Цивилизация
Почему за последние как минимум десять тысяч лет большинство человеческих обществ неуклонно эволюционировало к классовой организации, разделяясь внутри себя на касту богатых, бедных и в той или иной степени развитый средний класс, а не к эгалитаристской, то есть обеспечивающей равномерный доступ к ресурсам всех членов коллектива?
Объяснить социальное неравенство в рациональных терминах человечество пытается еще со времен Платона,
и некоторые из этих объяснений, особенно те, что появились за последние полвека благодаря открытиям в исторической антропологии, палеоклиматологии, эволюционной генетике и анализе комплексных систем, звучат при всей их гипотетичности вполне убедительно.
Так, классические теории объясняют возникновение классовой организации переходом от присваивающего поведения к производящему, то есть переходом от охоты и собирательства к экономике как таковой — к поведению, основанному на производстве и накоплении продукта (впрочем, мало объясняя саму причину такого перехода). Последнее стало возможным благодаря изменению климата — наступлению периода относительно теплого межледниковья, который длится до сих пор.
Развитие производящего хозяйства вкупе с потеплением и ослаблением ресурсного дефицита пробудили в человеческой популяции «эгоистичный» ген, долгое время подавляемый «эгалитаристским», позволившим человечеству выживать в суровую эпоху плейстоцена, когда ресурсный дефицит был очень сильным, а периоды потепления — короткими.
Не удивительно, учитывая продолжительность этой эпохи, что глубоко въевшиеся в коллективную память эгалитаристские воспоминания о «золотом веке», принимающие форму идеологий равенства, часто идут рука об руку с энвайроментализмом
— идеей возвращения к матушке-природе, предполагающей разумное присваивание и равномерное распределение наличных благ, а не их производство, накопление, неравновесное распределение и потребление.
Минусом этих теорий остается то, что они плохо или совсем не объясняют, почему и каким образом стратифицированные «несправедливые» общества в конечном итоге почти полностью вытеснили «справедливые» эгалитарные.
Понятно, что обрисовать динамику этого процесса, основываясь на наблюдательных сведениях и цифрах, как это принято в современной демографии, социологии и экономике, невозможно: к моменту возникновения статистики подавляющая часть человечества представляла собой классовое общество с разной степенью неравенства.
На помощь, однако, приходит такой мощный и уже хорошо проверенный инструмент, как моделирование.
И первым, кто им воспользовался для объяснения механизма вытеснения эгалитарного гена эгоистичным в масштабах популяции, стала команда биологов-эволюционистов из Стэнфордского университета, чью статью публикует онлайновый научный еженедельник Public Library of Science.
Для сопоставления демографических и миграционных процессов, происходящих в эгалитарных и классовых обществах, авторы статьи под лаконичным названием «Распространение неравенства» использовали компьютерную симуляцию, в чем-то напоминающую игры-стратегии с той разницей, что место игрока, руководящего, как в компьютерных играх, поведением искусственно инсталлированного общества, заняли алгоритмы, описывающие потребление и распределение ресурсов агентами социальной сети.
Задав начальные параметры — объемы ресурсов и динамику их изменения во времени, можно посмотреть, как будут осваивать ресурсы и эволюционировать сети, чьи агенты могут добывать блага, распределять их, размножаться и мигрировать в поисках новых ресурсов и умирать в случае их критического дефицита. В нашем случае две разновидности таких сетей — эгалитарная, распределяющая ресурсы равномерно, и классовая, распределяющая ресурсы неравномерно в соответствии с социальным статусом (по одному сценарию таких статусов было пять, по другому два — понятно, что сложность классовой организации у разных обществ разная).
Запустив обе сети в поле из ста ресурсных ниш (объемы ниш могли быть одинаковыми или разными, а также могли меняться со временем аналогично естественным эконишам) и сравнив динамику их эволюции, авторы статьи в PLoS обнаружили весьма интересные различия.
Так, поскольку стрессовая нагрузка на агентов сети в случае стабильно скудных ресурсов распределялась более равномерно внутри эгалитарной сети, последняя демонстрировала большую популяционную устойчивость, чем классовая. При этом агенты классовой сети из-за дестабилизирующего эффекта от неравномерного распределения скудных ресурсов (определенные классы, несмотря на изменившиеся условия, продолжали потреблять больше других, которые при критическом дефиците просто вымирают, а общая численность популяции при этом падает) показывали и большую готовность к миграциям в поисках новых ресурсных ниш.
В ситуации же, когда объем ресурсов ежегодно изменялся, классовые общества, наоборот, оказывались более стабильными, чем эгалитарные, поскольку основной удар дефицита принимало на себя не все общество, как в случае эгалитарной сети, а лишь отдельные классы. Такая большая «живучесть», достигнутая за счет классовой «подушки», позволяет классовым сетям и более эффективно расширяться в поисках новых жизненных ресурсов, чем эгалитарным, которые в моменты нестабильности оказываются более малочисленными и менее готовыми, чтобы адаптироваться к изменившимся условиям.
Как видим, и в случае стабильно скудных и нестабильных ресурсов классовые сети демонстрируют большие динамизм и эффективность, чем эгалитарные.
В первом случае за счет большей готовности к миграциям (спровоцированной дестабилизирующим популяцию неравномерным потреблением ресурсов), во втором — за счет большей популяционной «живучести», обеспечивающей, в свою очередь, и более эффективную экспансию.
Это, как считают авторы, позволяет сделать вывод, что общества, построенные на социальном неравенстве, постепенно вытеснили эгалитарные простым числом, быстрее адаптируясь к изменениям окружающей среды и быстрее, чем эгалитарные, занимая ресурсные ниши.
Похоже, что производящее хозяйство, возникшее в эпоху неолитической революции, лишь подстегивало этот процесс: неурожайные сезоны в условиях неравномерного распределения ресурсов (земли и воды), а также накопленных продуктов (разные члены семьи получали разную часть наследства) стимулировали территориальную экспансию сначала в масштабах небольших общин, далее государств и целых империй, не оставляя эгалитарным сценариям никаких шансах.
В деле выживания и экспансии человека социальное неравноправие сыграло положительную роль, как эволюционно более эффективная, чем равноправие, форма общественной организации.
Продолжит ли она играть таковую в ситуации, когда практически все ресурсные ниши окажутся занятыми?
Такой момент если еще не наступил, то рано или поздно обязательно наступит, и тогда человечество, чтобы выжить, встанет перед необходимостью реанимировать образ жизни, основательно подзабытый с эпохи плейстоцена. Либо продолжить экспансию, но уже в космос. Однако тем, кому более симпатичен второй вариант, должны задуматься, что станет двигателем такой экспансии, если глобальные угрозы в виде, например, апокалиптического метеорита не сработают. В этом случае классовое неравенство, принимающее любые формы неравноправного доступа к ресурсам и драматического разрыва между богатством и нищетой, — хороший, опробованный историей вариант.