Цивилизация
Те, кто знает, что такое Ми-8, не верят, что этот вертолет может взять на борт более 80 человек. Именно столько людей, в основном женщин и детей, погибло 14 декабря 1992 года в крупнейшей по числу жертв вертолетной катастрофе в истории, которая произошла в самый разгар грузино-абхазской войны 1992–1993 годов (позднее этот печальный рекорд был побит в катастрофе Ми-26 в Ханкале в 2002 году). Российский военный вертолет Ми-8, эвакуировавший жителей осажденного абхазского города Ткварчели (ныне Ткуарчал), был сбит грузинской ракетой в окрестностях села Лата.
Абхазская сторона сразу заявила, что вертолет был сбит грузинской ракетой, что подтвердила российская комиссия, Грузия же признала атаку позднее, обвинив российские власти в перевозке вместе с беженцами абхазских военных. 14 декабря стало днем национальной скорби в Абхазии, а о деталях той авиакатастрофы спорят по сей день. Пилот шедшего в паре вертолета Сергей Подпругин, ставший свидетелем гибели машины, в интервью «Газете.Ru» рассказал подробности того дня и своей службы.
— Сергей, где вы служили до войны в Абхазии?
— До Абхазии я служил в городе Цулукидзе (ныне — Хони) под Кутаиси, у нас там был вертолетный полк, был я замкомандира полка по летной подготовке. В 1992 году мы начали перебазироваться в станицу Егорлыкскую (Ростовская область), потому что Грузия попросила нас оттуда уйти. Когда в Абхазии начались военные действия, 19 августа 1992 года весь наш полк подняли по тревоге и для защиты российских военных баз, для усиления охраны и обороны объектов отправили в Абхазию. Мы посадили нашу десантно-штурмовую бригаду, которая также находилась под Кутаиси, в вертолеты и привезли в республику. Затем полк вернулся в Кутаиси, а нас — два вертолета с номерами 02 и 03 — оставили для обеспечения российских войск. Я, как старший группы, оставался здесь на постоянной основе, а экипаж я менял каждые месяц-полтора.
— Когда вы начали летать в осажденный Ткварчели?
— В октябре в осажденном Ткварчели начались проблемы с поставками, и власти Абхазии попросили нас возить туда продукты. Обратно по возможности мы старались брать женщин и детей и вывозить их на территорию Гудауты. Мы летали из Гудауты обычно в Ткварчели или Сухуми. В Сухуми возили военных, у нас там на маяке была площадка, там было поле рядом с нашей военной частью, где находилась наша десантура. А семьи наши оставались в Цулукидзе, нам приходилось иногда летать и туда.
— Вы возили только российских военных?
— Конечно, в то время, в начале войны, — да. Бывало и такое, когда кто-то сбегал от грузин и нам приходилось их инкогнито перевозить в Гудауту — тех, кому было нежелательно оставаться в районе города Сухуми. Абхазов возили, армян, греков — тех, кого хотели убить и кто приходил на базу на маяке. В Ткварчели мы возили только гуманитарные грузы, в основном муку.
Обратно, как я уже сказал, мы вывозили женщин и стариков, но до 14 декабря, пока не случилась эта катастрофа.
— Из Ткварчели к вам на борт кроме мирных жителей кто-то мог садиться?
— Вы поймите, я на борт официально, по загрузке, мог взять где-то человек тридцать пять, чтобы нормально, безопасно долететь. А когда стоя летели женщины, дети, старики, мужчины — я же не знал, кто это, военные или гражданские… Нагрузка у нас была и 60, и 70 человек на борту, посчитать было невозможно: люди толпой туда заходили, мы двери закрывали и улетали, проверив, может ли вертолет поднять такое количество. А в Ткварчели мы военных-абхазов не возили, так как мы были российскими военнослужащими, да и нам лучше было привезти побольше продуктов питания, чем людей возить.
— 14 декабря вы, как всегда, взлетали со стадиона в Ткварчели?
— Нет, на стадионе мы работали до конца ноября. Но потом туда стало невозможно садиться: народу столько собиралось, что не было возможности сесть. Поэтому мы перенесли площадку посадки чуть ниже по речке, и людей, которых необходимо было эвакуировать, подвозили туда. Тогда уже руководство стало решать, чтобы не кого попало возить, а тех, кому было разрешено выехать, а то кто-то мог сбежать и так далее… В тот день в Ткварчели мы прилетели вместе (с вертолетом Евдокимова. — «Газета.Ru»), он летел первым, а я сзади, так как у меня вышла небольшая заминка.
— И все-таки кто руководил загрузкой, кому лететь, а кому — нет?
