Цивилизация
— Еще недавно в экспертной среде много говорилось о запросе на перемены со стороны общества. Но сейчас появляется все больше информации, что курс снова взят на консервативный сценарий и стабильность. В частности, это говорилось про будущее послание президента. Почему это происходит? И что в результате с «образом будущего», которого все так ждут, но который пока не очерчен.
— Всему свое время. Избирательная кампания имеет свою драматургию, свои смысловые и эмоциональные пики и лакуны. Это относится и к сроку предъявления кандидатом образа будущего. Я бы не стал искусственно завышать требования к этой части программы, не ждал бы откровений и подробных деталей. Образ будущего как мотивирующее целеполагание для выборов — результат длительной, предварительной совместной работы власти и общества, политиков и экспертов. Так что можно не ждать Послания и начать обсуждать образ будущего исходя из того, какие сигналы власть уже послала или посылает сейчас. Путин ведь регулярно делает это. Нужно только уметь эти сигналы считывать. Смотреть на повестку продуктивно.
— Вы к тому, что некоторая программа и образ будущего должны сформироваться снизу?
— «Снизу» — не совсем точное определение. Программы верстаются не снизу. Они долго «варятся» среди людей, принимающих политические решения, и окружающих их интеллектуалов, специалистов и энтузиастов, тех, кто профессионально думает о будущем. Но на этой «кухне» роли могут меняться. Раньше цели определяли политики, а экспертов нанимали для того, чтобы они рассказывали, как их достичь.
Сегодня ситуация в развитых обществах иная. Власть приглашает общественные организации и экспертов, чтобы они говорили, что нужно делать, а как — власть знает и без них.
Другое дело, что не всегда для этого есть политическая воля и не всегда бюрократия руководствуется рациональными мотивами. Но это другой разговор. У нас пока такой «кухни» не сложилось. Наши эксперты давно перешли в разряд обслуживающего персонала. Правда, по вполне объективным причинам — большинство из них эксперты только по названию. Это то, что касается процесса.
Что касается смыслов. Путин любит конкретику. Возьмите определенную сферу и посмотрите, как его сигнал развивается от формулировки в Послании до реализации на деле. Например, цифровая экономика. Бесполезно ждать от власти ответа на важнейший вопрос: «Как цифровая экономика изменит социальные и политические институты и когда это произойдет?» Наоборот. Путин ждет ответа на этот вопрос от специалистов прежде, чем предложит свое видение, как власть будет обеспечивать безболезненный переход к такому будущему.
Путин не может выйти в Георгиевский зал и сказать: «Все завтра переведем на блокчейн. Это наше будущее». Он не любит простых пропагандистских рецептов и приятных лозунгов. Лозунги вообще не имеет смысла обсуждать.
Путин понимает, что общество должно созреть для перевода образа будущего в актуальную политическую повестку. Иначе возникнет опасный разрыв между ожиданиями и действиями. И виновата в этом разрыве окажется власть. Пока такого созревания не видно. Видны непонимание, растерянность, отсутствие видения перспективы. Это, в свою очередь, рождает страхи. Страхи усиливают патерналистские настроения и ожидания чудесных рецептов сверху. Власть это учитывает и выступает в роли психотерапевта.
Некоторые видят в этом замкнутый круг. Порочный круг. Не исключено, что так оно и есть. Но если занять позицию, что лишь власть виновата в этом круге, то вряд ли предложенные рецепты сработают.
Давайте подождем Послания. Нет смысла сейчас гадать. Могут быть неожиданные повороты.
— Данное ожидание характерно для этой конкретной кампании, или так было всегда?
— Так было не всегда. Возможно, это связано со спецификой нашего времени. Изменилась культура мышления. Даже самые опытные эксперты не всегда могут фокусироваться на решении проблем. Не говоря уже об обычных людях. Информационный перегруз.
Мы перескакиваем с одного сигнала на другой. Переключаемся с выборов на санкции, с [Павла] Грудинина на [Ксению] Собчак, с образа будущего на скрепы прошлого в поисках хоть каких-то удобных и понятных смыслов. А смыслы не находить нужно, а изобретать.
Фигуры, идеи, образы мельтешат и затрудняют выбор курса. Вместо того чтобы оценивать кампанию как логичный этап развития политической системы, мы обсуждаем мелочи, которые завтра забудутся. Ожидания от Послания всеобъясняющей и всеописывающей программы наивны. Конечно, какая-то важная часть этой программы будет объявлена. Но не стоит надеяться, что вы получите все ответы на вопросы о содержании следующего шестилетнего срока. Потому что результаты выборов тоже будут иметь значение для содержания этого срока. И облик нового правительства и администрации будут иметь значение.
Не стоит забывать, что Путин любит конкретику. Поэтому Послание — даже перед выборами — должно будет дать ориентиры для парламента и правительства на ближайший год. Сигналы, которые Путин пошлет властям, как правило, перерабатываются в конкретные решения. Если вернуться к той же цифровой экономике. В декабрьском послании 2016 года Путин говорит о программе ее развития цифровой. Потом мы видим решения правительства, работу Минкомсвязи, и где-то через полгода Медведев утверждает соответствующий документ.
