«С вещами на выход», — просто сказала мне женщина. На часах три утра.
«Спорить бесполезно, в отделении разберемся», — отрезала она, морщась от протянутых документов – пресс-карты, письма-поручительства от редакции и командировочного листа.
Я еле продрала глаза и никак не могла поверить, что мне действительно нужно прямо сейчас слезать с верхней полки, одеваться и уходить с украинскими пограничниками в неизвестный темный Харьков. Причем без каких-либо внятных объяснений с их стороны.
«Рубли-гривны, украинские сим-карты, электрошок для самозащиты, недорого!» — радостно пел голос из коридора.
Весь вагон, как назло, проснулся и с нескрываемым интересом смотрел, как меня и еще нескольких человек позорно ссаживают с поезда Москва – Мариуполь на Харьковском вокзале. Так и знала, что нельзя с собой брать этот бронежилет. Без него бы не подкопались.
Год назад я бы не поверила, что на украинской границе возможен такой тщательный досмотр. Как только увидели мой российский паспорт, попросили открыть багаж. Тщательно просмотрели каждую вещь.
И нашли на самом дне злосчастный бронежилет, без которого я ехать напрочь отказалась.
Накануне, уже в поезде, я узнала, что власти Украины официально закрыли границу для мужчин-россиян в возрасте от 16 до 60 лет. Исключение составляют те, у кого есть документы, подтверждающие наличие на Украине живых, мертвых и тяжелобольных близких родственников, а также мужчины в сопровождении жен и детей, говорилось в официальном сообщении.
Позже оказалось, что исключения такие делают не для всех.
Вместе со мной с поезда высадили еще пятерых мужчин — на вид от 28 до 50 лет, «вызвавших подозрения» у украинского погранконтроля.
Допрашивал меня грустный мужчина в штатском, представившийся «замначальника отдела».
— Журналистка? Средства связи и записывающие устройства все на стол, пожалуйста, иначе совсем другая статья будет. Сразу вам говорю: проехать не надейтесь, — устало сказал он.
— Почему нет? На каком основании вы меня не пускаете? – я решила хоть немного поспорить, хотя уже поняла, что никто меня не отпустит.
— Разбираться, что у вас за издание, у нас времени нет. Здесь у меня за сутки 70 человек было. И все честные, хорошие. Я тут пустил недавно съемочную группу с Первого канала, поверил им. А они потом такое сняли…
— А что вы мне напишете?
— Не подтверждена цель пребывания в стране.
— Я же ничего не нарушала. И все подтвердила.
— Не пускаем мы журналистов. Не пускаем и всё. Не надо нам этого. Внутреннее распоряжение такое.
— А мужчинам что напишете?
— Не знаю, что напишем. Может, тоже цель не подтвердится, а может, что денег недостаточно с собой взяли. Обычно либо одно, либо другое. Покажите бронежилет. Ох ты ж, боженьки мои, да это разве броник? – рассмеялся он. – Никогда таких маленьких не видел. Думаете, он бы вам помог? Может, у вас еще что-нибудь есть? Маленький шлем? Оружие, наркотики?
— Ничего больше нет, — скромно сказала я.
— Ну и славно. Хорошо, что вы туда не попали, – мотнул он головой назад, очевидно в сторону Донецкой области. — Нечего там делать сейчас. Беспредел творится. Наркоманы всякие по улицам бегают. Нормальные люди на работу ходят или дома с семьей сидят. Натворили ваши власти делов. И ваши, и наши. А люди мучаются. Устали мы все тут, — неожиданно вырвалось у него. — Сил больше нет от того, что делается в стране. У меня все родственники переругались – из Белоруссии, России и Украины. Жили дружно всегда, а тут никто не разговаривает. Это, кстати, СМИ все виноваты!
Так меня и моих соратников по несчастью по одному допросили и передали начальнику поезда, следовавшего до российского Белгорода.
Ни одного из «ссаженных» из отделения не отпустили. Действительно, в качестве оснований мужчинам написали «недостаточно средств» (кредитки в расчет не принимали). В целом украинцы держались безукоризненно вежливо, за исключением одного, который, узнав, что я журналист, не мог удержаться от вопроса, сколько мне «заплатил Володя».
Начальник поезда до Белгорода, получив на руки наши паспорта, мерил вагон шагами и на ходу веселился: «Ах-ха-ха, ну беспредел! Ну я поржал, средств у них мало, да ваших денег тут на месяц хватило бы! — похлопал он по голове самого юного и самого интеллигентного мужчину, по виду — аспиранта филфака. У него поезд увез в Мариуполь жену и дочь. –
Да вы не парьтесь, мне вообще, как крымчанину, въезд на Украину заказан.
Это я в поезде гуляю: он же территория России официально, — сказал он уже не так весело. – А вы им чем не угодили? – повернулся он к тихому мужчине лет тридцати, который все это время молчал.
— А я химик. Они мой пропуск с предыдущей работы нашли при осмотре вещей.
— Значит, террорист! – Хмуро пробормотал примерно 40-летний мужик с опухшим красным лицом, представившийся Вадиком.
Я бы на месте пограничников Вадика точно не пустила. Вид у него был совершенно бандитский. При этом Вадик давил на жалость, беспрерывно рассказывая всем, что едет к маме на Пасху: «Мама живая, но старая, так и до кладбища недалеко.
Это дело принципа, я хоть пешком границу перейду теперь», — горячился он.
И вот мы снова оказались в России. На часах было восемь утра. На станции нас встретил отряд российских пограничников и несколько людей в штатском, которые представились не пограничниками, а «кем-то еще» и которых я сначала приняла за других «ссаженных» — внешне от моих компаньонов они особо не отличались. Нас аккуратно расспросили о целях поездки и планах на будущее.
— И долго так будет продолжаться, как думаете? – спросила я.
— Да бог его знает, они ж не говорят. Пока не утихнет все (волнения на востоке Украины. – «Газета.Ru»), наверное. И, кстати, если будете дальше пытаться, через Казачью Лопань (соседняя станция с Харьковом, на которой находится другой пограничный пункт. – «Газета.Ru») не суйтесь. Там вас еще и оберут до нитки, наобещают всякого и назад посадят. Бывали такие случаи.
В российском отделении погранслужбы нас также по одному допросили.
У одного из «ссаженных» обнаружили два срока, мягко пожурили за «сокрытие судимостей», но отпустили. Все мои компаньоны, видимо, окончательно потеряли надежду попасть на Украину. Все, кроме нас с Вадиком, которому во что бы то ни стало нужно было «повидать маму». Пробурчав что-то неприличное, он выбросил котелок в ближайшую клумбу, и у нас началось новое приключение.