Цивилизация
Начало шестидесятых навсегда останется утерянным раем для поклонников истории XX века и любителей сложных политических схем. Именно тогда гольфстрим оттепели вынес навстречу друг другу заклятых врагов — капиталистов и коммунистов. И, увидев за «железным занавесом» живых людей, Запад и Восток превратились в Ромео и Джульетту, которым вместе мешают быть родители — власти их стран.
«Русские правда нас ненавидят?» — спрашивает за семейным ужином мальчик, герой нового фильма Доминика Кука.
«Люди начинают дружить друг с другом – так наступают перемены», — отвечают ему родители и улыбаются, заговорщицки переглядываясь между собой.
С первых же кадров зритель попадает под перекрестный огонь монтажной ностальгии для тех, у кого нет живой памяти о том времени. Газеты с заголовками «В США построят больше противорадиационных убежищ», «Let's Twist Again» по радио, «Звуки музыки» в кинотеатрах.
Но все это — в свободном мире.
Когда главный герой, предприниматель-связной МИ-6 и ЦРУ Гревилл Винн в исполнении Бенедикта Камбербэтча, приезжает в СССР, полковник ГРУ Олег Пеньковский обещает показать ему «другую сторону России» — и они вместе идут… на балет. В Большой театр. Где самым ярким и запоминающимся зрелищем становится не дежурное выступление на сцене, а появление где-то в поднебесье Никиты Хрущева, похожего на куклу из передачи «Куклы».
И бедному британскому бизнесмену, вынужденному засунуть куда подальше этот свой «твист эген», остается только испуганно переводить взгляд с балерин на солнцеподобного дремлющего генсека и думать: «Если это – другая Россия, то как же выглядит ТА САМАЯ?»
Тот же вопрос зритель может задать создателям. Надежды на то, что «Игры шпионов» смогут снять повисшее в воздухе напряжение и сказать что-то важное посреди пучины современной шпиономании, разлетаются в пух и прах на первых минутах. Потому что сложно всерьез относиться к фильму, где жена с иронией спрашивает мужа: «Я надеюсь, ты едешь в СССР не шпионить?», а сразу после этого показывают публичную казнь «предателя», истекающего кровью после пыток, перед толпой испуганных ГРУшников в полутемном ангаре.
Когда количество разговоров а-ля «вы можете уничтожить нас, а мы вас – нет» уже начинает переходить все возможные пределы, а на экране появляется сталинская высотка с горящей вывеской «Отель «Виталий» — рождается призрачная надежда на то, что это будет хотя бы смешно. Однако авторам не до шуток.
Реальная история Пеньковского и Винна — это действительно леденящий душу триллер, а сами связные — образец стойкости и принципиальности. Так что имя «Виталий» отелю вряд ли досталось случайно, «vitalis» — «жизненный». Причем «жизнь» здесь можно понимать и как спасенную спецслужбами жизнь британского связного, и как жизнь, дарованную миру после разрешения Карибского кризиса.
Миру, но не Олегу Пеньковскому, который был расстрелян через несколько месяцев после ареста. В отличие от мытарств Винна в застенках Лубянки, когда зрителям показывают и допросы, и ледяной душ и даже пытку салом (которая из-за своей мимолетности приобретает нехороший комический оттенок), Пеньковский появится в конце лишь на пару минут, чтобы подобно второсортному злодею раскрыть свои планы.
«Я так хотел сделать так, чтобы меня запомнили… А получилось — это», — говорит, потупив глаза, человек предотвративший ядерную катастрофу и способствовавший отстранению Хрущева от власти.
А Гревилл-Камбербэтч, понятное дело, его утешает. Мол, не волнуйся, tovarishch, построят и без нас новый светлый мир. Камбербэтчу легко говорить – он не знает, что Пеньковский жил, следуя логике авторов, в отеле совсем с другим названием, совсем не «жизненным».
«Игры шпионов» можно упрекать в исторических и бытовых ляпах, в однобоком (мягко говоря) освещении темы, в шаблонном подходе к важной и глубокой теме. Но, при внимательном взгляде, возникает ощущение, что всех этих казусов можно было и избежать.
Главная проблема, по которой «Игры» разваливаются на составные части, – желание авторов впихнуть туда все что можно. Первые полтора часа фильма зритель продирается сквозь мешанину авторских фантазий и реальных фактов о Холодной войне, которые остаются в голове как череда не очень удачных гэгов «из жизни шпионов». При этом цепляются за память эти гэги очень прочно. Но когда берешься вспоминать детали, мимику актеров, любовно обставленные интерьеры, да даже и операторскую работу, начинаешь подозревать, что здесь что-то не так.
Судя по всему, получив в руки историю, которая могла бы стать ключом к загадкам шестидесятых, авторы решили замахнуться сразу на срез эпохи, портрет времени. И напрочь забыли, что без живых людей, со всей их глубиной и сложностью, ностальгическое конфетти будет выглядеть не просто неуместно, а безжизненно и даже издевательски.
Почти все смысловые сцены, где герои всерьез обсуждают что-то друг с другом, пали жертвами монтажа ради сцен «атмосферных». Диалоги даны скомкано, чуть ли не в том же ритме, что и проезды героев по ночной Москве: три секунды – склейка – две секунда – склейка. При желании, можно даже собрать в памяти все эти непереваренные эпизоды, достроить их в голове до полноценных диалогов — и получится неплохой фильм вместо двухчасового клипа.
Особенно эта проблема проступает в последние полчаса, когда обритый наголо Камбербэтч дает Индиану Джонса в одиночной камере. Здесь актер наконец остается наедине со зрителем, а тот получает от авторов свою «кость» – превосходную исполнительскую игру одного из главных актеров своего времени.
После галопирующего ритма, такой резкий перепад скоростей и настроения создает ощущение, что действие вдруг резко провалилось в другой фильм. Короткометражный и абсолютно оторванный от всего остального действия – хоть сейчас вырезай из фильма и выкладывай как актерский этюд: «Где-то в Сибири. Какой угодно век».
Однако именно технический уровень всех составных деталей «Игр шпионов» не дает окончательно поставить на фильме крест. Видно, что реквизит и костюмы, вопреки неточностям, подобраны с любовью, актеры честно пытаются понять шаблонно прописанных персонажей, а от композиции кадров и вообще операторской работы не возникает ощущения усталости.
За десятилетия производства антисоветских фильмов западная публика перестала воспринимать их как нечто из «категории Б». Не сходящие десятилетиями с экрана клише и стереотипы обрели жизнь за счет зрителей и авторов. И вот уже на экране рождается новая, неисторическая, но уже и не совсем пропагандистская реальность.
Такое ощущение, что еще немного, и один из персонажей догадается, что его поселили в чью-то фантазию о Холодной войне, расскажет об этом остальным — и вместе они наконец сломают и художественные, и исторические сценарии развития событий, чтобы наконец наступили перемены и люди начали дружить друг с другом... Но так бывает только в кино.
