Цивилизация
— В дни кризиса вы выступили с обращением, где призвали президента «проявить максимальную жесткость». Расскажите, как, при каких обстоятельствах было записано это обращение?
— Я выступил после того, как толпа вооруженных людей из Белого дома начала штурмовать мэрию и телецентр «Останкино». Началось кровопролитие. Чтобы записать обращение, я добрался до корпункта телекомпании ABC, который находился в арбатских переулках. Они записали пленку и отдали кассету, которую я повез на ВГТРК. Пока мы с Алексеем Мельниковым (депутат Госдумы I — III созывов, фракция «Яблоко») ехали к ним, попали под обстрел и долго не могли туда подобраться, но, в конце концов, кассету передали.
Редакторы ВГТРК, не согласовывая со мной, вырезали все мои слова об ответственности власти за произошедшее. Я говорил, что необходимо провести всестороннее расследование и выявить тех, кто довел до такой ситуации, разобраться, каковы ее реальные причины.
Но самое главное, что все вырезали не только в эфире, а потом и в реальности. После избрания Думы фракция «Яблоко» внесла постановление Госдумы о полномасштабном парламентском расследовании причин и обстоятельств событий октября 1993 года, которое выявило бы виновных в произошедшем.
Мы исходили из того, что в Уголовном кодексе есть статья «Доведение до самоубийства», а здесь было «доведение до братоубийства». И когда я настаивал на расследовании, я исходил из ответственности политиков за доведение до братоубийства.
Комиссия была создана, но [президент РФ Борис] Ельцин предложил коммунистам амнистию в обмен на закрытие расследования. Они с этим согласились. Прекратить расследование очень стремилась, естественно, и фракция «Выбор России», лидеры которой несли прямую ответственность за произошедшие события. Поэтому вопрос, почему все это произошло и кто несет ответственность, в правовом смысле до сих пор остается без ответа.
— Как вы оцениваете эти события сегодня?
— Это было фактическое начало гражданской войны. Из-за того, что власти призвали мирных людей выйти на улицу в свою защиту, было много жертв. Была хорошая погода, и подростки побежали в город, многие из них попали под обстрел. Жертв могло быть и больше, учитывая то, как вооруженные люди врывались в здание мэрии, бывшее здание СЭВ.
Что касается предыстории, то она проста — начались реформы, которые сначала общество поддержало, был абсолютный консенсус. Однако в реформах были допущены критические ошибки.
В результате этих ошибок в стране произошла гиперинфляция — рост цен за 1992 год составил 2600%. Это была полная конфискация всех денежных средств и сбережений населения. Произошло невероятное обнищание.
Однако отказ президента вести диалог с народом в условиях, когда все сбережения исчезли, а деньги на глазах превращались в пыль и никто ничего не объяснял, вызывал огромное раздражение и протест.
Вместо ответа людям сказали, что они — «антиреформаторские силы» и «красно-коричневые». Никаких разъяснений Ельцин давать не хотел. Может, он и хотел, но не знал, как, а его команда накручивала его, и ситуация дошла до гражданского столкновения.
Когда Белый дом был уже в осаде, я ходил туда и разговаривал с [вице-президентом РФ Александром] Руцким. У меня были с ним неплохие отношения, и я ему говорил: «Александр Владимирович, выходите отсюда, забирайте своих сторонников, идите на выборы, и вы получите колоссальный результат». Но для меня ключевым моментом стал его ответ: «Григорий Алексеевич, я здесь ситуацией уже не управляю, и [спикер парламента Руслан] Хасбулатов не управляет. Здесь огромное количество вооруженных людей, и ситуация теперь развивается сама собой».
Так оно, похоже, и было — это были люди откуда-то из Приднестровья, какие-то «баркашовцы» (члены запрещенной в РФ ультраправой военизированной организации «Русское национальное единство» (организация запрещена в России). — Газета.Ru), еще кто-то. Они уже действовали сами по себе.
— Можно ли было в тех условиях найти компромисс?
