Бытовая сторона экономики дефицита известна всем, кто в сознательном возрасте застал времена СССР. И конечно же, не раз доводилось слышать нам тогда фразу — «Неужели нельзя взять да и наладить производство колбасы (духов, сапог, автомобилей и т.д.)? Чем мы глупее и хуже других?» Ни дефицита, ни СССР давно уже нет, однако академическая наука до сих пор пытается разобраться в причинах диспропорций, существовавших в советской экономике.
В экономической науке термин «дефицит товара» означает симптом превышения спроса на этот товар над предложением, то есть недостаток отдельных товаров и услуг, которые покупатели не могут приобрести, несмотря на наличие денег. На самом деле в самом факте дефицита нет ничего страшного, говорит доктор исторических наук, заведующий сектором экономической истории Института экономики РАН Юрий Бокарев:
Юрий Бокарев
Доктор исторических наук,
заведующий сектором
экономической истории
Института экономики РАН
«Дефицит – это такое же фундаментальное понятие для экономики, как закон сохранения энергии для физики. Собственно, экономика – это и есть система, решающая проблему дефицита. Если нет дефицита, то нечего распределять, производить. То есть вопрос не в наличии дефицита, а в том, как он решается».
XXVII съезд КПСС, 1986 год
Для того чтобы объяснить причины перманентного дефицита в СССР, необходимо понять, какими принципами руководствовалось советское правительство на заре Советского Союза при решении задачи по модернизации страны. В 1920-х годах теоретики и лидеры партии большевиков вели дискуссию о будущей индустриализации и подходах к вопросам планирования. Основной вопрос заключался в том, как следует развиваться советской экономике. Фракция, позднее названная в историографии «правой оппозицией», поддерживала стратегию сбалансированного роста, предусматривающую постепенное расширение государственной и коллективной собственности, рыночное распределение, скромные темпы накопления капитала, распределение капиталовложений между отраслями для обеспечения их пропорционального развития, значительное повышение эффективности и привлечение зарубежной технологии. Их оппоненты — «левая оппозиция» — выступали за ускоренный, несбалансированный рост экономики. Это привело бы к значительному росту накопления капитала за счет вынужденных сбережений (примитивное социалистическое накопление), концентрации капиталовложений в тяжелой промышленности, расширению доли промышленности, подчинению рынка госплану и жестким ограничениям потребления.
В итоге, как мы знаем, победила вторая концепция, получившая впоследствии название «альтернативной модернизации». «Альтернативная модернизация» была попыткой решить те же задачи, которые решали страны первого и второго эшелонов развития капитализма, но диаметрально иными методами — не путем развития рыночного механизма, а его полной заменой механизмом директивного управления. В самом упрощенном варианте модель командно-административной экономики представляла собой следующую цепочку:
В сборочном цехе Угличского ордена
Трудового Красного Знамени часового завода имени
50-летия СССР, 1983 год
Впрочем, если в условиях одного предприятия эта система и может относительно эффективно работать, то чем больше становится звеньев в цепочке, тем сложнее государству контролировать эффективность производства.
Недостатками командного (директивного) планирования были замедленность его «реакции» на изменение научно-технического прогресса, моды и других обстоятельств нашей быстротекущей жизни. Однако и сменить производство морально устаревших вещей на новые тоже было крайне сложной задачей. Для того чтобы произвести какой-то новый товар, необходимо заново настроить всю производственную цепочку. И пока командная система перераспределяла ресурсы, проходило значительное время, и в результате новый товар, отвечающий всем последним технологическим требованиям, переставал быть современным. Парадокс директивной экономики в том, что дефицит возникал при всеобщей занятости населения и почти полной загрузки производства.
Наглядный пример подобной неповоротливости приводит Юрий Бокарев:
«В конце шестидесятых в СССР начался ажиотаж вокруг плащей из итальянской ткани «болонья». Тот, кто достал такой плащ, считался человеком, который «умеет жить».
