Цивилизация
— Выступая на III Международном арктическом форуме, вы коснулись вопросов, связных с оценкой экономического ущерба от природных катаклизмов в России. В частности, прозвучала цифра – 1% от валового внутреннего продукта. Это много или мало? На чем она основана и как обстоит дело в других странах?
— Это усредненный показатель за много лет, и, конечно, год от года он варьируется. Допустим, официально ущерб от засухи 2010 года только в агропромышленном комплексе оценивался в 280 млн рублей. Почему важно его рассчитывать? Если правительство планирует экономический рост, то необходимо учесть, что из 3% планируемого роста 1% могут «съесть» природные катаклизмы. Разные страны называют разные цифры. Для маленьких стран, например Гватемалы или Кубы, ущерб может быть гораздо более существенным. Когда тайфун разрушает хозяйственные инфраструктуры — это катастрофа, и государства оказываются отброшенными на 5–10 лет назад в своем экономическом развитии. Такова международная статистика.
В Китае, например, этот показатель выше, чем в России, и составляет 1,4% от ВВП.
Скажем, в связи с последними наводнениями сильно пострадала северо-восточная провинция Хэйлунцзян. По официальным данным, ситуация затронула более 3 млн человек, ущерб оценивается примерно в $3 млрд. А еще были стихийные бедствия на юго-восточном побережье Китая, к которому выходили тайфуны, так что, я думаю, суммарный ущерб за год огромный.
— Наводнение в Амурской области: какие факторы оказались решающими?
— Сама ситуация сезонная. У Амура традиционно два пика паводков. Первый – весенний. Второй и основной приходится на июль--сентябрь. Это связано с дождями муссонного происхождения. Азиатский муссон устроен следующим образом: с Тихого океана выходит тайфун или шторм на территорию Китая. И там на больших высотах, 4–5 тыс. м, переходит в обычные циклоны, направляющиеся в нашу сторону. Процесс этот более или менее обычный, повторяющийся из года в год. В 2013 году он оказался более интенсивным. Такова первая причина.
Далее. Эти циклоны обычно мигрируют – выходят на верхний, нижний и средний Амур. Но в этом году они начали перемещаться иначе — строго над Амурской областью. Образовалась высотная ложбина, и путь циклона был ограничен строго одной территорией. Примерно сходное явление наблюдалось в 2010 году, когда в европейской части России была засуха и стоял гребень циклона, препятствовавший переносу воздушных масс с запада на восток. Здесь возникла такая же ситуация – устойчивая жара в акватории Тихого океана и над Японией и непрерывные циклоны над Амурской областью, полтора месяца непрерывных циклонов. Там, в среднем, в июне выпало около 3,5 месячных норм осадков, а в отдельных местах, например в Светлогорске и Тынде, за два месяца годовая норма. Это вторая причина.
Третья причина – поздняя высоководная весна. После паводка вода не успела уйти, хорошо впитаться в землю. Уровень влажности почвы летом оставался довольно высоким.
Сочетание всех трех перечисленных факторов и привело к самому масштабному в истории области наводнению.
Есть оценки (наши специалисты делали их по уровню воды, по расходам, по приточности водохранилищ) — некоторые цифры впечатляют. Для Хабаровска повторяемость ситуации – раз в 200–300 лет. Например, гидротехнические сооружения строятся из расчета повторяемости раз в сто лет. Это так называемая однопроцентная обеспеченность. А здесь мы имели дело с более редким событием — значит, надо отталкиваться при строительстве от других показателей.
— О дамбах в Хабаровске. Не подвели?
— У Хабаровска было время – ровно девять дней. Когда мы анализировали ситуацию по малым рекам Амурской области, по Зее, Зейскому водохранилищу например, там быстро все сформировалось: за два-три дня. И времени для предупреждения практически не было. Это было связано с дождями, которые невозможно заблаговременно спрогнозировать. Но когда вода уже попала в реку, мы получили возможность с учетом этого оценить перспективы и к 1 августа выпустить предупреждение, что исторический максимум будет превышен. И Хабаровск знал, что у него есть девять-десять дней. И они интенсивно строили дамбы. На какую высоту нужно было строить? Строили на 9 метров — так примерно и вышло: уровень воды поднялся на 8,2 метра.
