом шампанского и в сопровождении болонки («венский шик»!) оглядывает поле боя, рассуждая о том, что война очень даже приятное занятие… И при этом на его шпагу нанизана отрубленная голова сербской женщины.
Австрия и дальше будет исполнять на страницах русской сатиры незавидную роль карателя мирного славянского населения, нелояльного союзника, подставляющего на пару с «немцем» под удары русских старого, несчастного «турка» — жестокого, но старчески слабого (оттого и коварного) противника.
В сравнении с ним образ «немца» выглядит и брутальнее, и проще. А за откровенной жестокостью Вильгельма II часто просматривается ядовито хихикающий Франц Иосиф.
«Турок» как противник раздваивается в сатирических трактовках.
Режим младотурок, опрометчиво втянувший государство в войну на стороне центральных держав, предстает на журнальных страницах как враг собственных же народов дряхлеющей Османской империи, и уже во вторую очередь — враг России и ее союзников.
Над вступлением Турции в войну с Россией сатирики откровенно издеваются: «Турки начали войну со сбивания штукатурки». Это сообщение об обстреле турецкими крейсерами черноморских портов в октябре 1914 года. Даже реальность Кавказского фронта с его кровопролитными боями не приводит к ужесточению этого образа.
Сделавшая свой «немецкий выбор» Турция под язвительным пером Аркадия Аверченко живописуется в «Новом Сатириконе» как провинциальная шансонетка, в дешевом платье, на стоптанных каблуках, с искусственными бриллиантами на неухоженных руках.
Мол, соблазнил ее когда-то «бравый молодец» Вильгельм, да и бросил, вот и шатается «глупая, обманутая Турция» по дешевым европейским кафешантанам — «смешно до слез».
Болгария как враг в лице царя, Фердинанда Кобургского, посуетится мелким, нелепым человечком на страницах сатирических изданий. И оставит у читателя чувство не столько вражды, сколько досады по поводу страны, за свободу которой было пролито столько русской крови, но по прихоти прогерманского режима оказавшейся в стане врагов.
— Понятна ли визуальная сатира столетней давности современному читателю?
— Я хочу подчеркнуть, что сатирические рисунки периода Первой мировой войны выглядят на удивление современно. Их визуальные приемы и по сей день можно встретить не только в политической карикатуре, но и в массовой культуре, во множестве медийных пространств. И если иронию и юмор фельетонов подчас можно понять, лишь вникая в военно-политический, идеологический и культурный контекст, то карикатурные изображения как визуальные сигналы воспринимаются и сейчас довольно прозрачно.
Возможно, одна из причин этого в том, что, несмотря на меняющиеся политические реалии, изощренность дипломатии и новые виды оружия, ошибки и грехи, заслуживающие осмеяния и порицания, по большей части остаются старыми как мир, мир войны.