Частично их привозили из-за границы, в том числе контрабандно из Финляндии. Было также организовано нелегальное производство в Грузии, причем цеховики закупали ткань и «лейблы» прямо в Италии. И вот тут наше правительство решило — почему бы нам самим не производить плащи «болонья»? Через некоторое время все магазины были забиты миллионами этих плащей, но их уже мало кто покупал. Почему? Советскому человеку хотелось не только одеться, но и выделиться с помощью одежды из общей массы. Плановое производство мыслило «миллионами» и просто не учитывало такие «тонкости».
Автоматизированные машины по вышиванию
аппликаций на одежде, 1983 год
При этом чем сложнее новое изобретение, тем с большим опозданием и достаточно болезненно его воспринимает административно-плановая система, ориентированная фактически на простое воспроизводство. И если в бытовой сфере этот временной лаг еще можно было нивелировать за счет поставки товара из соседних стран соцблока, то в промышленности это приводило к технологическому отставанию и износу оборудования. В результате в 1989 году средний срок службы оборудования в отечественной промышленности составлял 26 лет, превышая более чем в 2 раза существовавший официальный норматив. К тому же удобная для директивного планирования государственная система постоянных цен лишала их необходимой гибкости. Существующие цены уже фактически не отражали ни величину общественно необходимых затрат, ни величину общественной потребности.
Целевой характер финансирования и строгий контроль за использованием выделенных средств также не позволяли гибко использовать имеющиеся ресурсы. Существовавшая система финансирования фактически не стимулировала и экономию уже выделенных средств. Экономия средств, напротив, могла стать основанием для сокращения финансовых ассигнований в будущем году. Проще говоря, если предприятие не смогло в течение года израсходовать все 100% выделенных средств, а израсходовало лишь 90%, то в следующем году сумма ассигнований со стороны правительства будет сокращена на эти неизрасходованные 10%, в то же время планы по производству вновь возрастут.
С течением времени дефицит стал неизбежно приводить и к ухудшению качества продукции. Для того чтобы покрыть возникающий дефицит, властям было необходимо любыми способами увеличить количество производимых товаров, даже жертвуя качеством. Эту стратегию советское руководство было вынуждено применять и в отношении пищевой промышленности. Так, согласно официально утвержденному в СССР ГОСТу, колбасные изделия могли содержать до 35% немясных продуктов: жиры, крахмал, воду и другие ингредиенты.
Еще одна важная причина, в силу которой в СССР производство потребительских товаров никогда не было главным приоритетом, — это постоянная подготовка к вооруженному противостоянию. «План в первую очередь был ориентирован на стратегически важные продукты и отрасли, — рассказывает Юрий Бокарев. — Делали неплохо атомные станции, атомные ледоколы, баллистические ракеты. А на потребительские товары средств уже просто не хватало. Это финансировалось по остаточному принципу». Историк рассказывает апокриф из биографии Никиты Хрущева — руководитель советского государства выступал перед коллективом предприятия в Архангельской области. Как обычно, спросил про житье-бытье. В зале поднялся ропот: масла нет, мяса нет. Тогда Хрущев повернулся к народу задом, раздвинул полы пиджака и закричал, хлопая себя по ляжкам:
Никита Сергеевич
Хрущев
Руководитель СССР
«ВАМ МЯСА ДАЙ, ВАМ МАСЛО ДАЙ?
А АМЕРИКЕ ГОЛЫЙ ЗАД ПОДСТАВЛЯЙ?»
Этот исторический анекдот про эксцентричного советского лидера хорошо иллюстрирует отношение руководства страны к снабжению населения товарами первой необходимости. К тому же надо учитывать следующий момент — в пятидесятые и даже шестидесятые многие, включая партийную верхушку, сопоставляли уровень жизни с периодами довоенного и военного полуголода (а временами и голода), потому граждане не выдвигали особых требований к власти. Однако в семидесятые и восьмидесятые появилось поколение людей, которые не помнили по-настоящему голодные времена и сравнивали уровень жизни в СССР с тем, как обстоят дела в ведущих западных странах, тем более что Советский Союз сам активно продвигал себя как «сверхдержаву».