– Расчет оказался правильным, прогностическая ценность была очень высокой…
– Это очень тяжелая тема. Психологически поставьте себя на место гидролога, который прогнозирует. Человек должен спрогнозировать событие, которого никогда не было. А методы, которыми он пользуется для этого, основаны на статистике, на повторяемости. Ну, например, существует связь, корреляция, между уровнем воды в районе Хабаровска и в районе Комсомольска-на-Амуре. И когда мы стали по этой корреляции давать прогноз об очень высоком уровне воды, в Комсомольске все за голову схватились: такого быть не может! Оказывается, может.
— Какой институт делал прогнозы?
— Прогнозы выпускало Дальневосточное управление в Хабаровске, это наше оперативное подразделение. А институт, который занимался исследованиями, – Государственный гидрологический институт в Санкт-Петербурге. Там есть исследовательская группа, ей руководит директор института. Они сняли исторические показатели расхода воды в Хабаровске, Николаевске-на-Амуре, оценили вероятность притока воды. Как один из примеров – в Зейское водохранилище за август притекло две нормы, два расхода. Вероятность этого события они оценили – раз в 200 лет. Конечно, есть поручение президента и Академии наук исследовать причины (в том числе влияние климата на водность) и дать рекомендации строителям по планированию населенных пунктов и по другим вопросам.
— Повторяемость раз в 200 лет... А вдруг теория не сработает и на следующий год опять будет то же самое?
— Конечно, все эти расчеты сделаны с учетом того, что ряд стационарный, не меняется, нет трендов. Но тренд есть, и связан он с изменением климата. Значит, оценки смещены и эти 200–300 лет легко могут превратиться в 20–30. Что, скорее всего, более вероятно, если сохранится тенденция глобального потепления. А вообще, раз мы знаем отметки, к которым подошла вода, значит всё: нельзя строить жилье, надо ограничить деятельность, надо страховаться, надо строить дамбы там, где мы хотим защитить людей, или переселить их в безопасное место. И такие решения уже приняты.
— А ситуация в Сочи?
— Ну выпало 60 мм осадков... Дождь — это стихийное бедствие? Надо делать ливнёвку хорошую, чтоб вода уходила. Если коммунальное хозяйство будет работать так, как оно должно работать, тогда это не будет стихийным бедствием.
— Тема вашего доклада на форуме --«Государственный мониторинг состояния и загрязнения российской Арктики». Предельно допустимые концентрации – это официальные стандарты для оценки степени загрязненности воды или воздуха. А вот как измерять загрязненность того, что лежит на дне морском? Насколько мне известно, специалисты много говорят о ПДК донных отложений, считают этот показатель важным, особенно для Арктики. Но на государственном уровне такие стандарты до сих пор не одобрены.
— Кстати, на Западе нет понятия ПДК: они используют для оценки загрязнений абсолютные значения концентраций химических веществ, а по каждому химическому элементу составляют таблицу – абсолютные значения концентраций. В России используют ПДК и считают, что такой-то уровень, установленный главным санитарным врачом, является вредным. Но здесь есть много тонких моментов. Есть разные типы загрязнений. Радиационное и химическое загрязнения – разные понятия. Является ли превышением разовая доза? Например, один завод разово выбросил загрязняющее вещество в количестве, в 10 раз превышающем ПДК, а другой завод изо дня в день превышает ПДК в полтора раза, и в течение года это вещество накапливается. Кроме того, есть разные ПДК – для питьевой воды, для рыбохозяйственной деятельности. Например, у нас идут споры с московским правительством. Они говорят: «У нас в Москва-реке вода чистая». Мы говорим: «Не очень: для рыбохозяйственной деятельности не годится такая вода».
— Как оценивается загрязнение Арктики?