Бюрократические жернова работают не быстро, но они выдают то, что обеспечено ресурсами, а не то, что кому-то хочется. Исполнительная власть — не кружок визионеров. Хотя отсутствие визионеров во власти и опасно.
Конечно, мобилизационная предвыборная функция у Послания тоже будет. Без нее никак не обойтись. Думаю, она будет обеспечена через артикуляцию сразу двух задач — сохранения стабильности и обеспечения развития страны в новых условиях беспрецедентного давления извне. При этом одна задача зависит от другой. Ни одна из них не является конечной целью. Стране нужны не стабильность и развитие сами по себе, а как процессы, обеспечивающие повышение качества жизни людей.
Путинская стабильность стала феноменом, который сыграл свою роль для достижения высокого уровня экономического роста в нулевые годы. Но серьезному изучению этот феномен так и не подвергся. Эксперты не анализировали стабильность настолько глубоко, насколько требовалось. Предпочитали фиксировать и пропагандировать. Между тем этот феномен сохраняет свое значение, и без его исследования трудно будет понять, куда и как двигаться дальше. Мы сейчас готовим специальный доклад по теме путинской стабильности, с этого года начали анализировать динамику политической стабильности в контексте избирательной кампании. Приходится пересматривать некоторые устоявшиеся представления.
С одной стороны, люди хотят изменений в стране, и это фиксируют социологи. С другой, они не хотят терять то, что у них есть. Они не готовы к переменам ради перемен. В результате у многих стресс от этого диссонанса.
Тут еще нужно учесть, что свой отпечаток накладывает постоянно меняющаяся реальность — новые технологии, разговоры о кризисе на рынке труда, появление необычных компетенций, в которых люди ничего не понимают. Новый шок от будущего, которое уже на самом деле наступило. В таких условиях тяжело делать прогноз даже на пару лет вперед, не говоря уже о десятилетии. А этот временной промежуток необходим — нужно растить детей, задумываться об их образовании, копить на это деньги, готовиться к пенсии и т.д. Отсюда и некоторые неожиданные выводы. Вот, к примеру, социологи фиксируют: многие родители предпочитают, чтобы их дети сделали карьеру в силовых структурах. Одна из причин — профессии силовиков воспринимаются как самые защищенные, потребность в которых никуда не денется, в отличие от нотариуса или бухгалтера. Патернализм порой имеет вполне рациональное обоснование.
— Возникает вопрос: а не государство к этому общество и приучило? Все сроки Путина его любили за уверенность, за то, что он дает посыл, куда идти. Не власть развратила общество?
— Власть должна быть уверенной. Кто поверит власти, которая постоянно сомневается в своих действиях? Такая власть долго не продержится.
Некоторые утверждают, что Путин сформировал в обществе запрос на стабильность. Это не верно. Путин пришел к власти в результате уже сформировавшегося в обществе запроса на порядок и стабильность. Вспомните 1998-1999 годы. Общество хотело такой власти, которая смогла бы избавить его от шараханий и экономических кризисов, приватизации, постоянно меняющихся цен. Путин стал ответом на этот запрос. Люди увидели в нем надежность, силу, способность решать вопросы, к которым прежние руководители подступиться не могли. И все последующие годы Путин соответствовал этому запросу большинства. В этом тоже заключается феномен путинской стабильности.
В обществе сохраняется запрос на сильного лидера. Плохо это или хорошо? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Можно лишь оценивать, к чему этот запрос может в дальнейшем привести. Может еще больше усилить авторитарные тенденции? Может. Но при этом очевидно: тезис о том, что при авторитарном режиме можно более эффективно решать вопросы, связанные с краткосрочным развитием и высокими темпами экономического роста, не потерял своей актуальности.
Сильная президентская республика более подходит для рывка в будущее, чем парламентская. Другое дело, что такой выбор делает некоторые институты ограниченно ответственными, и за рывки всегда приходится чем-то расплачиваться. Это тоже следует учитывать.
Придется провести ревизию некоторых предыдущих решений. Власть не всегда была последовательной, особенно в политических вопросах. Считаю, например, серьезной ошибкой возврат к смешанной системе выборов в Госдуму. Вместе с увеличением срока полномочий парламента до пяти лет это решение, по сути, добило прежнюю партийную систему. В этом есть элемент справедливости, ведь оппозиционные партии сами себя высекли. Либерал-демократы и эсеры не могли не понимать, что смешанная система выборов обеспечит партию власти куда большим количеством мандатов. Только коммунисты немного посопротивлялись. И где сейчас ЛДПР и СР? Одна при смерти, другая умерла. Как результат, партийная система не может эффективно выполнять свои функции обеспечения представительства политических интересов части общества. Косметической реформой тут, скорее всего, не отделаться. И с этим, кстати, придется разбираться в следующие три года. Если мы хотим, чтобы такой важный институт, как парламент, играл стабилизирующую роль при транзите власти.
— У вас в ближайшее время выходит исследование по стабильности. Сейчас все начнут обсуждать это понятие, в том числе и в аспекте президентской кампании. Но я помню, что даже когда десять лет назад учился в университете, уже весь дискурс строился вокруг стабильности. Получается, ничего не меняется?
