Цивилизация
Что такое университет, и как его оценить
В ночь на вторник будет опубликован один из ведущих мировых рейтингов вузов, который готовится журналом The Times Higher Education совместно с агентством Thompson Reuters. Подобные престижные рейтинги выходят несколько раз в год (их авторами могут быть также ShanghaiRanking Consultancy или Quacquarelli Symonds (QS), после чего российские СМИ и русскоязычный сегмент интернета заполняют обычно короткие сообщения о том, что ведущие российские вузы заняли такие-то места. Затем комментаторы разделяются во мнении относительно того, достойные ли места заняты или нет и что результат может сказать о состоянии российского высшего образования: одни сходятся во мнениях о том, что дело крайне плохо, и отправляются искать виноватых, другие с оптимизмом возражают, что дело ещё не совсем пропало. Общественное волнение бывает так велико, что ситуация даже привлекает внимание высших лиц государства, а коллективы экспертов и администраторов принимаются разрабатывать собственные, зачастую удивительные рейтинги университетов, противоречащие один другому.
Общепринятого определения качества университетского образования, как и образования вообще, пока, по-видимому, не существует, несмотря на многословные и не очень попытки его описать.
Тем, по-видимому, сильнее соблазн косвенно отразить качество в формате однозначного линейного списка, получив иллюзию простого выбора лучшего университета для абитуриента, инструмент оценки собственной эффективности для самих университетов, критерий целесообразности выделения тех или иных ресурсов для фондов и правительственных учреждений. Несмотря на то что словом «университет» в мире называются подчас совершенно разные вещи, в основе общепринятых (или по меньшей мере широко распространённых) представлений о хорошем классическом исследовательском университете лежат две идеи Вильгельма фон Гумбольдта, стоявшего у истоков создания национального немецкого университета в начале XIX века:
идея академической свободы и идея необходимой связи образования и науки как исследования.
Выполнение обоих условий позволяет университетской системе быть самовоспроизводимой и с наибольшей отдачей справляться с общественной нагрузкой — производить знания и технологии, а также пополнять рынок труда высококвалифицированными специалистами. Если академическая свобода — материя довольно тёмная, о которой, даже несмотря на недавние эксперименты с идеологизацией науки в нашей стране, вспоминают редко, из второго постулата фон Гумбольдта следуют две группы критериев оценки качества университета. Научную продуктивность университета оценивают, например, по цитируемости научных статей, публикуемых его сотрудниками, по числу нобелевских лауреатов в его истории, по его репутации среди университетского сообщества во всём мире. Учебные показатели пытаются оценивать по соотношению числа преподавателей и студентов, конкурсу среди иностранных студентов, опять-таки по репутации. Связь между наукой и образованием оценивают, например, по тому, насколько эффективно университет готовит исследователей уровня PhD, непосредственно реализующих исследовательские задачи в процессе обучения.
Во времена Фридриха Вильгельма III глобализация ещё не стояла на повестке дня, и авторы современных методик самостоятельно добавили к гумбольдтианским группам оценочных критериев ещё один — интернационализацию, который оценивается в первую очередь по численности иностранных преподавателей, исследователей или учащихся разных уровней. А составители рейтинга THE к признакам идеального университета отнесли также способность получать деньги на исследования от коммерческих организаций и уделили значительное внимание эффективности.
Большая часть используемых в рейтингах параметров характеризует университет с разных сторон.
Наука и образование по своей сути настолько близки, что любые критерии для оценки одного будут, конечно, косвенно свидетельствовать и о другом. Но вот, например, учёт статей и ссылок на них ведётся по тем или иным международным базам данных, и репутационные индексы неизбежно строятся по результатам опроса международного экспертного сообщества, то есть этот показатель, помимо научной продуктивности, учитывает также степень международной интеграции университета.
Меняем коэффициенты – получаем лучший результат
Построение рейтинга представляет собой разработку экспертами некоторой модели идеального университета, обладающего рядом внешних атрибутов, и выбор ограниченного числа косвенных параметров оценки. Эксперты подбирают базы данных и уточняют методику окончательной оценки соответствия реальных университетов выбранной ими идеальной модели. Попробуем проиллюстрировать это небольшим «любительским» исследованием, для которого мы позаимствовали опубликованные данные последнего университетского рейтинга QS, попробовав менять коэффициенты при тех или иных параметрах. Изменив коэффициенты для первых четырёх показателей (отзывов университетского сообщества и работодателей, соотношения численности преподавателей и сотрудников и цитируемости) с использованных QS (40%,10%,20%,20%) на специально подобранные другие (5%, 35%, 45%, 5%), можно получить куда лучший результат для российских университетов (сравнительно с нынешним).