Возможно, полагает Юрий Бокарев, именно эти завышенные ожидания не дали Советскому Союзу пройти через плавную, постепенную трансформацию экономики и общественного сознания вместо того, чтобы с большими издержками и потерями развалиться на части: «Мне видится поступательное движение от двадцатых, тридцатых годов к послевоенным временам — шестидесятым, семидесятым. Из-за низкого уровня развития страны поначалу был дефицит продуктов питания, даже хлеба, позже появляется уже дефицит другого рода — нехватка «престижных» товаров. Нельзя сказать, что этим никто не занимался. Были определенные сдвиги, в семидесятых годах СССР очень расширил свои международные экономические связи, в том числе и по закупке товаров народного потребления. Одновременно в 1977 году Брежнев принял конституцию, где в преамбуле главным были признаны права человека. Мы встали на путь постепенного встраивания нашей системы в мировую, не нужно было форсировать события, все произошло бы само собой».
НИ ХРУЩЕВ,
НИ БРЕЖНЕВ
НЕ СМОГЛИ
ПОБЕДИТЬ
ДЕФИЦИТ»
Елена Осокина
доктор исторических
наук, профессор
Об особенностях советской дефицитной
экономики «Газете.ru» рассказала Елена
Осокина — доктор исторических наук,
профессор, автор книг по социально-
экономической истории России 1920–
1930-х годов, в том числе экономического
бестселлера «За фасадом «сталинского
изобилия».
Очередь за югославскими конфетами
в кондитерский магазин в Москве, 1990 год
— Нет. Были лишь отдельные «оазисы изобилия». Так, Черемушкинский рынок в Москве, благодаря частнику, предлагал ассортимент фруктов, овощей, молочных и мясных продуктов, который был не хуже ассортимента нынешних продуктовых рынков. В валютно-чековой «Березке» можно было купить хорошую обувь и одежду производства Финляндии, Австрии и других капиталистических стран, но тем советским гражданам, которые не работали за границей и не имели чеков «Березки», нужно было покупать их у спекулянтов. Можно было приобрести отечественную машину, бытовую технику или импортный мебельный гарнитур, но для этого порой стояли в «очереди» годами, дневали и ночевали у магазинов в день записи или когда нужно было отмечаться, чтобы не потерять место в этой виртуальной очереди. Именно так мои родители «достали» румынскую мебель, которая до сих пор стоит в их квартире, пережив владельцев. Можно было купить книги, «достав» подписку или сдав макулатуру, но ассортимент определялся представлениями власти о том, что советскому человеку положено или не положено читать. На черном рынке или через друзей-знакомых, которые ездили заграницу, можно было достать желанные товары, но приходилось именно доставать, а не покупать: искать связи, переплачивать, стоять в очередях, долго ждать.
«Добывание товаров было одной из главных составляющих советской жизни и даже причиной нешуточных людских трагедий и побед»
Эмоциональная окрашенность жизни — яркие впечатления, радости и горести — в значительной степени определялись именно поиском и добычей товаров. В современной российской жизни этот компонент отсутствует. Вместо добывания товаров теперь нужно «добывать» деньги. Хочется также отметить, что современный потребительский рынок, особенно в Москве, отличается от советского еще и тем, что в нем много излишеств и гламура, товаров, в принципе, для человека не нужных и предназначенных лишь для того, чтобы выделиться своим богатством. В советское время, даже если бы была такая возможность, вряд ли кто-то стал покупать машину, украшенную стразами Сваровски. И дело не только в том, что человек на такой машине среди «москвичей», «жигулей» и «волг» привлек бы пристальное внимание ОБХСС и КГБ, но, главное, он выглядел бы несуразно, как павлин в сосновом бору или попугай на березе. В современном российском обществе степень социального расслоения гораздо резче, а уровень материального богатства «элиты» гораздо выше, чем в советском.
