Цивилизация
Анна Оленина (в замужестве — Андро) была одной из самых ярких представительниц петербургской аристократии начала XIX века. Дочь президента Петербургской Академии художеств Алексея Оленина, она прекрасно пела и сочиняла пьесы, говорила на нескольких иностранных языках, вращалась в кругу самых известных творческих людей своего времени (дом Олениных был одним из центров светской жизни столицы), училась музыке у самого Михаила Глинки, в возрасте 17 лет стала фрейлиной при императорском дворе.
В историю Оленина вошла как муза Александра Сергеевича Пушкина, именно ей, как считается, были посвящены некоторые сочинения поэта, в том числе «Ее глаза», «Ты и вы» и «Я вас любил». А еще — как девушка, которую Пушкин видел своей женой, но получил отказ.
Влюбленный Пушкин
Пушкин впервые встретил свою будущую музу в доме Олениных, когда младшая дочь президента Академии художеств и директора Императорской публичной библиотеки была еще ребенком. В 1827-м, вернувшись из ссылки, проведенной в Михайловском, поэт снова стал частым гостем Олениных — и вскоре в Петербурге заговорили о том, что он влюблен в 19-летнюю Аннет.
«21-го ездил я с Мицкевичем вечером к Олениным в деревню в Приютино, верст за 17. Там нашли мы и Пушкина с его любовными гримасами. Деревня довольно мила. Но зато комары делают из этого места сущий ад. <...> Нельзя ни на минуту не махать руками; поневоле пляшешь камаринскую. Я никак не мог бы прожить тут и день один. <...> Пушкин был весь в прыщах — и, осаждаемый комарами, нежно восклицал: «Сладко», — писал о визитах Пушкина князь Вяземский в 1828 году.
По сведениям известного пушкиниста начала XX века Павла Щеголева, поэт в то время постоянно чертил анаграммы, связанные с именем и фамилией Олениной, — Aninеlo, Etenna, Aninelo. «На одной странице нам попалась даже тщательно зачеркнутая, но все же поддающаяся разбору запись «Annеtte Pouschkine», — писал Щеголев.
Впрочем, сама Анна Оленина чувств Пушкина, видимо, не разделяла. В своих дневниках она упоминала о влечении к другому человеку, личности которого не раскрывала. О классике же в 1828 году она писала так: «Бог, даровав ему Гений единственный, не наградил его привлекательною наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевала тот ум, которой виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его, да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного и неограниченное самолюбие — вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал Русскому Поэту 19-го столетия».
Анна Оленина на портрете О. А. Кипренского (1828)
Оленина учитывала и сведения, почерпнутые из слухов, — что Пушкин «дурной сын» и «распутный человек». «Он умен, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен», — такую оценку дала поэту его муза.
О том, что Пушкин испытывает к ней чувства, Оленина, разумеется, догадывалась — по его взглядам на ее ноги. «Среди странностей поэта была особенная страсть к маленьким ножкам, о которых он в одной из своих поэм признавался, что они значат для него более, чем сама красота. Аннет соединяла со сносной внешностью две вещи: у нее были глаза, которые порой бывали хороши, порой простоваты, но ее нога была действительно очень мала, и почти никто из молодых особ высшего света не мог надеть ее туфель. Пушкин заметил это ее достоинство, и его жадные глаза следовали по блестящему паркету за ножкой молодой Олениной», — писала девушка в своем дневнике в июле 1828 года, излагая историю от третьего лица.
Сватовство поэта
О предполагаемом сватовстве поэта к Олениной, с которым он направился к ее родителям Алексею Николаевичу и Екатерина Марковне, известно из несколько запутанных объяснений Аннет, которые она оставила в своем дневнике. В них не идет речи о самой просьбе руки и сердца, однако какова была реакция родителей, особенно матушки, можно понять довольно четко: Пушкин получил решительный отказ.
В сентябре 1828 года Анна Оленина упомянула в своем дневнике о разговоре с князем Сергеем Голицыным — близким другом семьи, который часто бывал в ее доме.
«Поломавшись, он сказал мне, что это касается поэта. Он умолял меня не менять своего поведения, укорял маменьку за суровость, с которой она обращалась с ним, сказав, что таким средством его не образумить», — написала Оленина. И добавила, что обсудила с князем дерзость писателя — камер-юнкер Штерич незадолго до этого передал девушке слова Пушкина, якобы сказанные о сватовстве: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой уж я слажу». Голицын, впрочем, заверил Оленину, что поэт такого не произносил: искажена фраза была, как утверждал князь, недоброжелателями.
Неудача Пушкина привела к тому, что к концу 1828 года он перестал бывать у Олениных. В 1829-м в дневнике Анны уже нет упоминаний о поэте.
Замужество Олениной
Замуж Оленина вышла достаточно поздно — в 1840 году, в возрасте 32 лет. К тому моменту не стало и Пушкина, и ее матери, а отец девушки начал тяготиться тем, что его младшая дочь по-прежнему одна. В 1839 году Алексей Оленин посватал ее за полковника Федора Александровича Андро. Брак, разумеется, состоялся не по любви, полковник в семейной жизни ограничил интеллектуальную, образованную Оленину обязанностями матери и жены.
Супруги жили в Варшаве, у них родилось четверо детей. После того как не стало Федора Александровича, Анна Андро уехала к сыну в Волынскую губернию, а после — в имение младшей дочери (две старшие жили в Париже). С собой из Варшавы Анна Андро привезла сундук с архивом, который в годы замужней жизни прятала от мужа, ревновавшего ее к прошлому.
«В кругу незабвенных наших современников — Карамзина, Блудова, Крылова, Гнедича, Пушкина, Вяземского, Брюллова, Батюшкова, Глинки, Мицкевича, Уткина, Щедрина и прочих — почерпала я все, что было в то время лучшего. Я собрала в памяти своей столь много великих и прекрасных воспоминаний, что в нынешнее время, когда глаза слабеют и слух изменяет, они являются для меня отрадою, и я спокойно с надеждой и верою думаю о близкой будущей жизни…» — написала она в своих воспоминаниях на исходе лет.