— Не нужно считать, что наличие в числе приоритетов власти сохранения стабильности делает дискурс «отсталым», а политиков, которые об этом говорят, не следует относить к числу сторонников застоя или ретроградов. Это разные вещи. Некоторые политики продолжают утверждать, что стабильность противоположна развитию и задачам роста. [Это] полная чушь. Все как раз наоборот — стабильность является условием развития. Возьмем простой пример. Бытовой. Мы ведь рассуждаем о поведении обычного избирателя? Почему в 1990-е на Запад уезжали наши ученые? Потому что там была стабильность. Когда западный ученый приходил в лабораторию, его ждали все условия, а наш — не имел никаких гарантий для продолжения работы. Его волновали не наука и теории, а личная проблема — чем накормить детей на ужин. Где тут развитие? Для общества такие проблемы имеют почти такое же значение, как и для индивида. При нестабильной ситуации приоритетом становится задача выживания, которая поглощает все остальные. Такая опасность существует и по причинам объективного характера.
Сейчас сложился консенсус вокруг того, что следующий президентский срок — это переходный период. Такие периоды воспринимаются как нестабильные. Люди волнуются.
— То есть следующий президент должен заложить систему, которая будет стабильна и после него?
— Стабильность — синонимом порядка. Нужны институциональные решения для того, чтобы заработал и был легитимирован на длительный срок — три-четыре перехода полномочий от одного президента к другому, — новый алгоритм определения преемника.
— Помимо выборов?
— Нет, конечно. В нашей системе выборы обязательно должны быть частью этого алгоритма. Но алгоритм этот должен включать в себя действия политического свойства и до выборов и после них. Поэтому так важны партии. Как часть этого алгоритма. Неотъемлемый элемент легитимации того или иного действия. Это важно потому, что
для устойчивости системы в процесс определения преемника должно быть включено довольно заметное число игроков. При этом они не должны получить возможность менять эту модель, редактировать правила игры.
Посмотрите, в таких разных странах и политических режимах, как в США и в Китае, действуют разные алгоритмы смены главы государства. Однако они понятны абсолютному большинству и признаны им. Сейчас идут разговоры, что в Китае прежняя модель может быть реформирована, и это называется в качестве одной из угроз дестабилизации в стране. Но это их проблемы. У нас должен быть свой алгоритм. И этот алгоритм должен предложить Путин во время своего следующего срока. Еще раз подчеркну: это должен быть не переходный алгоритм, не способ однократного решения проблемы транзита власти от Путина к Х, а универсальная формула, которая будет работать несколько раз, то есть десятки лет. Тогда мы будем стабильной страной.
Мы можем оказаться в ситуации, когда этот алгоритм будет испытываться на прочность разными способами и ситуациями. Вот в США Трамп сломал традиционный сценарий, который на основе бипартийного соревнования и праймериз выстраивали республиканцы и демократы. Сейчас американская политическая система испытывает турбулентность, но при этом сам алгоритм почти никто не подвергает сомнению, и это один из факторов, который обеспечивает стабильность американской модели на будущее.
Сейчас Путин гарантирует стабильное политическое будущее не только как действующий президент, но и как создатель новой системы.
Играет ли на этом власть? Да. Но ее нельзя в этом упрекнуть. Ведь это работающий аргумент. Природа власти такова, что она использует то, что работает. Это может не всем нравиться. Особенно тем, кто оказался оттеснен на периферию процесса. Политика — такая сфера, где призывы к справедливости для всех не работают. Это звучит цинично, но это лучше признать. Разумная доля цинизма нам не помешает, если мы думаем о будущем страны.
Самые большие катастрофы происходили тогда, когда мораль ставилась выше прагматики, ценности заменяли интересы, перемены были приоритетнее стабильности. Политический идеализм — опасная штука.
— Но если вы говорите о модели преемника, то это выглядит уже не как демократия, а как в лучшем случае меритократия (власть достойных). И эти достойные будут сами определять, как эту власть передать.
— Демократия — это, в первую очередь, понятная и справедливая процедура, известные и легитимные правила политической игры в интересах большинства. Эти правила могут отличаться от страны к стране, причем существенно. Важно, что они не должны быть разовыми, не должны меняться от одного избирательного цикла к другому. Сейчас вообще преждевременно говорить о преемнике. Нужно исходить из того, что в этом избирательном цикле преемником Путина будет сам Путин. А меритократия, демократия, авторитаризм — это все абстрактные понятия, оперируя которыми без привязки к конкретным странам и ситуациям, мы рискуем запутаться окончательно.
— Правильно я понимаю из нашего разговора, что сейчас стабильность привязана к Путину? И в этом проблема, что без него ее не будет?
— Да, стабильность в России персонифицирована Путиным. И без него стабильности не будет. Это факт. Путину нужно суметь воспользоваться этой стабильностью для развития страны. При этом одновременно придется озаботиться, чтобы стабильность в последующем была не столько персонифицирована им или его преемником, сколько обеспечена эффективно работающими институтами. Это будет главная и самая сложная задача следующего срока.
