Рожденное чувство добра

Полугодовалые младенцы способны отличать «плохих» от «хороших»

Уже в возрасте полугода дети способны отличать тех, кто ведёт себя хорошо, от тех, кто ведёт себя плохо. И тянутся именно к первым. По мнению учёных, детям не обязательно объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, — они знают это в буквальном смысле с пелёнок.

Маленькие дети могут на инстинктивном уровне отличать хорошего человека от людей с менее приятным характером. По крайней мере, многие родители малышей искренне уверены в том, что их ребенок действительно «разбирается в людях».

Новый эксперимент, проведенный исследователями из Йельского университета с участием младенцев, доказывает, что такое мнение — вовсе не горделивое восхищение своим ребенком, и мы действительно зачастую недооцениваем смышленость и сообразительность малышей.

Как замечает автор исследования, аспирантка Кили Хамлин, для проведения своеобразного эксперимента ей понадобилось устроить некое подобие кукольного представления, в котором в качестве кукол-марионеток использовались ярко раскрашенные деревянные плашки круглой и треугольной формы. Всем куклам исследователи наклеили бусинки-глазки, что делало кружки и треугольники более похожими на традиционные игрушки малышей. В качестве зрителей импровизированного шоу выступали шести- и десятимесячные дети.

Центральным персонажем кукольной истории стала круглая деревянная плашка большого размера, покрашенная в ярко-розовый цвет. В течение всего представления плашка безуспешно пыталась взобраться на специально сооруженный крутой холм. Иногда исследователи вводили в постановку еще одного деревянного персонажа — плашку-треугольник, которая пыталась помочь кружку попасть на вожделенную вершину. В других случаях на сцене появлялась кукла-злодейка, которая, наоборот, спихивала кружок с почти достигнутой вершины.

После представления учёные предложили детям более близко познакомиться со всеми участниками шоу. В результате, как сообщила Хамлин, большинство детей заинтересовались той треугольной игрушкой, которая помогала главному персонажу добраться до вершины холма.

«Это означает, что дети не просто поняли, что перед ними выступали отдельные персонажи, но и то, что им было интереснее «познакомиться» с положительным персонажем», — рассказала Хамлин, подчеркнув, что никто не ожидал, что ответы малышей окажутся столь явно ориентированы на «хорошую» игрушку.

Более того, выбор детей перестал быть столь однозначным после того, как исследователи убрали с плашек бусинки, изображавшие глаза.

Малыши и врут, и читают лица

Летом текущего года британские психологи заявили, что дети начинают прибегать к обману в возрасте 6 месяцев, тогда как до недавнего времени учные считали, что врать детки начинают лишь в четырехлетнем возрасте. В ходе исследования доктор Васудеви Редди, представляющая психологический факультета Портсмутского университета, провели беседы с родителями более чем 50 детей, кроме того, понаблюдала за действиями всех малышей.

В результате ей удалось выявить 7 основных категорий обмана, которыми пользуются дети, в возрасте от 6 месяцев до трех лет. Как рассказала Редди, к полугоду дети отлично понимают, что притворный плач или смех могут привлечь внимание окружающих. К восьми месяцам младенцы начинают практиковать более сложные формы обмана — дети пытаются сокрыть совершение табуированных действий, а также всячески пытаются
отвлечь родительское внимание. Достигнув двух лет, малыши используют самый настоящий обман, особенно если чувствуют нарастающую угрозу наказания.

По словам Редди, притворный плач является одной из самых ранних форм обмана, однако она, также как и все остальные, направлена на выявление тех видов хитростей, которые «срабатывают». Иными словами, дети пытаются понять, какие виды лжи работают в тех или иных ситуациях и какие негативные последствия может иметь подобного рода обман.

Также в 2007 году международная команда ученых из канадских университетов Британской Колумбии и Макгилла, британского Оксфорда и испанского Университета Барселоны, изучила, насколько важна речевая мимика для восприятия речи грудными младенцами. В результате им удалось выяснить: несмотря на то, что звучание речи, фонемы и интонирование крайне важны для восприятия ребенка, именно мимика родителей до 6-8 месяцев функционирует как основной сигнальный раздражитель к обучению, и лишь потом этот импульс теряет свое первоначальное значение.

В рамках исследования учные провели эксперимент. Детям в возрасте 4, 6 и 8 месяцев (по 36 детишек каждого возраста) давали прослушать беззвучную видеозапись диктора, который произносил одно предложение. Диктор произносил предложение на французском и на английском языках. Степень заинтересованности и концентрации внимания учные замеряли по времени фиксации взгляда ребенка на содержимом видеоклипа, при этом считалось, что малыш терял интерес к происходящему в тот момент, когда внимание рассеивалось на 60 % (соотношение фиксации взгляда ребенка на видеокартинке и на окружающих предметах).

