Цивилизация
Советской музыке не повезло с джазом — самая прогрессивная музыка «трудового народа», которая смогла сбросить с обычных людей на Западе оковы «высокой культуры», подарила им танцы и сексуальное раскрепощение, стала орудием в их борьбе за независимость и символом свободы, пришла в СССР в самый разгар репрессий.
Провезти в «страну возможностей» легкую танцевальную музыку, основанную на импровизации, можно было только контрабандой. Так, в конце 1920-х услышавший джаз во Франции Леонид Утесов основал свой собственный оркестр, исполнявший театрализованный джаз и эстрадные номера с прописанным сценарием. И хотя выступления его коллектива «Теа-джаз» можно было причислить к жанру лишь по некоторым формальным чертам, именно они стали щелью, через которую в СССР пришла новая музыка.
В поисках способа пересадки джаза на советскую почву Утесову помогал композитор Исаак Дунаевский. Вдвоем они пытались «обелить» буржуазную в глазах начальства музыку с помощью «народных тем». Их совместные проекты имели успех, особенно прославился спектакль «Музыкальный магазин», который было решено превратить в первый советский музыкальный фильм — «Веселые ребята» 1934 года.
«Марш веселых ребят»
Несмотря на определение «джазовая», комедия Григория Александрова, пробившаяся на экран благодаря одобрению «главного зрителя» — Иосифа Сталина, начиналась с «Марша веселых ребят». Но оптимистичная интонация, игривая аранжировка и непривычные ритмические элементы производили столь мощное впечатление на общем сером фоне, что даже такие наивные начала 1930-х годов строчки, как «нам песня строить и жить помогает», могли проникнуть в сердца советских зрителей.
«Сердце»
В поисках синтетической формы, которая позволила бы невозбранно играть джаз в СССР, Дунаевский еще до съемок «Веселых ребят» написал танго «Сердце». На ее контрасте с официально-торжественным «Маршем веселых ребят» была видна яркая инфантильная черта искусства тоталитарной эпохи: если в маршах утверждались ценности безоглядного, фанатичного героизма и самоотверженности, то в душещипательных «лирических» песнях обнаруживалась беспомощная и сентиментальная сердцевина строителей социализма. Однако именно благодаря отсутствию «золотой середины» романтические композиции тех лет до сих пор вызывают щемящее чувство ностальгии и надежды.
«Песня о Родине»
Фильм 1936 года «Цирк» должен был стать таранным орудием советского развлекательного искусства: звездный ансамбль из «Веселых ребят», в который входили актриса Любовь Орлова, режиссер Григорий Александров и композитор Дунаевский, было решено усилить сценарием на основе пьесы от авторов «12 стульев» Евгения Петрова и Ильи Ильфа (убравших свои имена с титров). Вместе с поэтом Лебедевым-Кумачом Дунаевский полгода писал главную песню к фильму, попутно делая хиты из отработанных материалов — как, например, композицию «А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер». Итоговая «Песня о Родине», известная по первой строчке: «Широка страна моя родная», стала 36-м вариантом, который они наконец одобрили. Именно ее вместо официального гимна решили поставить на «Би-би-си», когда Уинстон Черчилль выступил с поддержкой СССР.
«Выходной марш»
К 1936 году маршевый строй так или иначе проник во все сферы жизни в СССР, однако цирковая арена в виду самой природы этого вида зрелищ противилась шагу в ногу. Чтобы справиться с этой задачей, был выбран Дунаевский, который к тому моменту уже успел «оправдать» перед начальством буйный и своевольный джаз, привив его к грубому стволу военно-бравурной музыки. Несмотря на сомнительное целеполагание, композитору удалось избежать посконно-стоеросового звучания, а сочиненная им мелодия так хорошо легла на цирковую эстетику, что многие слушатели до сих пор считают, что она пришла в Россию из-за границы.
«Песня капитана»
Экранизация приключенческого романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта» была одним из немногих удовольствий для советского зрителя, в котором к минимуму была сведена военно-патриотическая пропаганда — музыка Дунаевского как ничто другое подходила для такого проекта. Обе написанные им для фильма песни стали хитами всесоюзного масштаба, однако беззаботная и легкомысленная «Песня Капитана» смогла пробиться еще и в ряды детских шлягеров, обретя бессмертие.
