Цивилизация
На карте тела не так-то просто найти талию. В мире моды это похоже на игру «Приколи ослику хвост»: талия подчас оказывается в самых неожиданных местах. От десятилетия к десятилетию линия талии — как женской, так и мужской — с легкостью дрейфовала то вверх, то вниз. Как только изменялась мода, она снималась с якоря и отправлялась на поиски нового временного пристанища.
Около 1794 года женская талия достигла максимальной отметки, остановившись непосредственно под грудью. Это образ Джейн Остин, который в последнее время вновь обрел популярность благодаря биографическим фильмам и целой индустрии по воссозданию платьев с силуэтом ампир.
Но если сейчас этот стиль окружен флером романтики и очарования, то в 1794 году он казался странным и безрассудным новшеством.
Эта мода продержалась более двадцати лет — то есть фактически платья с завышенной талией носило целое поколение женщин, и их вытянутые, колоннообразные силуэты воспринимались как норма. В 1818 году ситуация начала меняться, и вот журнал The Lady's Magazine уже именовал высокую талию «узаконенным безобразием» и сравнивал модниц с горбуньями или «улитками, которые носят домик на спине».
Спустя еще век мода ударилась в другую крайность: в 1920-е годы талия спустилась до уровня бедер. В 1919 году журнал The Lady сообщал читательницам: «Объем талии не имеет значения; на нее нет даже намека, и у большинства новых моделей прямой покрой». Через пять лет в журнале The Queen писали о «линии талии, спускающейся все ниже», как о «самой существенной модной тенденции 1924 года».
Автор добавлял, что «Венера Милосская, имей она руки, воздела бы их в ужасе — так изменились современные каноны красоты. Известно, что один циничный шутник называл царящую моду на плоские фигуры «бедра, почившие в ночи».
Впрочем, в конце 1929 года The Times потчевала своих читателей совсем другими новостями. «Талия возвращается» — гласил заголовок сентябрьского выпуска, а месяц спустя вышла статья под названием «Талия восстановлена».
Главным предметом гардероба, который отражал положение женской талии и ее разнообразные смещения, был корсет. Ранее он именовался корсажем (stays), а до того — корсажной парой (pair of bodies). Такие изменения названия и формы говорят о том, что этот предмет туалета имеет долгую историю — и это весьма существенно.
Женщины Европы носили корсет на протяжении последних четырех веков (по крайней мере их большей части), поддерживая и разглаживая свою податливую плоть, придавая ей необходимую форму.
У нас корсет ассоциируется в первую очередь с викторианским силуэтом «песочные часы» и яростными дебатами по поводу тугой шнуровки. При этом мы забываем, что корсет с жесткими пластинами (boned corset) впервые появился во второй половине XVI века и его носили почти непрерывно вплоть до ХХ столетия. Только в 1920-е годы этот предмет гардероба начал постепенно утрачивать свою популярность, но многие женщины по-прежнему предпочитали надевать корректирующее белье вплоть до начала 1970-х годов.
Дамы продолжали носить корректирующее белье, даже когда в моду входил прямой силуэт — неоклассические платья с высокой талией или платья-«хлопушки», — уже для того, чтобы скрыть, а не подчеркнуть изгибы фигуры. К тому же не следует забывать, что только корсет поддерживал женскую грудь до появления широких лифчиков (bust bodices) и бюстгальтеров.
Стандарты бюста принципиально зависели от линии талии и общего силуэта торса: верхняя часть тела в модной индустрии была анатомически едина.
Наконец, необходимо упомянуть, что начиная с XVIII века корсет носили поголовно все женщины, независимо от возраста, социального положения и достатка. Этот предмет туалета в мире моды был исторически обусловленной нормой.
Крестьянка, фабричная работница, прислуга, домохозяйка или состоятельная дама, поглощенная великосветскими ритуалами, — все они каждое утро, вставая с постели, надевали корсет. Самые бедные девушки шили корсет самостоятельно или приобретали подержанные модели.