Так, МГУ занял бы 44-е место (вместо 116-го), МВТУ им. Баумана — 108-е (сейчас 352-е место), МГИМО и СПбГУ расположились бы на 121-м и 135-м местах (против 367-го и 253-го), а Новосибирский университет (371-е место) замкнул бы пятёрку российских университетов в первых двухстах на 180-м месте.
Таким образом, цель попадания в рейтинг сможет считаться достигнутой без каких бы то ни было дополнительных организационных или финансовых затрат — лишь изменением точки зрения на то, что значит быть лидирующим университетом. А если в рамках нашего моделирования мы бы позволили себе до нуля снизить коэффициенты для двух последних показателей (численность иностранных преподавателей и студентов), напрямую связанных с интернационализацией и отражающих открытость системы образовательной, результаты были бы ещё более впечатляющими: наши университеты гордо расположились бы с 34-го до 168-го места.
Правда, в обоих случаях первую десятку всё равно удержали бы университеты США и Великобритании.
Если отвлечься от второстепенных проблем репрезентативности выборок и вообще достоверности используемых данных, перед нами, если только мы не собираемся игнорировать рейтинги университетов, встают следующие ключевые вопросы.
1) Что такое идеальный российский университет и какими атрибутами он должен обладать? И какова должна быть в этом контексте стратегия развития российского университетского образования?
2) Каким образом должна быть выстроена система внутренней и внешней оценки эффективности российских университетов в смысле реализации ими задач, вытекающих из сформулированной выше стратегии?
Только ответив на эти вопросы, причём сделав это по возможности кратко, ясно и прозрачно, можно всерьёз интерпретировать успехи или неуспехи отдельных университетов в рейтингах.
Стремление оказаться в верхних строках именно рейтинга QS или рейтинга THE может означать только то, что мы полностью разделяем мнение составителей этих рейтингов, ранжировавших соответствующим образом отобранные ими атрибуты университетов по важности. Попадание в тот или иной (пусть самый престижный) рейтинг не гарантирует, что мы будем довольны тем, какими в результате станут наши университеты через год, десятилетие, двадцать пять лет.
Идеальный российский университет
Попробуем предугадать вопросы, которые мог бы поставить перед собой гипотетический автор одного из проектов подобной стратегии. После по возможности лаконичного ответа на вопрос настолько общий, что он граничит с банальностью, — «какова же, собственно, миссия российской системы университетского образования?» — такой мыслитель попробовал бы представить себе в некоторых желательных параметрах эту пирамиду университетов, с весьма дорогой и элитарной вершиной и эгалитарным, скромным по выразительности, но мощным основанием. Вполне вероятно, что нам, учитывая наши традиции и размеры страны, захочется увидеть среди лучших мировых университетов не единицы наших университетов (как Ирландия, Сингапур и Нидерланды), а десятки — как США, Великобритания, Германия. Численно эту стратегическую задачу, вероятно, следует формулировать в два приёма: сколько университетов требуется России, и какую часть из них должны составлять лучшие с точки зрения всего мира. Хотелось бы, конечно, чтобы разработанная во исполнение миссии стратегия была реально исполнимой, а не декларативной.
Очевидно, что критерии, которые можно будет предъявить университетам «костяка» образовательной системы, готовящим в основном бакалавров и в меньшей мере магистров и кандидатов наук (докторов философии), должны неизбежно отличаться от критериев, которыми будут оцениваться меньшие числом лучшие университеты, фокусирующиеся на магистерских программах и программах третьего цикла и как локомотивы движущие всю национальную научную и образовательную систему. Если от вторых университетов вполне разумно требовать привлечения лучших иностранных студентов, ведущих исследователей и преподавателей, то первые, конечно, будут нацелены в первую очередь на обеспечение внутренней массовой экономики, ориентированы (по меньшей мере в ближайшие годы или даже десятилетия) на русскоязычных абитуриентов из России и других стран.
