Цивилизация
— У вас вышел клип «Сломаны» на MTV. Это для вас что-то значит — например, новый этап в карьере?
— Я бы не сказала. Он же вышел, насколько мне известно, на сайте — не знаю, крутят ли его по телевидению. Год назад мы выступали на «Вечернем Урганте». Я хорошо помню, что в тот вечер, когда нам сказали, что меня будут показывать по телевизору, я весь вечер была в какой-то странной ажитации. После мне многие писали и звонили, говорили «мы, вот, всей семьей сидим перед телевизором и смотрим».
И несмотря на то, что, как я вчера узнала, того же «Урганта» перенесут чуть ли не на час ночи, потому что по телевизору его почти никто не смотрит — телевидение медленно, но верно уже перетекает в интернет и уже, конечно, такой власти не имеет над нами, но для людей все же есть сакральная штука, может быть из детства, что-то из глубокого подсознания, что то, что ты видишь по телевизору — это что-то значимое, правдивое, большое — это, конечно, осталось. Но я не знаю, показывают ли этот клип по телевизору.
— Он был снят в спальном районе. Этот сеттинг все более и более становится типичным для российских независимых музыкантов.
— Все просто, это связано с тем, что именно там происходит большая часть жизни этих независимых музыкантов, там проходят их будни.
— Какой бы вы хотели видеть независимую музыкальную сцену в России?
— Мне на самом деле очень нравится, как выглядит сейчас независимая сцена в России.
Это произошло, как мне кажется, за последние пять-шесть лет, когда из-под снега и гнета музыки и музыкантов, которые стремятся сделать что-то «как на Западе», начали наконец-то прорастать молодые люди, которых вообще не волнует, кто и как это делал на Западе, и которые хотят петь на русском языке. Успех этих групп показывает, что люди хотят слушать эту музыку, и они хотят к этой культуре быть приобщенными. Пусть все развивается дальше в том же направлении.
— На восьмое марта была очень сильная волна феминистских фестивалей — видите ли вы себя в этом движении?
— Почему бы и не видеть себя в этом движении? Не то чтобы я принадлежу к нему с какой-то глубоко активистской точки зрения — я не обладаю, как мне кажется, достаточным количеством экспертизы, чтобы что-то пропагандировать, но я поддерживаю это. Я женщина — как я могу быть не за феминизм?
— Как прошел концерт Moremoney (ранний проект Надежды Грицкевич. — «Газета.Ru») 14 февраля? Как скоро вы снова можете собраться?
— Концерт прошел замечательно, мы продали все билеты довольно быстро. Все прошло настолько хорошо, что мы теперь решили сделать еще один концерт в клубе «16 тонн», на площадке побольше. Он будет 12 июня.
— Вы написали в соцсетях, что акустическая программа с Варварой Чиркиной стала возможностью переосмыслить некоторые песни. Что вы для себя переосмыслили?
— Не каждая песня может быть исполнена в акустике. Это стало совершенно очевидно, когда мы к этой программе подошли и начали делать эти песни. Стало понятно, что какие-то из них просто, грубо говоря, в этой обработке не работают – их очень сложно слушать.
Переосмысление скорее шло в этом плане — хочется писать какие-то песни, чтобы они могли быть исполнены в любом формате, в любом виде: под гитару в подъезде или под рояль в консерватории. У меня появился новый вектор, который я раньше не видела в своем творчестве. Хочется ему тоже соответствовать.
— Важен ли для вас формат альбома? Что вы думаете о разговорах, связанных со смертью этого формата?
— Я думаю, что сколько угодно могут вестись разговоры о смерти этого формата, но совершенно очевидно, что еще какое-то время нам придется потерпеть альбомы, потому что для зрелого музыканта это пока что единственная форма полноценного высказывания. Понятно, что сейчас фокус очень сильно сдвинулся в область синглов, потому что люди, в основном, на iTunes слушают музыку, в стриминг-сервисах, но даже эти синглы существуют, чтобы в итоге продать альбом. Так что думаю, что еще какое-то время разговоры о смерти альбома можно игнорировать.
— Вы выступали на фестивалях в разных странах. Какой из них запомнился больше всего и почему?