Однако уже в конце XIX века некоторые производители рассматривали представительниц рабочего класса как свою целевую аудиторию. Саймингтон, например, выпускал корсет под названием «Милашка-горничная» (Pretty Housemaid). Эта прочная, дешевая модель была дополнительно укреплена в области живота, чтобы выдерживать большую физическую нагрузку, которой подвергались горничные.
На первых корсетах не было вытачек и пуговиц; они полностью стягивали женскую талию и грудь, расплющивая их. Поэтому идеальным считался вытянутый конусообразный торс, и именно к нему стремились дамы.
Корсет не подчеркивал изгибы тела, а превращал его в перевернутый треугольник с вершиной чуть выше промежности.
Этот эффект усиливался за счет жесткой треугольной вставки, которая крепилась к лифу с обеих сторон острием вниз.
Корсет связывал два передних края лифа и визуально удлинял торс; взгляд скользил по нему вниз, до тех пор пока в конце концов — весьма дерзко — не останавливался в области паха.
Тесьма или драгоценные камни, украшавшие юбку в этом месте, иногда вынуждали взгляд задержаться подольше — лишнее доказательство того, что одежда может быть соблазнительной, даже не обнажая тело.
На рубеже XVII–XVIII веков корсажи начали именоваться корсетами, но их конструкция в целом оставалась прежней. Усложнялся крой, увеличивалось число ребер жесткости, но основа была все той же.
Однако в начале XIX века, когда в моду вошли платья с высокой талией, дело приняло новый оборот.
Форма талии больше никого не волновала; предметом пристального и критического внимания стала грудь, местонахождение и степень открытости которой формировал корсет.
Некоторые писали, что эти «вновь изобретенные корсажи и корсеты поднимают грудь до подбородка, превращая ее в подобие полки из плоти, что отвратительно для стороннего взгляда и, без сомнения, очень неудобно для самих модниц». Другие находили, что современные наряды просты, элегантны и отвечают требованиям вкуса, однако тонкая ткань непристойна, а открытые спина и грудь выглядят отталкивающе.
Обсуждая «слишком прозрачные и липнущие к телу» платья, критики часто отмечали, что они не подходят для британского климата и «совершенно не защищают от сырости, холода и тумана». Но не следует забывать, что жалобы на излишнюю откровенность женского платья и непристойную глубину декольте известны в морализаторской и сатирической литературе на протяжении многих столетий.
Непосредственные отзывы современников обычно бывали куда менее драматичными. Джейн Остин, как можно судить по ее прозе, высказывалась скорее язвительно, чем возмущенно, — и это ожидаемо. В письме к своей сестре Кассандре она с убийственным пренебрежением отзывалась о мисс Лэнгли: «Обычная девушка, низкорослая, с толстым носом и большим ртом, в модном платье с открытой грудью».
В другом месте переписки Джейн и Кассандры есть тоскливая сцена на балу: «Несколько десятков молодых женщин стояли без партнеров и все — с уродливо обнаженными плечами». С нескрываемой радостью она пишет об изменениях моды. Ее сильно заботят и новые тенденции, и глупость прежних:
«К большому моему удовольствию, я узнала от юной леди миссис Тикарс, что корсеты нынче шьют так, чтобы они вовсе не поднимали грудь — эта мода была совсем неподобающей и неестественной. Я была очень рада услышать, что теперь плечи не открывают так сильно».
В этот период объектом пристального внимания моды стала женская грудь, что, в частности, привело к появлению своеобразного протеза — фальшивого бюста.
Примерно тогда же корреспонденту The Times удалось в одной строчке раскритиковать и излишнюю откровенность дамских нарядов, и искусственный бюст: «У моды на фальшивую грудь есть по крайней мере одно достоинство: она вынуждает наших дам надеть хоть что-нибудь».
В Викторианскую эпоху талия оказалась в центре внимания; она превратилась в настоящий фетиш, и телу стали придавать более четкие очертания. Индустриализация и появление новых технологий привели к развитию массового производства.