— Некому было руководить, да никто и не слушался, и мы заводили женщин, детей, стариков, а потом, если места оставались, — любых желающих, кроме военных. Мы сразу договорились, что военных мы оттуда возить не будем, только гражданских лиц, чтобы нам не говорили абхазы, если кто-то там должен был находиться и сбежал. Таких полных рейсов перед этим сделали, наверное, 20–25. Каждый раз двумя бортами привозили в Гудауту 100–110 человек. Из Ткварчели многие хотели улететь и сбежать, ведь условия были невыносимые уже, не могли воевать даже. Но договоренность была с абхазской стороной, чтобы военных оттуда не брать, сразу говорю.
— Но на погибшем борту все-таки оказались полевые командиры Аслан Зантария и Владимир Анцупов?
— Да, они оказались на том борту, а когда я прилетел, у меня военных на борту не было. Но я так понял, что они находились в вертолете по согласованию с абхазскими военными, которые в Ткварчели находились. И на том борту оказалось всего двое военных: их вызывали или в штаб, или что-то в этом роде. И, как говорили в свое время, из-за того что они были на борту, вертолет и сбили. Но это невозможно было учесть, никто не знал, на каком борту они, ведь мобильной связи тогда не было.
Просто случайно так получилось.
— И никаких перехватов радиопереговоров не могло быть?
— Нет, не могло. Единственное: мы, когда вылетали, предупреждали о нашем вылете, там же и грузины летали — и самолеты, и вертолеты их. Кто там погиб на борту, уже потом выяснилось, когда проводили опознание, знать, кто летел, было нереально.
— Как проходил ваш полет?
— Мы загрузились, развернулись, я взлетал первым, а второй борт капитана Евдокимова пошел за мной. Мой борт 02 шел первым, за мной, на удалении где-то 500 метров, шел Евдокимов. Набрали высоту где-то 1800 метров, перелетели хребет. Надо сказать, что каждую минуту ведомый должен был докладывать, что все в порядке, пару слов — значит, он на связи, все в порядке.
И когда в очередной раз он не доложил, я понял: что-то случилось.
На наших вертолетах была такая система: если на борту пожар случается, то в эфир выдается команда: на борту таком-то пожар. Без этих команд и без выхода в эфир Евдокимова я понял: что-то случилось. Когда развернулся, посмотрел — он уже практически вертикально падал вниз. Секунд примерно пятнадцать до столкновения с землей я наблюдал, как он падал, как горящий факел. Я пытался связаться с ним, но уже никакой связи не было, внутри уже горело все.
Так как я Афганистан прошел, я знаю, что такое управляемая ракета, я понял, что они пустили ее.
Она всегда сбивает ведомого, в него легче попасть, чем в переднего.
— У вас было прикрытие с Су-25?
— До этого они со мной летали… Почему я на них до сих пор обижен, потому что, когда летели в Ткварчели, они прикрывали нас. Я им сказал: через такое-то время вы должны быть на встрече.
Опоздали они примерно на две-три минуты.
Сопровождения как такового не было, поэтому я обиделся на них очень сильно, хотя они мои друзья тоже были. Летали они с Гудауты, там стояли Су-25, Су-27 и наши Ми-8. Нам надо было два ущелья пересечь, пока пересекали, в этот момент все и произошло.
— То есть сам пуск ракеты никто не видел?
— Не видел, но предположительно он был произведен из района села Лата. Потом определили, что они (стрелки) поднялись на горку от села метров на шестьсот и оттуда пустили, чтобы достать вертолет. Потому что если бы они с Латы пускали, то она не достала бы до вертолета. В этот раз мы летели другим маршрутом, мы постоянно их меняли, летали и за Кавказским хребтом, по российской стороне и над морем, но получилось так, что в данный момент они нас поймали. Хотя я не думал, что они по российскому борту будут стрелять: они же знали, что мы миротворческую миссию выполняем. У грузин задача была попугать, показать, что они никого — ни абхазов, ни россиян — не боятся. Вся эта территория, начиная от Ткварчели, который они не могли взять, Гал, Очамчира,… до Гумисты и Сухума — это была ими занятая территория.
— Что вы предприняли, когда увидели падающий борт?
— В первый момент я хотел кинуться к ним на вертолете: может, думаю, кто живой остался, спасти. Но потом дошло, что у меня столько же народу, сколько у него. Я бы там тоже развалил вертолет, да и все, людей бы положил.
Прилетел Су-25, обработал предполагаемое место пуска и все вокруг снарядами, пушками, но это ничего не дало.
Потом уже были разведданные, что они ни в кого не попали.