Это означало, что малыш уже тщательно изучил то, что проговаривал диктор, и решил отвлечься на что-то более интересное. Именно в этот момент исследователи включали «французскую» версию клипа, а в качестве контрольного теста в той же ситуации рассеивания внимания детям давали посмотреть на то, как диктор проговаривал еще одну фразу, но уже на родном для младенцев английском языке.

В результате выяснилось, что дети в возрасте месяцев реагировали на смену языка, а вот смена фраз без смены языка им мало интересовала. Став на два месяца старше, то есть достигнув возраста 8 месяцев, детей переставала интересовать и смена языка.

Как считают авторы, их исследование доказывает, что к 8 месяцам дети уже воспринимают фонетическую стимуляцию и для них она оказывается важнее, нежели еще недавно существенная мимическая. Впрочем, все это касается детей-носителей одного языка. Малыши-билингвы и в 8 месяцев в значительной степени полагаются на речевую мимику, поскольку им надо усвоить в два раза больше информации и одна фонетическая стимуляция или интонирование им вряд ли помогут.

Как считают учёные, этот важный элемент, делавший деревяшки похожими на обычных кукол, помогал детям солидаризироваться с персонажами пьесы. Более того, значит, дети делали свой выбор в пользу того или иного героя, руководствуясь собственными представлениями о том, поступал ли этот для них персонифицированный кусочек дерева хорошо или плохо. При этом эти своеобразные морально-нравственные представления оказались идентичными практически для всех детей, хотя ни одного из них события кукольного представления лично не касались.

В дальнейшем исследователи решили провести еще один эксперимент. Детям показывали то же кукольное представление с теми же героями. Однако на этот раз учёные показали детям продолжение сказки. В нем неудавшийся альпинист-кружок пытается подружиться с другими героями постановки, причем дружбы удостаивается не только тот персонаж, который помогал ему взобраться на вершину, но и тот, кто злостно спихивал кружок с нее, за что и был негласно маркирован детьми как «плохой». Дети очень внимательно следили за происходящим и самые старшие, то есть те, кому уже исполнилось 10 месяцев, оказались крайне удивлены тем, что кружок предложил свою дружбу «плохому» герою.

Как отмечают исследователи, такое неподдельное удивление свидетельствует о том, что малыши, по крайней мере те из них, кто приближается к годовалому возрасту, отлично разбираются в сложных социальных взаимоотношениях и могут делать собственные выводы о целесообразности мотивов поведения разных людей.

Таким образом, основание морали и этики как механизмов оценки происходящего закладывается у детей в очень раннем возрасте.

Красота встроена в мозг

Понятие красоты, возможно, встроено в мозг на физиологическом уровне. По мнению итальянских учных под руководством Джакомо Ридзолатти, опубликовавших сво исследование в PLoS ONE, существуют как объективное, так и субъективное понятие красоты, и за них отвечают разные участки мозга.

Более того, объективная составляющая связана с так называемым «золотым сечением» – делением целого таким образом, что большее относится к целому, как меньшее к большему (примерно 0,382:0,618 или 1:1,618).

Учные набрали группу волонтров, никто из которых не был профессионально связан с художественной критикой, и сканировали их мозг методами функциональной магниторезонансной томографии, показывая фотографии скульптур – как античных, так и эпохи возрождения. Среди фотографий были как оригиналы, соответствовавшие традиции золотого сечения, так и цифровым образом изменнные изображения, чуть отличавшиеся от оригиналов пропорциями.

Оказалось, что при виде оригинальных скульптур у испытуемых активировался островок Рейля – участок мозга, связанный с эмоциональным ответом на стимулы. При этом наиболее сильный ответ наблюдался в том случае, если испытуемых лишь просили проглядеть фотографии, не требуя оценки – то есть тогда, когда реакция должна быть наиболее спонтанной.

В то же время, при сравнении скульптур, выбранных самими испытуемыми как «красивые» с теми, что не получили такой оценки, мозг активировал миндалевидное тело в височной доле своего правого полушария – то есть, структуры мозга, связанные, в частности, с обработкой приобретнной информации при формировании эмоций.

По мнению итальянских учных, это означает, что наивное восприятие искусства включает две не исключающих друг друга составляющих – объективной и субъективной. «Объективная» связана с совместной активацией нейронов под действием внешних стимулов и островка Рейля, а субъективная завязана на личные впечатления человека от прежнего знакомства с предметом искусства, за не отвечает миндалевидное тело правого полушария мозга.

По крайней мере, прожив всего полгода, дети прекрасно разбираются в том, «что такое хорошо и что такое плохо». То, что дети могут совершать такой осмысленный и нелегкий даже для взрослого человека выбор, наводит на мысль о том, что чувство прекрасного и ужасного, правильного и неверного, плохого и хорошего являются врожденными, отмечает Хамлин.

С результатами исследования ученых из Йельского Университета можно ознакомиться в журнале Nature.