Цивилизация
Помимо привычных объектов жесткой внешней политики США — России, Ирана, Сирии, Кубы, КНДР — у некоторых других стран есть все основания для недовольства нынешним курсом Вашингтона. Прежде всего, это Германия и Китай.
Берлин и Пекин подвергаются особенно жесткому нажиму со стороны президента США Дональда Трампа — их текущие, а тем более потенциальные потери от американского протекционизма намного превышают потери всех остальных торговых партнеров США, вместе взятых.
Кроме того, руководству ФРГ и КНР предъявляются и повышенные политические претензии — Берлину за «недостаточный вклад» в бюджет НАТО и упорство в отстаивании «Северного потока – 2», а Пекину — за «гегемонистские устремления» в Азиатско-Тихоокеанском регионе и «экспансию» в акваторию Индийского океана.
Поэтому логичным выглядит сближение позиций канцлера Германии Ангелы Меркель и председателя КНР Си Цзиньпина. Учитывая огромный совокупный потенциал двух стран, трансконтинентальная ось «Берлин — Пекин» стала бы достойным стратегическим ответом беспрецедентно сильному и грубому давлению США. Особенно если к этому союзу подключить и другие столицы, включая, разумеется, Москву.
Асимметричный союз
Победа Трампа в ноябре 2016 года вызвала серьезную озабоченность в Китае и стала настоящим шоком для политического истеблишмента в Германии. Симптоматично, что накануне саммита G20 в июле 2017 года в Гамбурге Трамп сделал демонстративную остановку в Варшаве как раз в момент очередного обострения немецко-польских отношений, а в Берлине в это самое время немецкий канцлер принимала китайского лидера. Шестью месяцами ранее, по итогам 2016 года, Китай впервые в истории занял место крупнейшего торгового партнера Германии.
Интерес Пекина к Берлину не ограничен стремлением и дальше расширять двустороннюю торговлю, наращивать инвестиции и сохранять доступ к новейшим немецким технологиям.
После смены власти в Вашингтоне китайская сторона стремится демонстрировать повышенное внимание к глобальным проблемам, приоритетным для Германии, — от вопросов климата и реформы ВТО до помощи странам Африки.
При этом именно Пекин может играть доминирующую роль в будущем каркасе двусторонних отношений. Во-первых, Китай намного сильнее Германии с точки зрения экономического и демографического потенциала, геополитических позиций и военной мощи. Китай входит в Совет Безопасности ООН в качестве постоянного члена и обладает ядерным оружием. Поэтому в любых отношениях между Пекином и Берлином неизбежно будут присутствовать элементы асимметрии не в пользу германской столицы, которые так или иначе придется сглаживать.
Во-вторых, Китай более свободен в своих внешнеполитических действиях, чем Германия. На данный момент КНР не участвует ни в каких жестких военно-политических или экономических союзах. В то же время
Германия имеет многочисленные и вполне конкретные обязательства в рамках НАТО и ЕС. Причем если в случае Евросоюза Берлин по праву выступает в роли лидера, то в рамках НАТО он чаще оказывается ведомым, чем ведущим.
Также сближению мешают фундаментальные расхождения в ценностях. Германия сегодня выступает едва ли не ведущим носителем традиционных либеральных ценностей в Европе. Китайская политическая модель авторитарной модернизации являет собой полную противоположность западному либерализму. Прогнозы, что по мере формирования китайского среднего класса Пекин будет эволюционировать в направлении плюралистической демократии западного образца, пока что не оправдываются.
Вместе с тем Берлин и Вашингтон уже давно стали восприниматься как традиционные партнеры. В Германии — по крайней мере, до последнего времени — мало кто мог вообразить будущее своей страны без самого тесного военного, политического и экономического союза с США. Без Вашингтона конструкция внешней политики Германии просто рассыпается.