Пустой прилавок в одном из московских
магазинов, 1991 год
— Дефицит — это результат несоответствия спроса на товары/услуги их предложению, состояние неудовлетворенного покупательского спроса. Советская экономика была экономикой дефицита не в силу случайных или отдельных погрешностей или ошибок. Производство и воспроизводство дефицита потребительских товаров было ее хронической болезнью. Создание дефицита было заложено уже в самой системе управления в плановой советской экономике. Частник и капиталистический рынок гораздо точнее, а главное, быстрее реагируют на наличие дефицита товаров, чем громоздкая, бюрократически медлительная, с бумажной волокитой и утверждениями в высших инстанциях система органов госпланирования. И не потому, что частник заботится о человеке больше, а потому, что главная цель для него — это получение максимальной прибыли, а там, где есть неудовлетворенный спрос покупателей, там и прибыли обещают быть большими. У советской плановой экономики, по крайней мере в 1930-е годы, которые я исследовала, главными были совсем иные задачи. Получение прибыли хотя и было одной из них, но главными показателями в оценке работы предприятий были не качество товаров, не ассортимент, не себестоимость и рентабельность, а наращивание объемов производства. Издержками такого подхода были низкое качество товаров, плохой ассортимент, а то и вовсе трагикомичные ситуации, когда предприятия «гнали» продукцию одного размера или одной расцветки, ведь главное требование — рост объемов производства — выполнялось.
Более того, изначально главным приоритетом в развитии советской плановой экономики было наращивание производства средств производства, т.е. машин, станков, оборудования, а также военных заказов, а не потребительских товаров. Эта особенность была прямым результатом ожидания скорой войны и подготовки к ней, которые были определяющими в сознании руководства страны в конце 1920-х и 1930-е годы. Хотя в конечном итоге рост производства средств производства способствовал росту производства товаров потребления, но процесс шел значительно медленнее и с бОльшим количеством издержек, чем в условиях рыночной экономики, где приоритеты и показатели успеха определял частник, а не государство. В результате весь мир знает автомат Калашникова и грандиозные успехи СССР в освоении космоса, но мало кому в мире, кроме советских людей, была известна продукция фабрик «Большевичка» или «Скороход».
Дефицит потребительских товаров питала и политика ценообразования в плановой экономике, когда цены определялись государственными плановыми органами и зачастую были искусственно заниженными.
И РОЗНИЧНЫЕ ЦЕНЫ НА МНОГИЕ ТОВАРЫ НА НИЗКОМ УБЫТОЧНОМ УРОВНЕ, КОТОРЫЙ НЕ СООТВЕТСТВОВАЛ РЕАЛЬНОЙ СЕБЕСТОИМОСТИ ИХ ПРОИЗВОДСТВА, ПОГАШАЛО УБЫТКИ ПРЕДПРИЯТИЙ И ДРУГИЕ ПОТЕРИ.
У пустых прилавков в продуктовом магазине
в Нижнем Новгороде, 1991 год
Политика искусственно низких цен оборачивалась злом для потребителя, так как покупательная способность советских людей все больше опережала предложение товаров и услуг. В конечном итоге «избыточные деньги» уходили на черный рынок, в карманы к спекулянтам и фарцовщикам.
Дефицит, созданный в системе управления экономикой, воспроизводился и обострялся и в системе распределения товаров. В плановой советской экономике снабжение городов, поселков и деревень определялось не численностью их населения, а их важностью с точки зрения государства. В 1930-е годы, как во время карточной системы первой половины того десятилетия, так и после отмены карточек, город всегда имел преимущество над деревней, а крупные индустриальные города над неиндустриальными. Особенно резко выделялась Москва. Как довольно опасно шутил мой преподаватель политэкономии социализма в МГУ (был такой предмет!), государство решило проблему снабжения просто, практически все отправляя в Москву и предоставляя самим людям развозить продукты и товары по городам и весям. Преувеличение, но по сути верно.
