Цивилизация
Каждый из нас был ребенком, но каждый из нас по-разному ответит, было ли счастливым его детство. Кто-то был счастлив от «прибитых к потолку игрушек» (уж простите за избитый пример), кто-то несчастен, живя в хороших условиях. Кто-то вообще ничего не помнит или помнить не хочет.
Небольшой город на юге России. В обшарпанной хрущевке стены исписаны ругательствами и религиозными призывами. В этом доме уже третий год снимает квартиру Марина. Приезжая в этот город, я часто бываю у нее.
На рынке недалеко от ее дома покупаю фрукты. В сезон обязательно черешню, потому что ее карапуз в прошлый мой приезд, выглянув своей большой светлой головочкой из-за дверного проема, с надеждой спросил:
— А это телесьня?
Мы садимся на крохотной кухоньке, дитя по-хозяйски оккупирует колени матери. Пока мы говорим о том о сем, он с серьезным лицом поедает гостинцы, привезенные мной.
Вообще, этот возраст у детей самый интересный. Насколько я стараюсь проявлять равнодушие и держать себя в руках, чтобы не поддаться раздирающим меня «ми-ми-ми» (милые выходки, кстати, формировались у детей в процессе эволюции, чтобы, например, матери их не бросали), но и у меня иной раз не хватает терпения и я тереблю его за жирные и смешные щеки. Он любит есть, спать и когда мама щекочет его пузо. Тогда он громко смеется и кричит: «есссё, нееет, тепель ессёёё, неет»
— Не пойму, кота я завела или ребенка, – заливается Марина.
У Марины появилось то, что заставляет нас невольно смеяться, удивляться, гримасничать и вести себя так, как мы не вели себя, когда этого существа не было.
— Когда не стало моего отца, мама впала в сильную депрессию, но через месяц сестра родила своего первенца. Еще через полгода нашу маму, носившуюся над своим внуком, было не узнать, – делится Марина.
Ее рассказ приводит меня к выводу, что для многих дети – это нечто вроде природного антидепрессанта биологического происхождения.
Несколько лет назад она была в шаге от аборта. Не сказать, что ее жизнь стала лучше в бытовом плане после рождения малыша, но Марина говорит, что даже представить себе не может, что могла всерьез думать о его убийстве.
А когда я думаю, что этого существа могло не быть, что это живое, взбалмошное, смешное и деловитое создание могли по частям выскоблить из Марины, меня пронизывает смертельный ужас.
В ее жизни произошла классическая ситуация. Из одного небольшого городка она приехала в другой, такой же небольшой. Полюбила парня, забеременела, а его родственники и он сам пригрозили Марине и «ее приплоду» (цитата слов матери ее возлюбленного) плавать в бочке по бурной реке.
Потом вообще оказалось, что его родители еще в детстве «договорились» о его женитьбе на другой девушке и что, в общем-то единственный выход – сделать аборт. Она и пошла.
Помню мы с друзьями сидели у гинекологического отделения и громко кричали. Непонятно зачем так спорили, ибо все были одного мнения – аборт делать нельзя.
Потом мы провожали ее с трагическими гримасами на так называемую «неделю тишины». Аборт она не сделала.
— Чуть нозеньки маленькому не отолвали, – шутит она теперь со своим ребенком.
Мне это слышать неприятно. Кажется, здесь что-то не так.
Когда я работал на телевидении, меня отправили делать интервью с молодым человеком, который в юности подвергался неоднократному насилию со стороны взрослого мужчины.
Как оказалось, продюсер слегка видоизменил историю. Вячеслав рассказывал о том, как в их городе, «человек со странной походкой» приходил к ним во двор и просил детей показывать «писюны», а за это дарил им то денежку, то сладости какие-нибудь. На мой вопрос как это все прошло мимо взрослых и как вообще такое могло происходить в маленьком городе, Вячеслав сказал, что показывать «писюны» было совсем несложно. Ведь никто не трогает тебя в это время, а когда он был уже в школе, этот самый мужик давал ему деньги, но просто так. Ничего показывать не приходилось.
Герой не вышедшего материала уверял, что он «не педик», так как не подвергался насилию. И что таких историй очень много.
— Так меня же никто не насиловал и я не вырос педиком, как другие. Я просто писюн показывал старому педофилу. Доброе дело можно сказать делал, – помню я как сегодня этот рассказ.
Тех самых «других» действительно много. Тех других, чьи истории остались за семью печатями. Тех других, чьи детские раны остались незалеченными. Кем они стали? Может, это ваш супруг, прошлое которого для вас – недостижимо, может ваша жена, поведению которой вы пытаетесь найти объяснения, ища причины в себе.
Нежарким июньским вечером встречаюсь с подругой. Ее родители, когда она еще была маленькой, усыновили ей «братика».
— Выросла точная копия Шарикова. Вообще – гены – страшная вещь, — делится подруга, — в детстве он нам устраивал истерики, типа, если вот сейчас не сделаете как я сказал, то скажу в опеку, что вы надо мной издеваетесь. И представляешь, он мог порезать себе ладонь, орал на весь дом, мама не знала, что делать.
— Наверное, от воспитания тоже зависит.
— Нет, нормальное мы ему дали воспитание. И кружки и спорт и Большой мы посещали и любовью обделен не был. Сейчас также живет с родителями и периодически их чем-нибудь шантажирует. И хитрый очень. Когда приходили из опеки, сразу на глазах менялся. Откуда-то словечки «простите» и «позвольте» появлялись. Все никак не женится.
Знаешь, я поняла, что никогда не смогу его полюбить как родного брата. Это чужое. Это совершенно другой мир и другая ментальность. Его бросили алкаши. Родителей мне своих жалко, они с ним совсем поседели за эти годы…
Вернувшись домой, я думал о том, кто мы – люди из детства? Кто и что принес с собой из этой удивительной поры? Кто смог разобраться в его бесконечных символах и уроках, а кто понесет этот груз до конца своих дней?