— Был референдум (апрельский референдум о доверии президенту и Верховному совету. — «Газета.Ru»), и его итоги говорили о том, что общество выступает за компромисс. Но его результаты проигнорировали, и радикализм взял вверх.
Когда прозвучали первые выстрелы из Белого дома и вооруженные отряды вышли на улицы, надо было срочно делать выбор — страна реально вкатывалась в состояние жестокой гражданской войны. Этого никак нельзя было допустить. Никак. А будущее было все же на стороне Ельцина.
Он допускал страшные ошибки, но общий исторический вектор движения России был верный. Если бы победили вооруженные люди, которые на тот момент контролировали ситуацию в Белом доме, был бы нескончаемый хаос и кровь. Это уже не был вопрос справедливости, это был вопрос предотвращения кровопролитной гражданской войны, чтобы этого избежать, я призвал Ельцина применить силу.
— Как вы отнеслись к выходу указа 1400 о роспуске парламента?
— Указ этот был неконституционный, но ожидаемый. Вообще все действия властей и реформаторов осуществлялись по большевистской формуле «цель оправдывает средства».
Поэтому я никак не хотел поддерживать действия Ельцина. Но когда началась гражданская война, выбора не осталось.
Конечно, это были трагические события. И они во многом поменяли весь ход постсоветской истории России. Это были роковые события для реформ.
— Вы имели авторитет как экономист, и к вашим советам прислушивались. Вы пытались убедить команду Ельцина в неправильности их шагов?
— Непосредственно в момент кризиса уже было поздно что-либо говорить по существу. А ранее, осенью 1991 года, я был зампредом Комитета по управлению народным хозяйством СССР и прекрасно представлял себе экономическую ситуацию в стране, и когда Ельцин мне рассказал, что он собирается делать, я убеждал его, что это авантюра и делать этого никак нельзя. [Первому зампреду правительства Егору] Гайдару я тоже об этом говорил. Но они ничего не хотели слушать.
В один день освободили цены в условиях 100% государственной собственности и сверхмонополизированной экономики, которая именно так строилась более 70 лет, да еще и разорвали хозяйственные связи со всеми республиками. Я предупреждал, что следствием этого будет глубокий экономический спад и очень высокая инфляция. Так и вышло.
В 1991 году инфляция была 12%, а за год реформ выросла в 216 раз! Круто, конечно, быть «радикальными реформаторами», но это заканчивается стрельбой. Потому что повседневная жизнь людей это не приемлет, у них дети и престарелые родители.
— Вы хорошо знали президента Ельцина. Почему, как вы думаете, он пошел на столь жесткие меры против Верховного совета?
— Он был президентом России. Перед ним стоял выбор: хаос и гражданская война или применение силы в самом начале, чтобы это прекратить. Однако я был поражен, когда увидел танки, стреляющие в Белый дом. Такого я себе представить не мог! Применение силы в такой форме было для меня неожиданностью.
— Почему, несмотря на тяжелую экономическую ситуацию, в регионах Верховный совет не поддержали?
— Люди считали Кремль властью. Они ее ругали, но, в принципе, признавали.
А, во-вторых, люди интуитивно понимали, что надо как-то вылезать из ямы, а Верховный совет ничего в этом смысле не предлагал. Было ясно, что это не революция, не смена курса реформ, а это бунт, который ситуативно возглавили Хасбулатов и Руцкой, исходя из своих личных обид и амбиций. Да, среди протестующих были очень разные люди, в том числе и те, кто начинал как демократ, но бал там правили другие персонажи. А под руководством [Альберта] Макашова (генерал, сторонник Верховного совета. — «Газета.Ru») можно было далеко зайти.
— Почему, как вы думаете, Запад поддержал сторону президента?
— Весь мир однозначно поддержал Ельцина.
Тогда было принято считать, что в России реформы и их надо поддерживать. В сути дела мало кто хотел разбираться.
Кстати говоря, основные проблемы, которые Запад имеет с нашей страной сейчас, во многом вытекают из того, что произошло тогда. Но их роль в этом — отдельная история.