Отныне податливая плоть должна была заполнять собой корсеты заранее заданной формы. Материалы стали более прочными и упругими, износостойкими; они уже не деформировались под тяжестью человеческого тела.
В отношениях между костюмом и его владельцем отныне доминировал костюм: хозяину приходилось подстраиваться под него. В 1820-е годы в корсетах появились дополнительные вставки в области груди и бедер, которые фиксировали торс в правильном положении. Изобретенные тогда же металлические люверсы облегчили процесс шнуровки: они позволяли затянуть корсет потуже, не опасаясь повредить ткань.
В 1829 году во Франции был разработан первый корсет со стальной планшеткой. Хотя широкое распространение это новшество получило только через двадцать лет, уже тогда оно имело большое значение, поскольку планшетка позволяла женщинам надевать или снимать корсет без посторонней помощи. Также в 1873 году появилась пластина в форме ложки (spoon busk), которая сужалась у талии и расширялась на уровне нижней части живота.
Отношение к корсетам и к их владельцам очень сильно варьировалось. Корсеты считались проявлением строжайшей этики — и одновременно ассоциировались с похотью и потворством человеческим слабостям. Они считались полезными для здоровья — и служили причиной огромного числа заболеваний.
Женщина, надевшая корсет, доминировала над природой, улучшала ее — и становилась воплощением экстравагантности, триумфа искусственности.
Особенное внимание критики всегда уделяли шнуровке; она была тугой, была связана с ужасными опасностями и всегда подвергалась осуждению.
Одни видели в шнуровке тела триумф технического прогресса; другие находили эту практику варварской. Журнал Woman magazine «последовательно выступал в защиту корсетов»; королева Виктория, не одобрявшая тугой шнуровки, все же считала корсеты необходимым предметом женского туалета, даже во время беременности.
Даже Лидия Беккер, радикальная суфражистка, которая боролась за женское избирательное право и образование, рассматривала корсет как незаменимую деталь гардероба. «Держитесь своего корсета, — настоятельно призывала она, — он улучшает формы, греет и поддерживает вас. Держитесь своего корсета, дамы, и вы восторжествуете над противоположным полом».
Представление о корсете как обязательной составляющей женского гардероба сохранилось и в XX веке. Лишь в последние десятилетия на первый план начал выходить образ подтянутого, сильного женского тела, корсетом для которого служат его собственные натренированные мышцы.
Так, еще в 1954 году историк костюма Нора Во писала о «новой стадии развития корсета» из нейлона и облегченных эластичных материалов, пытаясь представить, «какие фантастические силуэты может придумать корсетных дел мастер, вдохновленный этой новой техникой, для податливой женской плоти».
Любопытно, что по мере того, как идея мышечного корсета становилась все более популярной, выросло количество и разнообразие деталей туалета, контролировавших телесные формы: от колготок и утягивающего нижнего белья до комбинаций, разглаживающих и перераспределяющих плоть по всей поверхности торса, от бедер до бюста.
Кроме того, до сих пор бытует убеждение, что для поддержки бюста необходимо специальное приспособление. Большинство женщин ходят в неудачно подобранных бюстгальтерах, которые плохо сидят на них, однако эти предметы дамского туалета все равно считаются функциональными, привлекательными — и необходимыми.
Сходство разных эпох становится еще более очевидным, если вспомнить, что сегодня женщины, которые не носят бюстгальтеров, в определенном смысле преступают границы благопристойности.
Неважно, что служит мотивом: политические убеждения (как в 1960-е годы), сексуальная раскрепощенность или просто стремление к комфорту — образ груди, не сдерживаемой бюстгальтером, не вписывается в общепринятые представления о приличиях.
Ощущение неловкости, связанное с этим образом, по-прежнему, хотя и неявно, сохраняется в сегодняшней повседневной жизни. На протяжении нескольких поколений свободные платья имели сомнительную репутацию, тогда как облегающие фигуру корсеты служили «материальным воплощением добродетели, благопристойности, самоконтроля и респектабельности».