— У нас, конечно, было не так много выступлений, чтобы какое-то из них мне запомнилось больше, а какое-то запомнилось меньше, я достаточно хорошо помню каждое из этих выступлений – в каждом из них была своя удивительная особенность. Самое сильное, наверное, впечатление на меня произвел фестиваль Sziget в Будапеште. Я не знаю, сколько лет назад, уже какое-то большое количество лет (музыканты «Наадя» выступали на Sziget в 2015 году. — «Газета.Ru»), и было +42 °С, и мы все просто умирали от жары.
У нас в гримерке стоял кондиционер и холодильник, в котором помимо воды, фруктов, пива и что еще обычно бывает в райдере музыканта, у всех российских музыкантов лежала бутылка замороженной водки. Это было прямо очаровательно. Сам фестиваль очень впечатляющий, до этого я никогда не была на фестивалях, где люди живут прямо в палатках и это был шок для меня. Ты заходишь на фестиваль — тебе дают паспорт жителя острова, на котором проходит фестиваль Sziget.
Там космическое количество человек, и у них есть разные деревни, типа — итальянская деревня, где в палатках живут только итальянцы, русская — где живут только русские. У каждой страны есть свой маленький анклав.
Но как они там выживают — для меня это осталось самой большой загадкой. Я могла там время проводить только в гримерке, только рядом с кондиционером и с бутылкой воды.
— Вы — преподаватель Moscow Music School. Как вы видите себя в этой роли? Есть ли уже какие-то идеи?
— Дело в том, что я не совсем преподаватель. Я куратор программы Songwriting. Это означает, что вместе с коллегами из отдела академического качества школы мы разрабатываем программу курса и собираем команду преподавателей для будущих студентов. Над этой программой работает большое количество преподавтелей и каждый является экспертом в своей специальности, будь то теория музыки, композиция и аранжировка или вокал. Моя задача — помочь студентам объединить свои новые навыки и знания в конкретные музыкальные проекты, работать с ними именно на уровне творческих процессов и заданий. По сути моя еженедельная творческая студия — это такая точка сборки для всего что происходит на занятиях за неделю.
Кое-какие идеи есть, да! Но, честно говоря, я никогда ничем подобным не занималась, поэтому меня и заинтересовало это предложение. Внутри школы существуют образовательные программы по андрагогике, то есть обучению взрослых людей. Так что я сначала придется поучиться мне! Но я уже представляю себе, на основе своего собственного опыта, с какими проблемами сталкиваются начинающие сонграйтеры, и как помочь им эти блоки преодолеть. Еще несколько программ будут курировать мои дружочки, например, Рома Шелест, более известный под псевдонимом Cvpellv, займется студентами, которые хотят стать продюсерами, и очень логично было бы эти две программы друг в друга интегрировать. Его продюсеры — мои сонграйтеры, что может быть лучше? Поэтому я, конечно, очень воодушевлена!
— Кого бы вы могли назвать своими учителями?
— В каком-то смысле это проблема, у молодых людей не так уж и много каких-либо моральных или профессиональных ориентиров, и, мне кажется, это касается не только музыки.
В разные периоды я слушала разных музыкантов, училась у них, и могу просто назвать тех людей, которые меня вдохновляли и вдохновляют до сих пор — это Кейт Буш, Алла Борисовна Пугачева, мне очень нравится St. Vincent.
Я как-то интуитивно назвала в основном женщин, но женщинами этот круг не ограничивается. Я обожаю например Скотта Уокера, и если обобщить — меня привлекают музыканты, которые сами пишут тексты, пишут к ним музыку и существуют со всем этим в какой-то такой целостности.
— Как эта школа может помочь начинающим музыкантам?
— Мне кажется, что очень важно — и я об этом как раз подумала, когда готовилась ко дню открытых дверей — что я занимаюсь музыкой уже достаточно долго, лет 12. Точно больше десяти — я просто перестала считать в какой-то момент. И, возможно, какие-то этапы, которые я проходила в своей карьере, заняли столько времени и отняли так много сил, потому что у меня не было базовой комплексной подготовки. Все те знания, которые я приобретала, я приобретала в весьма хаотичном порядке, может быть, потому что у меня такой характер общения с жизнью.
Самое классное, что Moscow Music School может дать музыкантам — это система и метод, по которому они могут получить необходимое количество знаний и тут же их применять в творчестве. И будут дедлайны, которые для всех музыкантов очень важны. Я очень много общаюсь с музыкантами, и могу сказать, что при отсутствии дедлайнов песня или проект могут расплыться на годы.