Очередь к прилавку в магазине «Подмосковье»
на Можайском шоссе в Москве, 1990 год
В среде городского населения в 1930-е годы, не считая советской элиты, преимущества в снабжении получили те группы, которые были непосредственно вовлечены в промышленное производство. Государство, которое в отсутствие развитого легального рынка и ограниченности ресурсов фактически было основным, а порой и монопольно-единственным снабженцем, отказалось кормить всех или кормить всех поровну, а преимущественно заботилось о тех, кого считало наиболее важным для выполнения своих стратегических задач. Хотя советская экономика 1970–1980-х годов была свободна от массовых трагедий сталинского времени, она сохранила фундаментальные характеристики управления, производства и распределения, заложенные в сталинское время. Жители городков и поселков все так же ездили отовариваться в Москву или другие близлежащие крупные города, а преимущества в снабжении тех или иных категорий потребителей обеспечивались через систему продуктовых заказов, получаемых по месту работы, или закрытых спецраспределителей. В периоды обострения дефицита в регионах вводились и нормы покупки и карточки. Я росла в небольшом городке недалеко от Москвы. В нашем городе были хорошие молочные продукты, осенью и летом — овощи и фрукты, но каждую пятницу мои родители ездили в Москву за мясом, колбасой, сосисками и, по сезону, за тропическими фруктами — ананасами, бананами, апельсинами. Гипертрофия военно-промышленного комплекса в советской экономике, безусловно, достигалась за счет недоснабжения гражданского производства товаров массового потребления, однако ситуация не была столь однозначной и требует исследования, так как оборонные предприятия работали и на гражданские нужды. Так, закрытое предприятие, на котором работал мой отец, не только выполняло военные заказы, но и делало точную аппаратуру для МНИИ глазных болезней им. Гельмгольца. Думаю, что не «военные траты» как таковые были причиной потребительского дефицита, хотя и обостряли его, а принципы и механизмы функционирования плановой экономики в целом, в том виде, в каком она существовала в 1970–1980-е годы.
Дефицит мыла в Челябинске, 1991 год
— Сравнивать потребление «среднего горожанина» царского времени с потреблением среднего жителя советских городов можно с оговорками, так как социальное расслоение в царской России было значительно более резким, чем в СССР. «Средний горожанин» царского времени будет усреднением российской аристократии, купца и простого рабочего. Все они жили в городе. В советское время потребление городского жителя с 1920-х к 1980-м годам, конечно, выросло, но точными показателями я не располагаю. Есть следующие данные: показатели расхода домохозяйств на потребление (в ценах 1937 года) выросли с 1928 по 1940 год со 178 млрд до 253 млрд рублей. «Сквозные» данные, показывающие динамику с 1913 до 1989 года, есть о валовом внутреннем продукте (ВВП). ВВП — это макроэкономический показатель, отражающий рыночную стоимость всех товаров и услуг, предназначенных для непосредственного употребления, произведенных за год во всех отраслях экономики на территории государства для потребления, экспорта и накопления (таким образом, этот показатель выше показателей внутреннего потребления населения, так как часть произведенного внутреннего продукта идет на экспорт и накопление). Так вот, подушевой ВВП России/СССР в долларах США (1990 года) составлял:
Женщина читает объявление в витрине магазина бытовой
техники об отсутствии в продаже холодильников. Москва, 1990 год
— Даже в годы сталинской индустриализации после потрясений первой пятилетки, с отменой карточек во второй половине 1930-х годов отчетливо виден поворот в официальной политике в сторону стимулирования потребительского спроса и потребительских ценностей. Лев Троцкий назвал этот поворот «преданной революцией», социолог Николай Тимашев «великим отступлением», а Вера Данэм «большой сделкой». Признание потребительских ценностей преследовало цель стабилизации, экономической, политической и социальной, ценой удовлетворения интересов нарождавшегося советского среднего класса. Сталин и партия провозгласили время радоваться жизни — «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее» — по сути дела отказавшись от революционного аскетизма в пользу вещизма и «обуржуазивания» быта. Партийные работники сменили галифе и кожаные тужурки на шелковые пижамы, в которых, были случаи, отдыхавшая в санаториях номенклатура не стеснялась «выйти к массам». То, что раньше советская пропаганда объявляла буржуазной роскошью, стало желанным и даже обязательным — украшения, косметика, вечерние платья, перманентная завивка, маникюр, лакированные туфли, хотя всего лишь пару лет назад нельзя было даже представить комсомолку с накрашенными губами. Облик процветающего гражданина становился символом процветающей страны. Однако в 1930-е годы в условиях крайне ограниченных ресурсов этот поворот к вещизму был лишь обещанием потребительского изобилия.