К сожалению, иерархическая структура университетского образования, контур которой ясно очерчен законодателем, не нашла отражения в последнем — для «внутреннего потребления» — рейтинге неэффективности вузов, составленным Министерством образования.
Одни и те же критерии в равной мере применены ко всем без разбора высшим учебным заведениям, от которых требовалось сразу привлекать и лучших абитуриентов внутри страны, и иностранных учащихся, и деньги зарабатывать. То есть идеальные представления о том, какова должна быть система в целом, были перенесены на отдельные университеты, своим разнообразием как раз и укрепляющие её. Следует вспомнить, что именно такой «унифицирующий» подход международных рейтинговых агентств неоднократно подвергался и подвергается жесткой критике со стороны не только (и даже не столько) руководства МГУ или других российских университетов, но и всего мирового академического сообщества. Именно под давлением этой критики появились «профильные» рейтинги по отраслям, рейтинги отдельных групп узкопрофилированных университетов (например, бизнес-школ), начинают появляться составляемые теми же международными агентствами рейтинги региональные.
У нас же может сложиться впечатление, что требования некоторых рейтинговых методик значительно влияют на реформируемую и по-новому артикулируемую внутреннюю систему оценки качества образования, подменяя правильный вопрос «каким быть» другим — «каким казаться».
Пожалуй, наиболее остро это проявляется в педалируемой теме обязательности интернационализации высшего образования.
Автор не намерен предлагать в данном тексте своего окончательного варианта определения идеального российского университета: такое определение, по-видимому, следует принимать в результате дискуссии всем университетским сообществом – вряд ли следует сомневаться, что основные гумбольдтовские идеи о важности взаимосвязанности образования и науки будут в этом определении учтены. Однако как раз место интернационализации в развитии российского высшего образования на нынешнем этапе далеко от того, чтобы быть общепринятым и понятным, а пути достижения успеха на этом относительно новом для нас поприще неочевидны.
Лозунг «интернационализация или смерть» популярен в политическом обсуждении проблем высшего образования в России.
Причём в обоснование справедливости этой чёрно-белой плакатной формулы приводят именно данные о росте числа не только студентов, но и особенно иностранных студентов во всём мире, о растущем глобальном рынке образовательных услуг.
На сегодняшний день число студентов, обучающихся за пределами своей страны, составляет 2,3% от общего числа — 177 миллионов (OECD: Education at a Glance 2012). 55% иностранных студентов направляются в 10 основных стран (включая Россию), из них 16% в США. 30% студентов происходят также из 10 стран (снова включая Россию), причём 12% из КНР (UNESCO Global Education Digest, 2011). Почему интернационализация образования действительно стоит на повестке дня? Иммигранты составляют 12% населения США, но среди них уже 24% держателей патентов и 26% лауреатов Нобелевской премии (См. доклад Not Coming to America: Why the U.S. Is Falling Behind in the Global Race for Talent, 2012). Для развитых стран интернационализация высшего образования давно представляет собой инструмент для привлечения в страну наиболее талантливых мигрантов, «концентрации» талантов внутри страны и является, таким образом, делом не одной только образовательной системы (хотя, несомненно, образовательная система сама выигрывает от этого), но делом развития государства и общества в целом. Интернационализация образования совершенно отвечает стратегической задаче создания «условий и механизмов для привлечения востребованных экономикой высококвалифицированных и квалифицированных специалистов … прежде всего на долгосрочной основе» (Концепция государственной миграционной политики Российской Федерации на период до 2025 года).
Грунтовым слоем в красочных рассуждениях об интернационализации иногда улавливается и подспудное сомнение в состоятельности сложившейся системы российского образования и вообще её полезной самостоятельности.
Ситуация становится опасной, когда главным образом такие соображения мотивируют учредителей «совместных» образовательных программ, по сути прикрывающих импорт чужих образовательных программ и маскирующих непривлекательный диплом того или иного российского вуза внешне привлекательным иностранным дипломом. К оценке программ (которые, кстати, вполне могли быть успешно аттестованы) следовало бы применить жёсткие методики оценки эффективности, которые бы и учли формат, вес международного академического участия в их реализации, привлечённые средства, количество и (что пока упускается из виду) качество иностранных учащихся и преподавателей. Вероятно, качество работодателей, принимающих выпускников таких программ, также может быть предметом оценки.