– У нас есть флот, который базируется в Архангельске. Четыре корабля. Наши корабли делают стандартный мониторинг арктических вод. Головной институт по мониторингу качества воды водных объектов – Государственный гидрохимический институт в Ростове-на-Дону. Есть проект с Северным арктическим федеральным университетом (САФУ). На базе одного из кораблей, «Профессор Молчанов», мы организуем арктические экспедиции. Они измеряют концентрации веществ. В САФУ это очень развитое направление деятельности. У них есть химики. Во время первого рейса они взяли восемь тысяч химических и биологических проб воды. Тут я вам открою один секрет: студенты не просто катаются — они работают. Научиться быть специалистом без таких работ нельзя. А заодно мы выполняем свою программу.
– И все же как измерять донные загрязнения? Я знаю, что в Севморгео с 2002 года разрабатывали прототип донной автоматической геоэкологической станции, которая могла бы собирать и анализировать образцы, сообщая через береговой эхолокатор, принимающий сигнал, данные на мониторинговый спутник. Чем увенчались эти работы?
– Пробы надо брать обязательно. В рамках работ по демаркации границ арктического территориального шельфа совместно с Роснедрами мы установили ультрасовременный многолучевой эхолот на судне «Академик Федоров», который позволяет с большой подробностью строить трехмерную картину шельфа. А на новом судне, которое было построено в прошлом году для антарктической экспедиции, изначально было установлено еще более современное оборудование – многолучевой эхолот и система дистанционного зондирования толщи океана. Это целый комплекс.
– Этот комплекс отечественного производства?
– Нет, иностранного. С приборной базой у нас всегда были проблемы. Наши приборы делают лишь в единичных экземплярах. А в последнее время даже такие экземпляры стали редкостью. Наша промышленность «просела» сильно. Я так скажу: может, это немножко неправильно (хотя что-то мы пытаемся делать сами, например в Институте Арктики и Антарктики делают арктические буи), наша задача – измерить, и не наша задача промышленность поднимать. Мы должны купить лучшие приборы и получить измерение. Я пробовал использовать российское оборудование, но это был не очень позитивный опыт. Мы устанавливали автоматические станции в Арктике. Сама станция стоит примерно 10% от тех затрат, которые возникают, чтобы добраться до места назначения и установить оборудование. Например, отправили мы судно на мыс Желания на Новой Земле, поставили станцию, а через месяц она перестала работать. А ехать туда снова – на эти деньги еще 10 новых станций приобрести можно. Поэтому нам нужно надежное оборудование.
– И вопрос о спутниках. В своем докладе вы сказали, что есть проблемы с мониторингом Арктики из космоса. Спутники либо слишком быстро пролетают над территорией, за 1–2 минуты, либо не видят севернее 60-го градуса северной широты. А те, которые можно вывести на высокоэллиптическую орбиту?
– Слава богу, наша космическая отрасль остается ведущей в мире. На эти орбиты, которые называются «Молния», могут выводить спутники только американцы и мы; китайцы пока не умеют. На данный момент разработано техническое задание, создана конструкторская документация, выделены деньги по федеральной космической программе, Роскосмос провел конкурс, есть победитель, который начал делать этот спутник. Работы по созданию спутника уже идут. И к 2015 году его должны сделать. Мы хотели делать его совместно с американцами, предлагали им, они думали-думали, но, насколько мне известно, у них уже развивается параллельный проект совместно с Канадой.
– Довольны ли вы результатами Арктического форума?
– Я считаю, что это очень полезное мероприятие и очень важно, что было, по сути, сказано, что нет возврата назад, к пещере. Жить в Арктике и не осваивать ее ресурсов мы не можем: мы арктическая страна. Весь вопрос в том, что это освоение должно быть чрезвычайно осторожным, основанным на научных данных и на самых лучших экологических стандартах. Это, по-моему, главный вывод. Владимир Владимирович Путин об этом четко и однозначно заявил. И никто это не оспаривает, все страны в этом направлении движутся. Ну а что касается Greenpeace (этот вопрос активно обсуждали на форуме. – «Газета.Ru») – это просто недоразумение.