— Кто вел расследование катастрофы?
— Приезжал генерал Аушев, вел расследование, я ему тогда все это рассказывал. Они потом только через три дня договорились с грузинской стороной, чтобы их пропустили к месту катастрофы на машинах. Они (грузины) не хотели подпускать туда, дескать, сам упал, никто его не сбивал. Потом двумя рейсами были вывезены тела, похоронены в Гудауте. И по телевизору объявили, что вертолет был сбит ракетой. Конкретно — были найдены части ракеты земля-воздух «Стрела-2». Она прошла через редуктор и попала в двигатели, то есть вертолет практически сразу загорелся.
— Почему раньше называлось меньшее число погибших?
— Не знаю, с чем связано. Сначала были данные, что около 70 человек погибло, потом выяснилось, что 84 человека были на борту вместе с экипажем.
— После этого вы летали в Ткварчели?
— Да, летал, но уже по-другому. Я тогда дал слово, что останусь в Абхазии, буду помогать, раз такие вещи происходят.
Я взял отпуск, командировку, а мой вертолет, который у меня остался, я припрятал, сказал, что он сломался.
А на самом деле я на нем полтора месяца выполнял задачи. Чисто военные задачи. Россиян я не хотел подводить, поэтому я все на себя взял, типа он у меня сломан. Я сел неподалеку в Гудауте, и уже абхазы охраняли мой вертолет.
— И ваше командование даже не знало об этом?
— Да, не знало. В то время я пошел на это, чтобы отомстить, как говорится. Поэтому я его припрятал и полтора месяца я выполнял чисто военные задачи: туда (в Ткварчели) возил оружие, оттуда кого надо или туда кого надо. Такая ситуация была…
Мы полностью поняли, с кем воюем, и чего греха таить, сколько российских военных помогали Абхазии!
Если вы не в курсе, я скажу: да, очень большое количество людей помогало Абхазии, именно военных, на добровольной основе. Именно после этого случая многое изменилось: инструкторами работали, обучали.
Потом, когда на моей базе стали беспокоиться и в Егорлыкскую все борта перегнали, про мой вертолет стали волноваться. Потом дело стало явно пахнуть керосином, мне пришлось его перегнать. После этого я некоторое время перегонял вертолеты из России в Абхазию. По крайней мере три вертолета, которые купила Абхазия, я перегнал из Краснодара. Когда распался Союз, эти тэшки (Ми-8Т), которые послабее, нам разрешили продать гражданским предприятиям. Потом мы их и продали в Абхазию.
— Вы всегда про это свободно рассказывали?
— Нет, раньше я не мог, и, пока не сняли блокаду с Абхазии, по многим вопросам лучше было не распространяться. Все изменилось, когда скрывать уже было нечего, в 2008 году, когда закончились все военные действия. Про эту историю местные журналисты расспрашивали, российские — нет, так что вы первые.
Кстати, знаете, как я познакомился с ансамблем ВДВ «Голубые береты»?
Они же 14 декабря 1992 года приехали к нам на маяк, чтобы дать концерт десантуре. Мы с ними познакомились, они у нас выступили, а забрать мы их должны были на следующий день, 15 декабря, но мы не смогли прилететь. Когда они узнали, что сбили вертолет, а они тоже были знакомы с Евдокимовым, тогда мы и познакомились с ними более крепко, они поддержали меня в тот момент. Мы посидели тогда уже конкретно, вы знаете, как военные посидеть могут, тем более после такого случая. И недавно, в этом году, они к нам приезжали в Абхазию, мы с ними через столько лет впервые увиделись.
— Как потом сложилась ваша судьба и служба?
— Когда все мои командировки закончились, я возвратился на базу. Потом на наше ростовское руководство вышел президент Абхазии Ардзинба и попросил, чтобы я уже на других правах вернулся в Абхазию — помочь возродить военную авиацию. В декабре 1993 года я уволился, а с 1994 года на постоянной основе помогал уже здесь развивать военную авиацию. И стрелять надо было их научить, и бомбить, и летать, и всякие задачи выполнять. Сначала был советником, потом дослужился до начальника штаба ВВС, потом — замкомандующего ВВС и так на этой должности и остался до сих пор. Отчасти причина, по которой я остался, — то, что мы еще с Мирабом Кишмарией (министром обороны) с Афганистана были связаны, давно знакомы были. Переехал я вместе с семьей, сейчас у меня пятеро детей, старшему сыну уже 32 года, младшему сыну — 8 лет.
— А сейчас вы летаете?
— Конечно, я вот и с туристами летаю, и по военным задачам, конечно. Пока здоровье позволяет!