Попытки улучшить положение с товарами «широкого потребления», ширпотребом, предпринимались и при Хрущеве и при Брежневе, но все они проходили в рамках плановой экономики без цели перейти к рыночной системе и значительно расширить легальное частное предпринимательство. В этом коренилась причина их неуспеха или половинчатого успеха.
«Проблема была не в том, что руководство страны не понимало проблемы с потребительскими товарами или не хотело ее решить, а в том типе экономики хронического дефицита, в котором предпринимались эти реформы»
В период существования СССР дальше всех пошел Горбачев, приняв серию законов о кооперативах, что значительно расширило сферу рыночного хозяйства и предпринимательства в сфере производства товаров и услуг. Экономическим идеалом и моделью для Горбачева был нэп 1920-х годов, когда «командные высоты» (земля, промышленные предприятия, банки, транспорт, внешняя торговля) оставались в руках государства, а частный капитал был допущен в сферу розничной торговли и мелкого производства товаров и услуг. Именно допущение рынка, хотя и ограниченного, принесло ощутимые изменения в насыщении потребительского спроса. Однако сам по себе рынок не гарантирует политической и социальной стабильности, так как и рыночное хозяйство подвержено кризисам и потрясениям. Бесспорно, однако, то, что рыночная экономика более эффективно удовлетворяет потребности потребителя, чем плановое хозяйство, хотя и у планового советского хозяйства были преимущества перед рыночным. Так, например, есть экономические историки, которые считают, что для осуществления главной экономической задачи 1930-х годов — быстрой индустриализации страны — плановая система при всех ее издержках была более эффективной, чем свободный рынок. Такой точки зрения, например, придерживается известный исследователь советской экономики американец Роберт Аллен (автор книги «От фермы к фабрике. Новая интерпретация советской промышленной революции»).
— На мой взгляд, в современной России существует и усиливается дефицит денег, дефицит платежеспособности большей части населения, тогда как товаров и услуг имеется в избытке. Теоретически создать дефицит можно, резко увеличив доходы населения (зарплаты, пенсии и др.) так, что они будут значительно опережать предложение товаров и услуг, но такой вариант абсолютно нереален. У государства нет ни таких средств, ни такой цели. Дефицит на импортные товары можно создать, прекратив их ввоз в Россию из-за границы. Примеры подобного дефицита можно наблюдать сейчас в России в связи с ответными мерами на введенные европейские санкции. Однако такой дефицит будет временным, так как внутренний рынок и частное производство приспособятся к положению и восполнят вакуум в интересах получения прибыли. Для того чтобы вернуться к глобальному хроническому дефициту товаров и услуг советского времени, нужно уничтожить частный сектор, запретить частное предпринимательство, ввести драконовские меры против черного рынка и спекулянтов, то есть, иными словами, нужно радикально поменять тип экономики.
ЧАСТЬ
ЧАСТЬ