«Спортивный марш»
Фильм «Вратарь», появившийся в очередную волну спортивной пропаганды, вышел на экраны в 1937 году, однако его жизнерадостная и бодрая музыка могут навести на тревожные мысли только тех, кто вслушается в текст искрящегося «Спортивного марша» и заметит там слова, подозрительно отдающие военным лексиконом — от «поставленного часовым к воротам» игрока требуют «отбивать врагов от границ» и предлагают представить, что за ним идет «приграничная полоса». Отличной парой к песне спустя сорок лет стала «Утренняя гимнастика» Владимира Высоцкого, показавшая распад героической патетики и культа здорового тела.
«Эх, хорошо в стране советской жить!»
Как ни странно, песня с названием «Эх, хорошо в стране советской жить!» была написана для фильма с названием «Концерт Бетховена». На ее примере можно увидеть, как Дунаевский смог вновь обыграть цензоров, спрятав джазовую синкопу под имитацию перестука колес поезда. Индустриальная маскировка позволила создать еще один яркий танцевальный номер для советских слушателей, а обросший с годами тоннами слоев иронии и сарказма текст благодаря своей двузначности сделал композицию памятником времени.
«Куплеты водовоза»
Если в «Веселых ребятах», а тем более в «Цирке» еще чувствовалась железная рука политработника, следившего за верной идеологической позицией авторов, то в «Волге-Волге» сказалось доверие, которое почувствовал со стороны властей Александров — его новая музыкальная комедия на этот раз оказалась гораздо свободнее от околополитических высказываний и куда больше сконцентрирована на поиске универсальных комедийных приемов. Новыми оттенками заиграли и песни на музыку Дунаевского — просторечный оборот «ни туды и ни сюды» и словесные игры в духе «Радость надо промочить, / Горе надо утопить» можно назвать почти обэриутскими приемами по меркам 1938 года.
«Молодежная»
Но лучше всего эстетическую позицию Дунаевского выразил эпизод карнавального противостояния низкой и высокой культур — Турецкому рондо Моцарта и «Музыкальному моменту» Шуберта молодые пролетарии противопоставили безудержную песню «Молодежная», чей жгучий ритм не оставил камня на камне от искореженного пропагандой «академического» искусства, душившего советского обывателя своей оторванностью от жизни и поучающим тоном. К сожалению, реальность для создателей «Волги-Волги» жестко шла вразрез с тем видением, который они предлагали на экране: сценарист фильма Николай Эрдман и директор Захар Дарецкий были приговорены к лагерям, а оператор Владимир Нильсен был расстрелян по ложному обвинению в шпионаже.
«Весна»
Из всего наследия Исаака Дунаевского легче всего сегодня звучит заглавная песня к фильму 1947 года «Весна». Послевоенная вера в лучшее, надежда на обновление, свобода от идеологического диктата — все это проявляется в мелодии, словах и голосах актеров. Смелая в своих сатирических выпадах музыкальная комедия, отдаленно намекающая на научную фантастику, была частично снята на чехословацкой киностудии — возможно, именно попавший в СССР через экран воздух другой жизни стал причиной, по которой сегодня «Весна» выглядит и звучит как репетиция неудавшейся «Оттепели».
Дунаевский был ровесником своего века и умер в 1955 году. Он ушел вместе со своей эпохой, в которой оказался на стороне победителей. Его творческое наследие столь обширно, что многие из написанных композитором песен уже давно считаются народными («Каким ты был, таким ты и остался», «Ой, цветет калина»), сочиненная им композиция «Дорогая моя столица» стал гимном Москвы, а двусмысленный «Марш энтузиастов» исполнил патриарх русского андеграунда Егор Летов в рамках своего проекта «Коммунизм».
Позиция и взгляды Дунаевского, разделявшего надежды и заблуждения своего времени, могут еще долго оставаться предметом дискуссий. Его творчество пролегло на опасном переломе наивности и цинизма, прогрессивного и традиционного, высокого и низкого. Однако благодаря жесткой профессиональной хватке и глубокому пониманию музыки его песням удалось запечатлеть свою эпоху во всей ее двусмысленности и противоречии.