С этой точки зрения становится понятно, что механическая погоня за численностью любых иностранных студентов, любых иностранных преподавателей — лишь бы они шли в «рейтинговый зачёт» — ошибочна и в долгосрочной перспективе опасна.
В противоположность этому требуется кропотливая работа над привлечением лучших студентов, тщательное содействие их адаптации.
То же справедливо и в отношении иностранных преподавателей и специалистов: ни один мировой рейтинг не принимает во внимание качество иностранных студентов или качество иностранных преподавателей, и в оценке этого качества нам самим вполне разумно использовать опробованный критерий академической продуктивности.
Существенный вопрос, который предстоит поднять в связи с интернационализацией высшего образования, — вопрос о языке обучения. Часто без особенных оговорок проводят идею о необходимости скорейшего насаждения английского языка. На первый взгляд, это понятно: де-факто английский уже стал lingua franca естественных наук. Однако этот тезис требует некоторых примечаний. По данным Росстата, самую значительную долю иностранных студентов в РФ в 2011 году составляли выходцы из стран СНГ (73 тыс. на условиях общего приёма и ещё 116,7 тыс. как иностранные учащиеся), составляя до 83% от всех иностранных учащихся в России. Причём численность студентов из стран СНГ возрастает быстрее, чем численность студентов из других стран (Российский статистический ежегодник, 2011). Примечательно, что студенты из стран СНГ, обучающиеся на условиях общего приёма, очевидно, не попадают в статистику ЮНЕСКО, хотя сегодня не считать их иностранными студентами можно только со ссылкой на особенности внутреннего российского учёта.
По доступным нам оценкам, число владеющих русским языком, хотя и сокращающееся в странах СНГ и Балтии, порядка половины, тогда как общее число владеющих русским языком в мире оценивается в 260 миллионов человек (А. Л. Арефьев. Русский язык на рубеже XX – XXI веков. [Электронный ресурс]. — М.: Центр социального прогнозирования и маркетинга, 2012. – 482 стр.). Таким образом, если исходить из обозначенных выше приоритетов, а не из следования абстрактным формулам, внедрение программ на английском языке и их позиционирование в ближайшие годы не должны ни в коей мере наносить ущерб программам, открытым для иностранных учащихся на русском языке.
Вместе с тем развитие англоязычной среды представляет собой важнейший элемент участия российских университетов в процессе глобализации науки и высшего образования.
Без тщательного стратегического планирования мер по интернационализации университетской системы, без учёта необходимых в смежных с высшим образованием областях мер, а лишь в одном стремлении выполнять механически требования, вытекающие из критериев тех или иных рейтингов, можно легко прийти к массовому рекрутированию студентов из известных стран с многочисленным населением — и столь же массовому набору иностранных преподавателей английского языка для них!
Заключение
Рейтинги университетов, конечно, существенны как инструмент управления качеством университетского образования — на системном уровне. Международные рейтинги отражают соответствие тех или иных университетов формирующейся в настоящее время глобальной модели университетского образования, которая, по-видимому, прежде всего ориентирована на поддержку миграции высококвалифицированных специалистов. И поскольку в успешности отдельных университетов проявляется состязание национальных образовательных систем, вопросы следует адресовать не отдельным университетам, не группам особых, «отобранных» университетов, а тому, как функционирует университетская система страны и региона в целом, насколько она гармонично вписана в общее окружение.
Желание во что бы то ни стало «попасть в топ», в том числе за счет накачивания деньгами программ привлечения иностранных учащихся, назначения сторонних менеджеров, которые прошли те или иные новые программы подготовки, моментальное открытие дорогостоящих научных проектов с туманным будущим — всё это рискует превратить высшее образование в яркий воздушный шар, который после отрыва от земли в верхних слоях атмосферы рано или поздно лопнет.
Не лучше ли сначала определиться, какое высшее образование нам нужно, какое высшее образование должно отвечать запросам и возможностям нашего государства и общества, затем выстроить прозрачную и работоспособную систему управления качеством университетов, а уже на последнем этапе обратить внимание на то, какие рейтинги могут продемонстрировать нам успешность нашей стратегии?