Впрочем, за долгую и подчас драматическую послевоенную историю отношений ФРГ и США никогда еще Берлин не подвергался таким нападкам, угрозам, откровенному прессингу и даже шантажу со стороны Вашингтона, как в последние полтора года. Никогда взгляды немецкого и американского лидеров по фундаментальным вопросам мировой политики не расходились так далеко, а уровень взаимного доверия не опускался так низко.
Чего боится Берлин
При этом у Берлина есть ряд небеспричинных оснований беспокоиться относительно сближения с Пекином. Вот только ряд из них.
Во-первых, Германию волнует тот факт, что инвесторы из КНР целенаправленно и методично скупают немецкие высокоспециализированные фирмы, работающие на наиболее перспективных направлениях технологического развития. Есть подозрение, что речь идет не об обычных коммерческих сделках, а о государственной стратегии, призванной обеспечить технологическое преимущество Китая над Западом. В 2017 году объем инвестиций КНР в Германию составил почти $14 млрд, или почти 2/3 от общего европейского портфеля Пекина.
В текущем году Берлин даже пошел на фактическую частичную национализацию одного из крупнейших операторов немецких линий электропередачи, чтобы не допустить вхождения в него китайского капитала.
Пекин мог бы успокоить немецких партнеров, обеспечив, например, принцип взаимности, то есть предоставив немецким инвесторам беспрепятственный доступ к высокотехнологичному сектору китайской экономики, однако в этом направлении все еще сохраняются проблемы.
Кроме того, в Германии опасаются резкого изменения баланса немецко-китайской торговли в ближайшие годы. В настоящее время ФРГ, в отличие от США, имеет значительный профицит в торговле с КНР: на 2017 год экспорт в Китай составил $96 млрд, импорт из Китая — $71 млрд. Однако есть мнение, что в связи с начавшейся торговой войной между США и КНР значительная часть китайского экспорта будет переориентирована на европейские рынки. В итоге Германия может не только лишиться нынешнего профицита, но и в не столь отдаленном будущем оказаться примерно в том же положении, в котором сейчас пребывают США.
Германию не может не раздражать активность Пекина в немецком «ближнем зарубежье», т.е. в странах Центральной и Восточной Европы и не Балканах. Особенно неприятен для Берлина формат «16+1» — механизм сотрудничества КНР с этими странами, включающий регулярные встречи на высшем уровне. Этот формат воспринимается как очевидная попытка Китая подорвать европейское единство и проникнуть в Евросоюз «с черного входа».
Пекин при этом уже пошел на символические уступки Евросоюзу — саммиты в формате «16+1» теперь будут проводиться не раз в год, а раз в два года. Китайские лидеры заявляли, что Пекин заинтересован в едином и сплоченном ЕС.
Кроме того, оценивая перспективность более тесного сотрудничества с Пекином, в Берлине не могут не задумываться о том, как такое сближение повлияет на отношения Германии с другими немецкими партнерами в Азии. Речь идет о Японии, Индии, странах АСЕАН, Австралии, Новой Зеландии. Поэтому в интересах Пекина представлять возможную китайско-германскую ось не как отдельный двусторонний — геополитический проект, а как важную составную часть более широкого многостороннего плана по формированию единого евразийского экономического пространства.
Почему не боится Дональд Трамп
При этом несколько удивляет спокойствие американского истеблишмента, который не может не замечать даже гипотетической возможности сближения позиций Берлина и Пекина. Однако этому есть несколько объяснений.
Дональд Трамп может рассматривать отношения с Германией и с Китаем как отдельные, не связанные друг с другом направления внешней политики, а усиливающееся давление отдельно на каждую из стран, с точки зрения политических элит США не может привести к каким-то последствиям для двусторонних отношений Китая и Германии.
Другое объяснение — «самонадеянность американской силы». В Белом доме внимательно наблюдают за попытками китайско-германского сближения, но не верят в их успешность. Отношения США и с Германией, и с Китаем по-прежнему остаются асимметричными.
В Белом доме могут полагать, что ни поодиночке, ни даже совместно Берлин и Пекин не в состоянии создать независимый от Вашингтона глобальный финансово-экономический и технологический центр.
Для этого есть основания — ни Китай, ни Германия пока не решились ответить в полной мере симметрично на последние меры экономического давления США.
Третье объяснение состоит в том, что в администрации Трампа просто не способны представить готовность немецкого политического класса скорректировать свои взгляды на мир и на желательное место Германии в этом мире.
Но нельзя не замечать очевидного — в своем давлении на Германию Дональд Трамп заходит гораздо дальше, чем его республиканские предшественники. Американская политика демонстративно унижает не только нынешнее руководство Германии, но и немецкий политический класс в целом,
причем именно в тот момент, когда после долгой спячки начинает пробуждаться внесистемный немецкий национализм (успех на последних выборах «Альтернативы для Германии»).
Ось или треугольник
Будущее германо-китайских отношений крайне важно и для России, хотя уверенно претендовать на главные роли в этом союзе Москва не может — ее экономический потенциал все же несколько ограничен. Но и посторонним наблюдателем Россия тоже не останется, поскольку в условиях экономических санкций — как со стороны США, так и со стороны Европы — Берлин и Пекин, являются сегодня и, по всей видимости, надолго останутся главными торговыми партнерами.
Для Москвы экономические связи с КНР и ФРГ остаются двумя основными точками входа в мировую экономику.
Поэтому легко предположить, что Москва с энтузиазмом присоединилась бы к строительству оси «Берлин — Пекин», попытавшись превратить ее в полноценный равносторонний треугольник.
К этому стоит добавить, что разрушение современного мирового экономического порядка, защита которого становится фундаментом китайско-германского сближения, вообще не в интересах России. Москва, как и любой другой участник международной экономической системы, может иметь много справедливых претензий к конкретным аспектам этого миропорядка, но триумф протекционизма, отказ от многосторонности, закат универсальных международных экономических организаций и раскол мира на противостоящие друг другу торговые блоки никак не облегчит задачу интеграции России в мировую экономику и не ускорит экономическую модернизацию страны.
Возможность встроиться в германо-китайское сотрудничество дала бы Москве дополнительную свободу маневра, уравновесив «разворот на Восток» новой активизацией сотрудничества с Западом.
Однако сближение Германии и Китая само по себе не создает автоматически новых возможностей для России. Пекин вполне способен проводить параллельные курсы в отношении Москвы и Берлина, что он и делал на протяжении уже многих лет. Германия в нынешних условиях тем более предпочла бы строить свое сотрудничество с Китаем через головы проблемных российских соседей, по крайней мере, до момента полного урегулирования украинского кризиса.
Поэтому критически важная задача для Москвы — не стать «третьим лишним» в китайско-германском альянсе, а привнести в этот альянс свои уникальные сравнительные преимущества.
По всей видимости, эти преимущества не могут ограничиваться особым географическим положением России — вариантов китайско-германского транзита можно найти очень много, и не все они проходят через российскую территорию. Значит, нужно искать возможности другого типа, например, трехсторонние проекты развития на Балканах, в Центральной Азии и в Афганистане. Или инициативы на стыке безопасности и развития — управление миграциями, профилактика политического радикализма, вызовы, связанные с новыми технологиями. В любом случае, ценность России — как для Германии, так и для Китая — будет во многом определяться способностью страны перейти с нынешней инерционной на инновационную экономическую модель.
Можно по-разному оценивать перспективы создания нового китайско-германского альянса. Вполне возможно, что вместо него возникнет какая-то иная геоэкономическая конструкция — например, ось «Берлин — Токио» или тесное партнерство между Европейским Союзом и Индией. Но бесспорным представляется тот факт, что время требует от основных игроков мировой политики крупных, нетривиальных, возможно, даже парадоксальных внешнеполитических решений.
Андрей Кортунов — генеральный директор Российского совета по международным делам (РСМД). Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
